Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец

• Название: Семнадцатый самозванец
• Автор: Вольдемар Балязин
• Жанр: История

---

- А мы, Константин Евдокимович, вперед с тобой поговорим, а уж потом и пировать станем, - согнав улыбку с лица, произнес чернобородый.

- Можно и поговорить, только для начала недурно бы знать - с кем?

- Государев посол, стольник Герасим Сергеевич Головнин мое имя, важно ответил чернобородый.

"Вот, значит, кто это", - подумал Костя. Однако испуга не почувствовал: что могли сделать ему царские холопы в чужой земле, где люди жили по иным законам? А те законы скорее помогали ему, Косте, чем мешали.

- Нам, Костка, - оставив вдруг насмешливое величанье Конюхова Константином Евдокимовичем, зло и грубо проговорил Головнин, - о воровстве твоем известно довольно. И ежели ты соучастника своего Тимошку изловить нам поможешь, то будет тебе от государя прощенье, а от меня - награда.

- Не понимаю я, о ком ты говоришь, стольник Герасим, - ответил Костя спокойно.

- О подьячишке худом, воришке Тимке, что выдает себя за великородного человека - князя Шуйского, вот о ком говорю я, - ответил Головнин.

- Не собрал бы ты вокруг себя полдесятка холопей, набил бы я тебе рожу, - сказал Костя хрипло и, повернувшись, хотел было пойти к двери, как все, кто в избе был, тотчас же набросились на него и, повалив на пол, стали вязать. Хоть и силен был. Костя, но с такою оравой сладить и он не мог. Кричал только:

- Малоумные! Нешто вы на Москве? Кто же вам волю дал честного человека вязать и бить?

Головнин пнул связанного в бок сапогом и велел посадить его в молитвенный амбар: там и решётки на окнах были прочнее, и замок поувесистей. А чтоб не привлек криком кого из посторонних, велел сунуть в рот ему кляп.

Костю, как мешок, перетащили из избы в амбар и кинули на голый пол. Он долго ворочался и извивался, пытаясь развязать хотя бы руки, но только к утру сумел вытолкнуть изо рта тугую мокрую холстину, и подкатившись к окну, громко закричал, призывая на помощь.

Однако в амбар прибежали не те, кого он ждал, а поп Емельян с холопами. Сев на него верхом, они снова затолкали Косте выплюнутый на пол кляп и привязали для верности к столбу, подпиравшему потолок амбара.

В суматохе дверь амбара осталась раскрытое настежь и несколько человек, из тех, что жили на постоялом дворе, привлеченные криками, заглянули внутрь.

Их лица - испуганные, удивленные, с растрепанными со сна волосами как во сне промелькнули перед Костей. Однако среди них он увидел и хорошо знакомое лицо своего нарвского знакомца и приятеля Петра Белоусова.

* * *

Через час стражники стокгольмского губернатора вызволили Костю из неволи и привезли к канцлеру Акселю Оксеншерне.

Канцлер, выслушав Костю, велел ему идти куда угодно, однако сказал, что со дня на день его вызовут на суд и Косте нужно будет снова повторить все здесь сказанное.

Конюхов ушел, а канцлер велел привезти к нему московского посла. Однако Головнин сказался больным и к канцлеру не поехал. Тогда Оксеншерна велел передать Головкину, что королева не сможет принять царского посла, пока он не побывает у канцлера.

Головнин для приличия проболел ещё день и после этого явился к Оксеншерне.

Старый дипломат, сухо поклонившись, сказал:

- Я прощу вас, господин посол, объяснить мне, что произошло три дня назад в церкви русского гостиного двора.

- Я не поп, - ответил Головнин насмешливо, и что в церкви бывает - не всегда знаю. Оксеншерна вспыхнул:

- Тогда я скажу, что там случилось. Вы схватили вольного человека и, повязав веревками, кинули его в церковь.

- Вора мы повязали, боярин Аксель, нашего государя супостата, произнес Головнин таким тоном, каким говорят с непонятливыми детьми.

Оксеншерна, раздражаясь, проговорил:

- В королевстве Шведском и в иных христианских государствах послы, представляющие персону своего государя не могут вести себя как лесные разбойники. В каждой стране есть свои законы и их следует соблюдать. Что было бы, если бы шведский посол в Москве обманом заманил к себе на подворье какого-либо человека и там стал бить его и мучить?

Головнин искренне не понимал, чем недоволен канцлер и, возражая, говорил:

- Боярин Аксель! Пойманный нами человек - худой подписок, дурной человечишко, вор, тать и нашего государя супостат. От него и в свойской земле можно ждать многого убийства и воровства. И мы его взяли, чтобы и свейским людям тот вор, какого дурна не учинил. И тебе бы, боярин Аксель, за то наше дело нам следовало спасибо сказать, а ты вора выпустил, а мне, государеву послу, говоришь непонятные слова и чинишь великую досаду.

Оксеншерна, махнув рукой с раздражением, ответил, что скоро в Стокгольм приедет королева и сама решит это дело.

Христина, узнав обо всем происшедшем, приказала учредить следственную комиссию под председательством канцлера.

- Эти варвары считают, что могут делать в нашей стране все, что им заблагорассудится, - сказала королева. - Граф, я прощу вас преподнести хороший урок московским дикарям.

Оксеншерна постарался угодить королеве, тем более, что и сам хотел того же. Он учинил многодневное нудное разбирательство, во время которого были заслушаны все участники нападения на Конюхова, русский купец Силин, заманивший его в избу к стольнику, сам стольник Головнин, его многочисленные слуги, Костя Конюхов и свидетель с его стороны - Белоусов.

Оксеншерна разговаривал с каждым из них, не делая никакого различия между холопами посла и самим послом. Он доказывал им, что заманивший Костю Федор Силин менее виноват, чем поп Емельян, набросивший на шею Кости веревку, а стольник Головнин, хотя собственными руками и не душил обманутого им дворянина Конюховского - виновен больше всех, ибо всей этой затейке был голова и, кроме того, в это же самое время был послом, что означает, что все содеянное производилось им, Головниным, как бы по наущению самого царя.

- Ее величество королева Швеции Христина, - заявил в заключение канцлер, считает разбойничье нападение, учиненное русскими в её городе, великой для себя обидой и оскорблением. Она повелевает стольнику Головнину убраться из её страны, а дворянину Конюховскому дает охранный лист и разрешает ехать ему куда и когда угодно.

Выслушав решение канцлера, Головнин только рудами развел да плюнул с досады. "В Москве судят неправедно, - подумал он. - Чего греха таить - ради денег иной судья и невиновного засудит, а виноватого оправдает. Но чтобы явного вора и худородного человечишку взяли вод защиту, а государева посла прогнали прочь - такого срама на Москве никогда не бывало". Однако валух Герасим Сергеевич ничего не сказал: вывернут люторе слова его изнанкой наружу и ещё хуже представят дело. И так ясно, что войдет теперь в Москву от королевы гонец и будет в королевиной грамоте представлен он, стольник и верный государев слуга, лесным разбойником, а воры - Тимошка да Костка невинными пташками.

* * *

Алексей Михайлович после замирения Новгорода и Пскова твердо решил всякую гиль и воровство пресекать в самом начале и не давать малой искре превращаться в пожар, какой потом погасить бывает весьма трудно.

Царь любил книги по гистории и филозофии, но ещё более любил он нравоучения святых отдов, азбуковники, Минеи-Четьи, а более всего, стыдясь в этом кому-нибудь признаться, - любил читать речения и поговорки, коими исписаны были печные изразцы в его палатах.

Часто, приложив руки к горячим гладким печным изразцам, глядел Алексей Михайлович на картинки, писанные синей, зеленой, коричневой глазурью.

"Прелесная вещь" - было написано под царскою короной и Алексей Михайлович думал: "А и впрямь прелесная: сколь многих прельщает".

Печально вздохнув, думал далее: "Надо бы велеть дописать: сколь прелесна, столь и тяжка".

Разглядывая другие картинки, видел государь могучее древо высокоствольное, с раскидистою кроной, с густыми корнями. Только ствол его рассекала пополам страшная молния - внезапная и неотвратимая. А надпись, полная меланхолии, подтверждала: "Тако аз есть безсмертно". И рядом видел царь ещё одну картину: горящие сучья и поленья с многозначительной под ними сентенциею: "От многого потирания происходит огонь".

Разные были картинки и подписи под ними были разные, однако все они навевали государю одну мысль: хотя и подобен его род могучему древу, но не вечен. И может так все быть поражен, как и древо. А причиною всему будет его шапка Мономаха - воистину прелесная вещь. И отымет шапку сию появившийся подобно молнии вор и подыменщик Тимошка. Вспыхнет тогда костер огненный и будут в том костре дровами все те, кого много тёрли приказные люди, а с костром вместе вспыхнет и древо.

"Ох, много сухих дров на Руси, - с тоской и глубоко запрятавшимся в душу страхом думал Алексей Михайлович. - Пойдет полыхать - в Волге воды не хватит". И вспоминал страшные картины московского бунта, когда на глазах у него терзали ближних его людей, а он только плакал, но ничем другам своим помочь не мог. Только и добился, что родича своего и собинного друга боярина Морозова Бориса Ивановича смиренной мольбою еле-еле от погибели спас.