Евгений Пинаев - Поиск-88: Приключения. Фантастика

• Название: Поиск-88: Приключения. Фантастика
• Автор: Евгений Пинаев
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1988
• ISBN: 5—7688—003—4

Сборник новых приключенческих и фантастических повестей и рассказов уральских литераторов.

---

— Скорее... кофе с молоком. По крайней мере, та пакля, что виднелась из-под фуражки, напоминала традиционное пойло наших кафетериев.

— О годы, годы...

Я засмеялся.

— Ты чего?

— Цитирую О’Греди: «О годы, годы... Мы были молодыми и дерзкими!» Улавливаешь сходство?

— Н-да... Годы мои, годы, горе мини з вамы... Стряхнуть бы десятка два и снова ударить по морям. Ты-то ведь все еще моряк.

— Я?! Столоначальник в присутственном месте.

— Не прибедняйся, отче! — Он расстелил полотенце и покойно развалился на нем, закрыв глаза ладонью. Я же сказал, что знаю о тебе все: держишь пальцы на морском пульсе планеты.

— А собственный пульс — еле прощупывается, и пальцы дрожат... Работа, как нынче говорят, больно стрессовая, — я невесело усмехнулся, — телефоны будят в ночь-полночь. И не просто будят, а требуют твоего срочного решения. Бывает, тут же, ночью, снимаешься с якоря и летишь на Камчатку, в Африку, в тартарары, на кудыкину гору. В этом году, друг Володя, я до Англии и в Норвегии успел побывать, и в Марокко. А движок только на валидоле и держится. Откажет однажды в облаках и — посадка в море вечных туманов.

— Дывитесь, люди: неужели мы такие старцы? — Он приподнял ноги — живот вздулся буграми мышц. — Пятак найдется?

В кошельке нашлись три копейки. Я подумал: «Неужто еще может?»

— Рупь нынче мне не по силам, а эту козявку... Р-раз!

Монета была смята дугой. Он нажал на края — сомкнулись.

— Значит, вовремя сделал передышку, — позавидовал я. — Знаешь, как я расстался с морем? Летел в Канаду и... клюнуло прямо в Домодедово. Выгрузили из аэроплана и — в кардиологию. И вот что я понял: после шестидесяти важно не упустить некую критическую точку. Пересечешь ее на полном ходу — враз сковырнешься, но если на время сбросишь обороты у этой вешки — можешь и дальше жить с морем в некотором ладу.

— Застопоришь? Что-то не похоже на тебя.

— Теория... Больничные размышления, среди которых есть и такое. А ты почему ушел с моря? С твоим-то здоровьем?

Он долго молчал.

— Рассказывать длинно — не интересно, — сказал наконец сквозь зубы, — коротко — подумаешь, что ною. А если в двух словах, то замордовали меня комиссии. И все из-за стармеха Лютикова. Я с него дисциплину требую, он на меня жалобы строчит: то технически неграмотно эксплуатирую судно, то самодурствую. Надоело. Попросил убрать от меня Лютикова, а мне в управлении — бац: «Так вы же, Владимир Алексеевич, уже пять лет как имеете право на полноценную пенсию!» И проводили. С музыкой. Через полгода встречаю Лютикова. Смеется, гад: я, говорит, не таких, как ты, сколупывал. Поверишь, чуть не задушил его! Не стал руки марать лишь потому, что подумал: коли не смог справиться с такой гнидой — прямая тебе дорога, Володька, на покой.

— Чего же ко мне не обратился? — Я был огорчен. — Ведь знал, где сижу, на каких постах.

— Неужто забыл — я к начальникам не ходок. Тем более, если они когда-то числились в друзьях. Кстати, за все годы ни разу не вспомнивших обо мне. Соображаешь, столоначальник?

— Бей по шее — не пикну!

— Арлекин никогда не бьет гостей, Федя.

2

Арлекин, персонаж комедии дель арте, известен мне только по работе французского живописца Сезанна. Других изображений я не знаю, а в предвоенные годы не был знаком и с этим. Я к чему клоню? А к тому, что никогда внешность Володьки, Владимира Алексеевича значит, не имела никакого сходства с тем классическим персонажем.

Настоящий Арлекин, как я понимаю, — хитрец, проныра и везунчик. По крайней мере, такой он у Сезанна. А Володька? Я не мастер на портреты, тем более словесные. Так что заранее прошу извинения за избитые сравнения и частые повторения «но», — привык к так называемым «штурманским зарисовкам», которые требуют не художественности, а стандартных характеристик.

Был Володька в ту довоенную пору молод, это естественно; не высок, но и не то чтоб низок, круглолиц, но — скуласт. Не красавец, но... В общем, здоров как бык и жилист как черт. При всем при том грузен, но не толст. Внешность — сплошные противоположности. И лишь одно не вызывало сомнения, что определялось тогдашним словечком «моща». Силенкой наградил его батька-кузнец, любовь к морю досталась от Каспия, возле которого прошло детство, а вот ноги слегка искривили конские бока. Мальчишкой был великим охотником до скачек на «диких мустангах». Не упускал случая потягаться в джигитовке со сверстниками-персюками, жившими бок о бок. И нужно сказать, именно кони были выбраны, чтобы добраться до «настоящего» моря. Году, что ли, в двадцать шестом, когда граница имела много прорех, Володька с дружком-персиенком, и тоже сыном кузнеца, перешли в Иран, присоединились к каравану и пересекли Аравийский полуостров. Родители настигли беглецов в Адене, где капитан австралийского парохода уже согласился взять мальчишек «боями». Папаши не чикались. Отлупили отпрысков и в связанном виде доставили в Пехлеви. Оттуда — к родным очагам.

То путешествие также знаменовало первую встречу с языками. С английским, в частности. И способности прорезались, но об этом позже.

Кстати, о происхождении Арлекина. В том смысле, откуда взялось это имя. Владимир Алексеевич может обижаться на меня, но я и по сю пору считаю Красотулю виновной в его нелепом прозвище. «Красотуля», между прочим, Володькино словечко. Так он зовет жену, так и я буду называть ее впредь. Тем более, присутствовал при их знакомстве и могу свидетельствовать как на духу.

...Мы с Володькой пробирались крутой узкой улочкой.

Солнце успело сплюснуться о горизонт, вечерело, но мой капитан сразу углядел у побеленной стены двух фыркающих котят. Рыжий лупил черного по усатой рожице, но было ясно — игра.

Володька швырнул в салажат щепку и даже расхохотался от полноты чувств — была у нас в тот день какая-то удача.

— Лопес! Бонифаций! Быстро ко мне! — послышалось из-за кустов инжира. Звонкий девичий голосок. И сразу же, без пауз, гневное: — Шляются тут разные хулиганы!

Мы, понятно, обернулись к хозяйке пушистых обормотов. Мать честная... Краса-девица с умопомрачительной косой толщиной в перлинь![1] Впрочем, все остальное тоже впечатляло.

— Вот так красоту-уля... — шепнул Володька и громко добавил с командирским металлом, что означало приказ, требующий моментального исполнения: — Старпом, поторопись на вахту, а я слегка задержусь для обсуждения с гражданкой зоологического феномена: отчего один котофей что закат в пустыне, другой — черней черноморской ночи. Лопес и Бонифаций? Оч-чень мило... — Перемахнул низкий заборчик и был таков.

Вот так он всегда — с места и в карьер. И в жизни Володька управлялся, как на мостике буксира.

Что оставалось делать? Примерился и — ударил под гору.

Естественно, через неделю весь городишко знал о состоявшемся знакомстве. И город мал, и Володька-капитан — фигура.

Несколько слов о городе.

До войны он представлял заурядное зрелище: маячок, за молом два приземистых пакгауза, выкрашенных словно бы яичным желтком, а рядом — славный особнячок управления порта. Фасад его, с претензиями и финтифлюшками, выпячивался на площадь без названия. Здесь всегда торчал обшарпанный фаэтон старого осетина Гони-Султана, имелся фотосарай Артельсоюза и самый большой в округе духан. Еще имелась набережная — «эспланада» — с пыльными вазонами, утыканными окурками, и рядом — мутный прибой. Остальная часть городка помещалась на горе, зажатая между речкой и оврагом, который назывался почему-то «ущельем», но становился таковым лишь далеко в горах. И последняя достопримечательность — лечебница-санаторий, обосновавшаяся в заброшенных хоромах какого-то купца.

Тамошние пациенты, кроме болезней, обладали воистину болезненным пристрастием к устройству всяких торжеств и празднеств. Их старались приурочить и к официальным датам, и в честь заезда-отъезда отдыхающих, а само гулянье разворачивали на «эспланаде», благо и город поставлял участников — повеселиться, подурачиться любили все: и аборигены, и строители порта, который в ту пору как раз начали расширять.

Я уважал своего капитана. Командовал он быстро и к месту, азартно, но всегда без рывков и лишних реверсов, которых, как известно, не любят механики и, само собой, механизмы. Капитан понимал машину, нутром, нервом чувствовал скорость, инерцию. Предвидел, как откликнется буксир на десяток добавленных или сброшенных оборотов. Это было искусство, а оно невозможно без красоты, помноженной на  х а р а к т е р.

Не помню, из-за чего вышел спор, но ударили по рукам, что капитан за год в совершенстве овладеет английским. Ударили и забыли. Все забыли, кроме него. А ровно через год... «Хау ду ю ду, мистер Браун?», как пелось в те времена. «Мистер Браун», кажется, то был главврач санатория, даже опешил и вместо четырех дюжин пива, проигранных на пари, выставил пять. Пиво, конечно, ерунда. Но каков Володька!