Михаил Ромм - Штурм Пика Сталина

• Название: Штурм Пика Сталина
• Автор: Михаил Ромм
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1937

---

На другой день из Алтын-Мазара приходит караван и с ним весь наш отряд, кроме Дудина и Цака, заканчивающих переброску грузов с языка Федченко.

XVI

Дараут-Курган. – В гостях у добротряда. – Встреча с отрядом Крыленко. – Конец похода.

Горбунов решил перебраться в Дараут-Курган. Ночью бывали заморозки, и от холода боль в отмороженных пальцах становилась нестерпимой. В Дараут – Кургане можно было поместиться в зимней кибитке. Горбунова должен был сопровождать доктор Маслов. Пришлось пойти и Гущину, которому Маслов еже – дневно делал перевязку. Я решил посмотреть Дараут-Курган, ознакомиться с жизнью добротряда, и присоединился к уходящим.

И вот мы опять шагаем по степи – Елдаш, ведущий в поводу верблюда, на котором, поджав ноги, сидит Горбунов, Гущин с рукой на перевязи, доктор и я. В этом месте Алайская долина сужается до 15 километров, и река Кызыл-Су течёт по правому её краю. Дорога идёт вдоль Алтын-Дары к её слиянию с Кызыл-Су.

Через три часа мы достигаем берега Кызыл-Су. Река разлилась сетью кирпично-красных русел по широкому, выложенному галькой ложу. Километром ниже находится мост. Мы перебираемся на другой берег. Дорога к Дараут – Кургану вверх по Кызыл-Су вырублена в скале.

Из-за поворота раскрывается Дараут-Курган. Он расположен У выхода ущелья Тенгиз-бай в Алайскую долину. На высоком берегу Кызыл-Су, на большой ровной площадке, стоят несколько зимних кибиток. Эти кибитки напоминают маленькие крепостцы. Квадрат глиняных стен окружает плотно убитый двор и закрытое помещение в одном из его углов.

По стене самой большой кибитки расхаживает киргиз в халате с винтовкой за спиной. У ворот стоят засёдланные лошади. Это – помещение добротряда.

Дараут-Курган прислонён к голым, красноватого камня склонам Алайского хребта. Правее – разлив красных русел Кызыл-Су, низкорослый лесок, Алайская долина, за ней – снежная цепь Заалая с широко раскинувшимся матово-белым шатром пика Ленина. Пейзаж грандиозен и покоен. Лёгкое марево бежит над снежными шапками далёких гор.

От кибиток Дараута веет далёкой древностью. Такими должны были быть укрепления, выдвинутые в степи и пустыни для обороны от набегов кочевников. И, действительно, b нескольких стах метров видны развалины старой кокандской крепости: такой же квадрат глиняных стен, но только больше размером и с башнями по углам.

Козыбай встречает нас у входа в помещение добротряда. Бойцы открывают ворота во двор. Мы входим в помещение, проходим в комнату Козыбая, раздеваемся и снимаем снаряжение, разбрасывая по походной привычке вокруг себя вещи. Козыбай подбирает их и для каждой находит своё место, свой гвоздик. В комнате – образцовый, педантичный порядок. На стенах по коврам развешано оружие, добытое в прошлые годы в операциях против басмачей, – английская винтовка, японская винтовка, ручные гранаты, шашки, ножи. На подоконнике – маленькая походная канцелярия.

Мы укладываем Горбунова на кровать. На столе, покрытом чистой скатертью, подан чай. Козыбай угощает нас чудесным холодным кумысом из бараньего меха. После трехчасового перехода по долине мы пьём его с наслаждением.

В соседней комнате помещаются два прикомандированных к отряду радиста. Они уже неделю возятся со сроим передатчиком. но не могут его наладить.

После чая я иду знакомиться с Дараут-Курганом, захожу в маленький магазин Киргизторга. На полках – суконные гимнастёрки, башмаки на шнуровке, кепки и большое количество губной помады и крема «Молодость». Самый подходящий ассортимент товаров для клиентуры, состоящей из кочевых киргизов!

Маленькая, худенькая женщина в мягких киргизских сапогах и тюбетейке стоит у входа в кибитку, где помещается медпункт. Мы знакомимся. Екатерина Ивановна Борисова – заведующая медпунктом – показывает мне свои владения. Медпункт занимает две комнаты. В одной – три койки для лежачих больных, в другой – амбулатория. Здесь же живёт и Екатерина Ивановна.

Она скручивает «собачью ножку» махорки, по-мужски закидывает ногу на ногу и рассказывает. Родом она из Ногинска.

Много лет была фельдшерицей в психиатрической больнице в Ленинграде, затем решила поехать в Среднюю Азию. Почему именно в Среднюю Азию – она мне объяснить не могла. «Так – захотелось мир посмотреть». Сначала попала в Уч-Курган, потом – с марта месяца – сюда. Организовала медпункт. Пропускает около ста больных в месяц. Больше всего заболеваний желудочных и глазных. Есть и венерики. Лечатся главным образом мужчины. Женщины редко обращаются за помощью.

Екатерина Ивановна выезжает время от времени верхом в кишлаки и летовья. Приходится также нередко ездить в Уч-Курган за лекарством. Однажды вместе с санитаркой ездили верхом в Алтын-Мазар. В дороге заночевали и чуть не замёрзли в летних платьях и лёгких пальтишках. Во время беседы приходит санитарка. Она тоже курит «собачью ножку».

Екатерина Ивановна жалуется на недостаток средств и на полную оторванность от всего мира. За полгода она получила только одно письмо от матери, остальные пропали. Райздравотдел не отвечает ни на один запрос, месяцами задерживает жалованье.

Я смотрел на Екатерину Ивановну и вспоминал всех этих людей, самоотверженно творящих дело социалистической стройки на самых далёких рубежах нашей страны, в глухих закоулках Алая, на ледниках Памира.

Я вспомнил Блезе, инженера из Ленинграда, уже много лет скитающегося с семьёй по Средней Азии, строящего высокогорные станции сначала в Пскеме, потом на Федченко, метеоролога Пронина в Алтын-Мазаре, прорабов Памирстроя. Все они делают свою трудную и опасную; подчас героическую, работу удивительно просто и буднично, даже не замечая её трудности и опасности.

Иногда, к сожалению, эта героическая работа встречает бездушное, до безобразия невнимательное отношение тех организаций, в ведении которых эти люди находятся. Это отношение тяжелее, чем все трудности работы.

Неужели же нужно заставлять Екатерину Ивановну сидеть в Дараут-Кургане месяцами без гроша денег, без писем от родных? Неужели нельзя отпустить хоть самое примитивное оборудование для медпункта, приличный стол, несколько стульев, шкаф, лампу «молния»? Неужели нельзя выдать Екатерине Ивановне тёплую одежду для разъездов – пару сапог и полушубок?

Я выхожу из медпункта. Возле дороги пасутся два ишака. Невдалеке дремлет, понурив голову и полузакрыв сонные глаза, Азям, собака добротряда, низкорослый, коренастый, ширококо-стый пёс с толстой шеей и большой головой медведя. Внезапно Азям с молниеносной быстротой делает прыжок, хватает одного из ишаков за ляжку и одним рывком опрокидывает его на землю. Ишак жалобно ревёт, большие слезы градом катятся у него из глаз. Он вскакивает и обращается. в паническое бегство. Но Азям и не думает его преследовать. Он уже опять стоит, понурив голову и насмешливо щуря сонные глаза. Что это за выходка? Очевидно, просто так, лёгкая тренировка.

Козьгбай рассказывал мне историю Азяма. Он стерёг стадо одного богатого манапа. При конфискации имущества его хозяина, Азям ни за что не допускал никого к стаду. Хотели его пристрелить, но Козыбай приказал забрать собаку в отряд. Азям стал самым верным сторожем и другом в отряде.

К вечеру Козыбай устраивает в нашу честь угощение. Стол накрыт белоснежной скатертью. Кушания «сервируют» на чеканных блюдах. Сначала подают котлому – круглый слоёный пирог, потом плов из молодого барашка. Мы уплетаем за обе щеки – последнее время с продуктами у нас было туговато.

К концу трапезы в комнату входит джигит: он привёз Козыбаю из Уч-Кургана большую дыню. И дыня немедленно идёт в ход. Джигит вынимает из-за пояса красивый, с узорной рукояткой нож, разрезает дыню на тонкие, изящные ломтики и художественно – не хуже заправского метрдотеля – раскладывает их на круглом блюде.

После обеда мы ложимся спать. Это – первая ночь в закрытом помещении после 80 дней похода. 80 дней мы не видели над собой потолка. 80 дней над нами было звёздное небо или полотнище палатки. Теперь наконец можно поспать в тепле и уюте.

Мы расстилаем на полу спальные мешки и раздеваемся. Но заснуть нам не удаётся. Нам душно, потолок нас давит. Не сговариваясь, понимая друг друга с полслова, мы с Гущиным берём спальные мешки, переступаем через спящего в дверях Азяма и выходим на улицу. За кибитками, в поле, мы находим ровную площадку и располагаемся на ней.

В свете звёзд мерцают вдали фирны Заалайского хребта. Чётким силуэтом выделяется фигура часового на стене.

На другой день Козыбай собирает всех бойцов на площадке перед помещением добротряда. Колхозники и бедняки, взявшиеся за оружие для защиты своих стад и посевов от кулацких банд, заслуженные воины бедняцкой самообороны от манапов и баев, рассаживаются в кружок возле турника, на котором они занимаются гимнастикой. К турнику мы прикрепляем карту Тадкикистана, и я делаю доклад о Таджикско-Памирской экспедиг[ии и о восхождении на пик Сталина. Я говорю медленно, отельными фразами, и Козыбай тотчас же переводит их по-киргизски.