Жан-Пьер Оль - Господин Дик, или Десятая книга

• Название: Господин Дик, или Десятая книга
• Автор: Жан-Пьер Оль
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-352-02246-7

Вниманию читателя предлагается роман «Господин Дик, или Десятая книга» молодого французского писателя Жан-Пьера Оля, наделавший немало шума на родине автора. Мир интеллектуального романа-детектива, связанного с разгадкой книжных тайн, показал, что они не менее интересны, чем поиски убийц, зарытых кладов и сокровищ подводного мира. Действие «Десятой книги» развивается в «параллельных мирах»: в викторианской Англии времен Чарльза Диккенса и в современной Франции: соперничество, любовь, ненависть, зависть – и расследование чисто литературной загадки оборачивается кровавым убийством.

---

– Я его вижу. Он за прессом.

– Только и радости, что шуму от него не было. Даже стука его трубки я уже не слышала… пока у него не начало садиться зрение. Сначала-то хорохорился: «Это, – говорил, – хорошо, я теперь не так ясно тебя вижу!» Купил очки, потом лупу, но даже и с лупой видел уже только самые крупные заголовки… Пошел в больницу обследоваться. А ему и говорят: «Ничем помочь не можем. Это у вас болезнь „бычьего глаза"! Она вам разъедает нервы изнутри. Очками против нее ничего не сделаешь. В вашем возрасте эта болезнь прогрессирует медленно, так что ослепнуть вы никогда не ослепнете, но о чтении можете забыть!» Что же ты думаешь? На следующий день, смотрю, опять уходит из дому со своим тазом под мышкой. Говорю ему: «И что ты собираешься с этим тазом делать? Забыл про свой „бычий глаз"?» А он мне в ответ: «Пошла ты…» Я только потом поняла, когда появился этот пресс и все причиндалы… Он не мог больше читать книги, так он решил их переплетать, идиот! Поставил на чердак мотор и каждый день обрезал, подрезал, прошивал, прокладывал, проклеивал… Разговаривали уже только через потолок: «Кому все это надо? Они уже переплетены, эти твои книги! – Нет, я хочу их переплести сам… Так я еще могу к ним прикоснуться, и они становятся по-настоящему мои!» Башка уже не работала, дурак несчастный… Его болезнь разъела ему не только нервы, у него и мозги размякли!

Я отложил растерзанную книгу и оторвал от пола другую. Ее переплет еще держался, но на всем остались следы дедовской работы вслепую: форзац и титульный лист отсутствовали, тетради были вшиты вверх ногами, внутренние страницы обрезаны слишком коротко – зарезаны на добрых два сантиметра, и на них названия тоже не осталось. Кое-где были искалечены даже верхние абзацы, а фигуры на иллюстрациях обезглавлены. Бумага истлела, но я все-таки смог прочесть: «Глава первая. Прибытие. Все смешалось в замке Флервиль…»

– Я не раз слышала, как он визжал, когда нож шел косо. Но однажды он взвыл по-настоящему. «Ну что там у тебя еще, недоделанный? – Ничего. Я отрезал себе палец… И заметь, очень удачно: безымянный! Я теперь вроде как разведен!» И он пошел открывать слуховое окно, чтобы выбросить палец в сад… «Глава первая. Год 1866-й был отмечен неким странным событием; это необъясненное и необъяснимое явление, несомненно, осталось у всех в памяти…»

«Глава первая. Я начинаю рассказ о моих приключениях с того достопамятного утра одного из первых июньских дней года, Божьей милостью 1751-го, когда я в последний раз закрыл на два оборота ключа дверь родительского дома…»

Трескучие эффекты анонсов, неуклюжие затягивающие маневры – как в библиотеке Бордо; книги, которые я отрывал от пола, одна за другой раскрывали свои дешевые тайны. Злодеи точили ножи в углу сцены, герои сверкали улыбками, замышлялись заговоры, ухмылялись предатели, зулусы визжали, индейцы улюлюкали, пираты метали громы и молнии и пили ром, сверкали абордажные сабли, грохотали пушки. Убийства, спасения, проклятия, прощения, объятия в слезах – все это было так далеко от меня! Даже запыленный и заплесневевший чердачный пол, который я постепенно освобождал, казался мне куда более привлекательным!

– В тот день я поняла, что он действительно спятил! Больше я его вообще не видела: он договорился с соседкой, чтобы она приходила обихаживать меня утром и вечером. За продуктами он ходил раз в неделю; он ел руками – без приборов, без тарелок – и выкидывал объедки в окно. Вниз спускался только просраться. Закончив переплетать книгу, он ее укладывал; сначала клал их на пол, потом – вдоль стен. Голос его уже слышался глуше сквозь толщу этих книг. Он говорил: «Я прогрессирую! Я тебя уже не вижу, скоро я тебя и не услышу. Я строю мою крепость…»

«Бак не читал газет и не имел ни малейшего представления о том, что замышлялось в конце 1897 года не только против него, но и против всех ему подобных…»

«Только в конце марта, на закате месяца Орла черный медвежонок Ниуна впервые действительно увидел луну…»

Мокрый нос, слеза в глазу, потягиваются кошки и собаки, бабушки, сидя у камелька, рассказывают о принцессах. Удары хлыста, бурные ласки, и дети плачут, смеются, жеманничают или безобразничают изо всех сил, лишь бы привлечь к себе внимание. Дети! Они кишат повсюду, они множатся, не совокупляясь, и стареют, не взрослея. Но я был другой породы, и все это было мне глубоко отвратительно, ибо я не узнавал себя в их жалкой толпе. Я был настоящим ребенком, я хотел увидеть на этих страницах свое отражение.

– «Ну вот! Скоро конец! Я заложил это слуховое окно… В конце я заколочу и дверь и уже никогда не услышу разговоров ни о тебе и ни о ком другом! Я буду у себя!» Овощ!..

«Глава первая. Я появляюсь на свет.

Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой, должны показать следующие страницы».

Какой-то озноб пробежал у меня по спине. Я машинально бросил книгу в общую кучу, но не успела она долететь до пола, как я уже пожалел о своем жесте. Спеша возвратить ее, я обрушил всю груду, и теперь, встав на четвереньки, лихорадочно искал. На краткий миг мне даже почудилось, что я эту фразу нафантазировал, что она мне пригрезилась, – так сильно было впечатление чего-то знакомого, своего, уже виденного, уже думаного. Да, в продолжение нескольких секунд я воображал себя автором одного из самых великих романов, когда-либо написанных человеком. Но вот же она, черным по белому:

«Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой…»

Я крутил и вертел книгу по-всякому: что-то непременно должно было отличать ее от других. Тем не менее там была такая же бумага, такая же обложка и книжный блок был так же зарезан сверху и снизу. Я лихорадочно листал страницы, выхватывая тут и там обрывки фраз, которые, казалось, не принадлежали роману, а составляли послание, единственным адресатом которого был я: «появление на свет, весьма равнодушный к его прибытию», «к окутанным туманом дням моего раннего детства», «какое-то губительное дуновение, связанное с могилой на кладбище и с появлением мертвеца, потрясло меня», «она привезла с собой два внушительных твердых черных сундука…» И даже некоторые из тех пассажей, которые, со всей очевидностью, не могли относиться ко мне: «Родился я после смерти отца», «о его белой надгробной плите на кладбище» – будили во мне какое-то очень знакомое эхо, в котором смешивались воспоминания, грезы и кошмары. Очень сильное впечатление производили на меня и названия глав; в их простоте, в их успокаивающей, но непреклонной хронологичности: «Я появляюсь на свет», «Я наблюдаю», «Я начинаю жить самостоятельно, и это мне не нравится» – мне виделся какой-то предназначенный для меня шифр, и мне казалось возможным, просто передвигая палец, перемещаться по течению моей жизни, преодолевая пороги, которых я к этому моменту уже достиг, и провидя то неизвестное, что ожидало меня впереди.

Не отрываясь от книги, я спустился с чердака и открыл дверь. Удар тапка не смог выбить книгу у меня из рук. Не раздумывая, я поднял его и запустил в дальнее раскрытое окно. Потом с вызывающим видом встал прямо перед Неподвижной и, не скрываясь, углубился в чтение.

По всем юридическим раскладам, мне предстояло проститься с моими солдатиками как минимум лет на семьдесят пять.

– Никто точно не знает, от чего он умер, – снова заговорила она после долгого молчания. – Поскольку мне уже ничего не было слышно, я попросила вдову Консьянс подняться посмотреть… Он лежал поперек двери… Пришлось вызывать пожарных…

Я взглянул поверх книги. Она внимательно смотрела на меня. Поза ее была необычна: она вытянула шею в мою сторону; как понять ее взгляд? На мгновение мне показалось, что она тихо смакует приближение минуты своей мести, но в этом взгляде было словно бы что-то другое, и осторожный, почти неуверенный тон ее голоса подтвердил мое впечатление:

– И вот теперь читаешь ты, – и ты тоже…

– Да, – ухарски ответил я.

И выпятил грудь, как те первые христиане, которые даже на арене цирка не соглашались отречься от своей веры.

– Гм-гм… Мой отец был столяр. Я не любила заходить в его мастерскую, потому что там везде были стружки… Но однажды он взял в руку щепотку и сказал мне: «Видишь это? Это – след… Когда действительно что-то делаешь, всегда останется какой-то след…» С книгами следа не останется.

Наш первый разговор. Это показалось мне достаточным основанием для того, чтобы отложить книгу и задуматься. Но я ни на миг не забывал, что положение вещей изменилось именно благодаря ей – книге. Книга сделала меня значительнее. Я стал сильнее.

– И когда ешь, следа не остается…