Лев Трегубов - Эстетика самоубийства

• Название: Эстетика самоубийства
• Автор: Лев Трегубов
• Издательство: КАПИК
• Жанр: История
• Год: 1993

Предлагаемая вниманию читателей книга рассматривает актуальную проблему самоубийства в новом и неисследованном аспекте, на стыке двух наук: психология и эстетика. Авторы, основываясь на многочисленных исторических и литературных примерах (Сократ, Сенека, Катон, Клеопатра, Вертер и др.), с позиций психологической эстетики объясняют скрытые внутренние механизмы акта самоубийства и особенности его эмоционального воздействия на других людей.

---

— Что же ты?! Действуй спокойно! — кричит Миноура. Вторым ударом помощник достигает позвонков; было слышно, как они хрустнули. Но Миноура снова кричит:

— Я еще жив! Руби как следует!

Голова Миноура скатилась лишь после третьего удара помощника.

В это время французский консул потерял самообладание и ушел. В дальнейшем оставшихся девять человек помиловали. Но один из них — Хасидзуме — прокусил себе язык, изо рта хлынула кровь, и он упал. Так он выразил свой протест, что ему помешали умереть вместе с товарищами.

Говоря о самоубийствах, характерных для японского общества, мы не можем не вспомнить еще об одном, широко распространенном в этой стране обычае. Несмотря на то, что этот обычай самоубийства, несомненно, несет на себе элемент ритуальности, в целом мы должны отнести его к феномену индивидуального самоубийства — речь идет о синьжу (shinju), или самоубийстве от любви.

Молодые люди, влюбленные друг в друга и не имеющие возможности обрести счастье в этой жизни (по разным обстоятельствам: несогласие родителей, материальное неблагополучие и т. п.), надеются на другую блаженную жизнь, в которой соединятся с любимым существом. Самоубийства такого рода практически никогда не осуждались окружающими, а сами самоубийцы рассчитывали в загробной жизни на милосердие богини Амиды, такой сострадательной ко всем несчастным.

Синьжу почти всегда совершалось попарно. Перед совершением самоубийства молодые люди часто вместе совершали путешествие по самым прекрасным местам Японии, посещая многочисленные достопримечательные места и культурные святыни. После этого или еще во время путешествия они выбирали какой-либо живописный уголок вблизи реки или в горах и вместе кончали жизнь самоубийством.

Обычай синьжу до сих пор имеет такое широкое распространение в Японии, что в некоторых местах, наиболее часто избираемых несчастными влюбленными для сведения счетов с жизнью, приходится устанавливать специальные посты с целью предотвратить самоубийства.

Чаще всего молодой человек сначала убивает, по договоренности, свою возлюбленную, а потом перерезает себе горло; иногда влюбленные отравляют свою пищу и умирают от яда. Чаще же всего молодые люди бросаются вместе в пруд или реку, причем предварительно крепко привязывают себя друг к другу с помощью кошимаки — пояса молодой девушки. С тех пор как вся Япония покрылась сетью железных дорог, многие из влюбленных бросаются вместе под поезд.

Все такие самоубийцы оставляют письма, в которых объясняют причины своего поступка и просят прощения у родителей. В этих трогательных письмах влюбленные никогда не винят никого, а виновными признают исключительно себя самих. Почти все письма заканчиваются просьбой похоронить их вместе. Родители не всегда исполняют такие просьбы, но народ глубоко сожалеет о таких несчастных, так как в Японии существует предание, что такие самоубийцы только тогда смогут обрести покой, когда они будут положены в одну могилу. Когда же просьба несчастных исполняется, то погребение их сопровождается пышной и в высшей степени трогательной церемонией.

Лоунадио Пирн так описывает ее. Две погребальные процессии выходят из двух домов и сходятся при свете фонарей во дворе храма, где совершают обычные обряды и где жрец произносит трогательную речь. Затем обе процессии соединяются и направляются на кладбище к уже приготовленной могиле. Оба гроба одновременно опускают в могилу и ставят рядом. Уамо-но-моно вынимает доски, разделяющие обоих самоубийц, так что из двух гробов образуется один. Потом гробы засыпают землей и кладут надгробную плиту, повествующую об их печальной судьбе.

О поэтизации обряда харакири, его глубокой эстетизированности говорит существование очень трогательного по сути поверья, которое называется «мигавари нитатсу» (акт замещения). Согласно этому поверью, каждый человек, если он искренне того желает, может отдать свою жизнь взамен жизни дорогого ему существа. Причем, пожертвовать жизнью можно не только ради другого человека или любимого животного, но даже ради дерева.

В народе очень популярна и любима легенда о Йу-Року-Сакуре («вишневое дерево, цветущее на шестнадцатый день»). Это знаменитое дерево, якобы, растет в провинции Ийо и даже имеет имя собственное, потому что отличается от других вишневых деревьев замечательной особенностью — оно расцветает каждый год в день первого месяца по старому лунному календарю, в Пору Больших Холодов, значительно раньше других деревьев. Происходит это потому, что Йу-Року-Сакура не обычное дерево. В нем оживет душа человека, и оно само выбирает срок цветения.

Человек, отдавший дереву жизнь, был самураем, вишня росла в его саду и в ту пору цвела в положенное время, как и все остальные вишни. Под этой вишней прошла жизнь нескольких поколений предков старого самурая, и сам он играл ребенком под ее ветвями. Сакура была единственно дорогим, что оставалось в его жизни, так как самурай был уже стар и пережил своих детей.

И вот однажды к ужасу старика сакура не зацвела, она начала засыхать и умерла. Чтобы утешить старика, соседи посадили в его саду молодое красивое вишневое дерево. Но это не уняло горя, так как всем сердцем любил древний самурай древнюю сакуру. И пришла ему счастливая мысль — старик понял, как оживить дерево.

На шестнадцатый день первой луны он вышел в сад, поклонился сухому дереву и сказал: «Умоляю тебя, снизойди до моей просьбы, начни расцветать снова. Я хочу умереть вместо тебя. Возьми мою жизнь».

Он расстелил под деревом белое покрывало, принял ритуальную позу и исполнил обряд харакири. В тот же час дерево расцвело, так как вселился в него дух старого самурая.

Так и цветет эта сакура с тех пор каждый год — на шестнадцатый день первого лунного месяца.

Легенда эта — хороший пример того, как относительна поздние феномены культуры — обряды, ритуалы (в данном случае — харакири) — оправдываются, обосновываются значительно более старыми идеями, воззрениями, поверьями, увеличивая тем самым свою силу, приобретая в глазах народа, который сам их творит, большую законность и значимость. Процесс этот долог и сложен, в его ходе происходит не просто привыкание к новым ритуалам, не само рождение этих ритуалов — результат выплавления их в котле исторического опыта народа из старых и нарождающихся философских и религиозных идей, правовых, этических, эстетических представлений, бытового опыта.

Так, поверье «Мигавари нитатсу» явно восходит к древним анимическим верованиям и представлениям о духах и душе с характерным для них антропоморфизмом, когда духи персонифицировали природные явления и объекты (стихии, реки, моря, деревья, камни и т. д.). Позже анимические представления послужили источником натуралистических концепций, обозначенных в философии как пантеизм (учение, обожествляющее Бога и Мир). Пантеистические идеи, растворяющие Бога в природе, были известны уже в древнеиндийской религиозной философии — брахманизме, индуизме, веданте. Высказывали их и древнекитайские мыслители, приверженцы даосизма. В древнегреческой философии идеи одушевленности мира высказывали Фалес, Гераклит, Анакеимандр.

Именно пантеистические представления дали жизнь религиозно-мифологическим учениям о переселении душ умерших людей в тела других людей, животных, растений, минералов. В первом веке до н. э. Диодор Сицилийский впервые употребил термин «метемпсихоза» («переодушевление»). В дальнейшем, пожалуй, более распространенным стал латинский эквивалент — «реинкарнация» «перевоплощение»). Страна с классически наиболее распространенной концепцией реинкарнации — Индия. Но, как мы уже убедились, подобные представления были свойственны на определенном этапе развития всем народам, о чем и говорят их легенды, мифы, фольклорные памятники, религиозные идеи.

Для нас же особый интерес представляет тот факт, что нарождающийся ритуал, обряд вбирает в себя и эстетический потенциал ранних социокультуральных феноменов, подкрепляется и обогащается ими. Это видно и на примере ритуала сати, восходящего к древнейшим ведическим текстам. А ведь Веды не только свод знаний, но и величайший литературный памятник.

Нелишне задаться вопросом: почему же, например, в европейской традиции не укоренился обряд, подобный сати или харакири?

Не претендуя на абсолютную полноту доказательств, рискнем утверждать, что, пожалуй, главной причиной этому послужило то, что необходимое для поддержания жизненности любого культурального феномена единство этического и эстетического компонента в данном, случае распалось. С воцарением иудаизма, а затем христианства с главенствующей идеей монотеизма, кардинально изменилась система этических ценностей. Лишение себя жизни стало считаться тягчайшим грехом (о чем подробно мы уже говорили в первых главах). Для поддержания существования обряда, ритуала необходима живая взаимосвязь должного и прекрасного, ибо для общественного сознания (в гораздо большей степени, чем для индивидуального) прекрасное в значительной мере является таковым именно потому, что оно должное, то есть максимально отвечающее этическим принципам.