Томас Урбан - Набоков в Берлине

• Название: Набоков в Берлине
• Автор: Томас Урбан
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-7784-0289-9

Гениальный русский писатель Владимир Набоков прожил в Берлине 15 лет — с 1922 по 1937 год. И автор книги, немецкий журналист и писатель Томас Урбан, поставил перед собой задачу пройти по следам Набокова в немецкой столице. Центральное место в книге занимает тема «Набоков и политика», ведь именно в Берлине писателю пришлось вопреки собственной воле все больше внимания уделять политической деятельности.

Книга написана специалистом, не только подробно изучившим биографию и творчество Набокова, но и умеющим оригинально подать материал, поэтому она читается с огромным интересом.

---

Политическая активность В. Д. Набокова совмещалась с его деятельностью как издателя и главного редактора газеты. Вместе со своим другом по партии Иосифом Гессеном, известным представителем еврейской интеллигенции в России, он основал при финансовой поддержке издательства «Ульштейн» ежедневную газету «Руль». Руководство берлинского издательства рассчитывало не только получить доход от публикаций для русских читателей, но и, очевидно, хотело поддержать демократические силы в эмиграции. Редакция газеты разместилась на третьем этаже ульштейновского здания на Кохштрассе 22. Ульштейн взял на себя тиражирование газеты. Гессен возглавил наблюдательный совет, в который входили также три представителя Ульштейна[44]. Уже через несколько месяцев после выхода первого номера 16 ноября 1920 года тираж газеты вырос до двадцати тысяч экземпляров. Абонементный отдел рассылал ее почти в четыреста городов в 34 странах, в том числе и в Москву, где она попадала на письменный стол Сталина. В «Руле» появились первые стихотворения и рассказы Владимира Набокова, и его кузен Николай Набоков, получивший позже известность как композитор, тоже немного подрабатывал здесь в качестве музыкального критика.

«Руль» представлял либерально-консервативную линию, пропагандировал парламентскую демократию западного образца. Таким образом он находился между двух огней: для партийных большевиков и сочувствовавших им немцев это была реакционная буржуазная газетенка, но для монархистов — социалистический молитвенник. Газета подвергалась нападкам слева и справа подобно тому, как и сама партия кадетов, выступавшая за либеральное правовое государство. Политику В. Д. Набокову суждено было стать жертвой этого столкновения позиций.

28 марта 1922 года он приветствовал в Берлине приехавшего из Парижа руководителя тамошней организации кадетов Павла Милюкова, который после февральской революции 1917 года в течение двух месяцев был министром иностранных дел. За несколько месяцев до этого между берлинскими и парижскими кадетами произошел разрыв, и его надо было устранить. После прибытия Милюкова на вокзал Банхоф Цоо между представителями обеих групп кадетов состоялся обмен мнениями. Однако он не привел к сближению. Было решено продолжить дискуссию после лекции Милюкова. Около полутора тысяч русских эмигрантов устремились в зал филармонии, чтобы послушать бывшего министра иностранных дел. Представители немецкой госбезопасности тоже были здесь. Они получили сигнал о том, что правые радикалы готовят покушение. Слухи об этом дошли и до устроителей выступления[45]. Они оказались верными. Оратор из Парижа говорил об «Америке и возрождении России». Когда он сделал паузу, на сцену внезапно выбежал какой-то мужчина и, прокричав: «За царскую семью и Россию!», несколько раз выстрелил в Милюкова. Но он не попал в цель. Один из спутников Милюкова своевременно сбил его на пол. В зале возникла паника, публика ринулась к выходам. В. Д. Набоков набросился на стрелявшего, повалил его на пол и крепко держал. На сцену выбежал второй вооруженный. Он трижды выстрелил в Набокова, чтобы освободить своего соучастника. Когда люди из зала растащили сцепившихся, Набоков был уже мертв. Одна из пуль попала в нижнюю часть сердца. Второй участник покушения тоже был схвачен после того, как он расстрелял всю обойму. Он выстрелил в тело уже мертвого Набокова и выкрикнул: «Месть за убийство царской семьи!»

Толпа в кровь избила обоих покушавшихся, прежде чем их привязали к двум стульям. Через несколько минут появилась немецкая полиция, к филармонии подъехали санитарные машины. У семи человек были огнестрельные ранения.

Гессен, друг и партнер Набокова, ставший свидетелем этого ужасного происшествия, запомнил

«громкий тревожный гул в зале, заставивший обернуться, и я удивился, увидев, что все еще оставшиеся в зале лежат со втянутой в плечи головой — это, очевидно, уроки войны — на полу и ползком пробираются к выходу, стулья сдвинуты со своих мест, большинство опрокинуто. В этот момент еще и в голову не приходило, что Набоков убит наповал, что выстрел сделан был в упор в спину. Помню вестибюль, истерические выкрики дамы, показывавшей на двух, пытавшихся улизнуть молодых людей, настаивавшей, что это и есть убийцы. Совсем уж не мог бы объяснить, как очутился в какой-то комнате, где на полу у стены лежал мертвый Набоков. До сих пор не могу забыть, как меня поразила тяжелая неподвижность его. В другой комнате, в углу, за окружавшими его друзьями, стоял Милюков, серьезно спокойный…

Мне хотелось еще раз поближе и пристальнее вглядеться в погибшего друга, но полицейский уже не пустил в ту комнату, и резанул его ответ на настойчивую просьбу: „Er ist furchtbar zugerichtet“. (Он слишком изуродован). Это слово — zugerichtet — показалось оскорбительно неуместным»[46].

Вечером этого дня, 28 марта 1922 года, молодой Набоков находился в доме своих родителей на Зексишештрассе 67. У него были семестровые каникулы, и он приехал из Кембриджа в Берлин. Он читал своей матери стихи из какого-то поэтического сборника, когда раздался телефонный звонок. У аппарата был Гессен, друг, соратник и компаньон отца. Он сказал молодому Набокову, что произошло нечто ужасное и что сейчас же за ним высылают машину. На вопрос, что конкретно произошло, Гессен на какой-то момент запнулся и потом сказал: «На отца наехала машина, у него повреждена нога». Когда наконец машина приехала, Елена Набокова и ее старший сын уже предчувствовали, что произошло нечто более серьезное. По дороге в филармонию они узнали от водителя автомобиля, что была перестрелка.

В своем дневнике Владимир Набоков делает запись по поводу этой трагедии, изменившей всю его жизнь:

«Это ночное путешествие помнится мне как нечто происходившее вне жизни и нечто мучительно медленное, как те математические головоломки, что мучают нас в полусне температурного бреда. Я смотрел на огни, проплывавшие мимо, на белеющие полосы освещенной мостовой, на спиральное отражение в зеркально-черном асфальте, и мне казалось, что я каким-то роковым образом отрезан от всего этого — что уличные огни и черные тени прохожих — это лишь случайные видения, а единственным отчетливым, и веским, и единственно реальным на целом свете было горе, облепившее меня, душившее меня, сжимавшее мне сердце. „Отца нет на свете“. Эти четыре слова грохотали в моем мозгу, и я пытался представить себе его лицо, его движения. Вчерашний вечер был такой счастливый, такой нежный. Он смеялся, он стал бороться со мной, когда я хотел показать ему боксерский захват… Наконец мы приехали. Вход в филармонию… Мы идем по длинному коридору. Через открытую боковую дверь я увидел зал, где в одно из мгновений прошлого случилось это. Некоторые стулья там были сдвинуты, другие валялись на полу… Наконец мы вошли в какой-то холл; люди толпились вокруг; зеленые мундиры полицейских. „Я хочу видеть его“, — монотонно повторяла мать. Из одной двери вышел чернобородый человек с перевязанной рукой и пробормотал, как-то растерянно улыбаясь: „Видите ли, я… я тоже ранен“. Я попросил стул, усадил мать. Люди растерянно толпились вокруг. Я понял, что полиция не пустит нас в ту комнату, где лежит тело… И вдруг мать, сидевшая на стуле посреди этого вестибюля, заполненного незнакомыми, растерянными людьми, начала громко рыдать, издавая какие-то неестественные стоны. Я прильнул к ней, прижался щекой к ее трепещущему, пылающему виску и прошептал ей только одно слово. Тогда она начала читать „Отче наш…“, и когда она закончила, то словно окаменела. Я понял, что нам незачем больше оставаться в этой безумной комнате»[47].

Когда Владимир Набоков сообщил дома своим сестрам о покушении, одна из них стала рассказывать о том, как она непосредственно перед отъездом отца в филармонию пришивала пуговицу на костюме: «Напрасная трата времени. Пришивать пуговицу на такой короткий срок»[48].

Двумя днями позже состоялась панихида по его отцу в церкви русского посольства на Унтерден Линден, где во время отпевания по русскому обычаю был установлен на помосте открытый гроб с покойным. В. Д. Набоков всегда сохранял дистанцию по отношению к православной церкви, и его дети тоже были воспитаны в том же духе. Владимир Набоков изгнал с этого дня слово «бог» из своих стихов. Через два дня, 1 апреля 1922 года, после отпевания убиенный был похоронен на маленьком русском православном кладбище в Берлине-Тегеле при большом стечении обитателей эмигрантской колонии — пришло несколько тысяч человек.

Павел Милюков к этому моменту уже уехал в Париж по совету берлинских кадетов из окружения Гессена, а также немецкой полиции, которая опасалась нового покушения. Но до этого Милюков написал некролог, который на немецком языке был напечатай большинством немецких газет:

«Из ложно понятого русского патриотизма убийцы сгубили русского патриота, всю свою жизнь отдавшего служению родине и имевшего перед ней незабываемые заслуги. […]