Василий Еловских - Четверо в дороге

• Название: Четверо в дороге
• Автор: Василий Еловских
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

В сборник вошли повести «Тепло земли», «Гудки зовущие», написанные на документальной основе, и рассказы. Первая повесть посвящена современной зауральской деревне, вторая — уральским рабочим тридцатых годов.

---

До этого Ложкин только раз видел Хлызова — с полгода назад на совещании. В огромном кабинете управляющего трестом, обставленном мягкой и большой, будто для слонов, мебелью, все выглядело внушительно. Хлызов, не выходя из-за стола, произнес речь. Говорил он грамотно, дельно. Ложкин подумал тогда: «Силен мужик, но шибко сурьезен. Как жинка с ним живет?»

Подошла официантка. Она достала карандаш и раскрыла блокнот.

— Мне котлету и стакан чая, — сказал Ложкин.

Хлызов, не обращая внимания на официантку, поджав губы, внимательно рассматривал меню. Можно было подумать, что в руках у него не меню, а какой-то важный документ, который надо несколько раз прочитать, после чего основательно подумать и только тогда принять окончательное решение. Девушка нервно вертела карандаш, но сказать что-либо боялась — слишком уж важный вид был у посетителя.

Вот Хлызов пригладил волосы и заговорил:

— Э-э... Давайте закажем. Какие у вас есть закуски? Сельдь сосьвинская с луком. Грудинка. Икра кабачковая. Огурцы соленые. Грибы. Грибы какие? Грузди? Так и надо было написать — грузди. А то грибы бывают разные. Сильно засолены? Маленькие, большие?.. А не червивые? Запишите: одну порцию груздей. И пусть подберут помельче. Если принесете плохих, заставлю унести обратно.

Он наклонил голову над меню, отчего у него ясно обозначился второй подбородок с дряблой кожей, и, почмокав губами, снова заговорил:

— Принесите мне жареную нельму. Э-э... с жареной картошкой.

— С нельмой — пюре, а жареную картошку подают с бифштексом, — деловито пояснила официантка.

— Я не люблю пюре. Попросите повара, чтобы, положил с нельмой жареную картошку, а разницу я доплачу. Так... Что тут еще?.. Какао, кофе, компот, чай. Дайте какао. Только... остудите немного. Попрошу также пятьдесят граммов меда. Ну и, пожалуй... — Хлызов еще раз посмотрел меню. — Пожжа-луй... — произнес он медленно и строго, — больше ничего не надо.

Официантка облегченно вздохнула и ушла.

Тяжелыми движениями руки Хлызов отодвинул судок и вазу с бумажными салфетками. Судок стал в центре стола, а ваза оказалась возле Ложкина. «Эта штука мне, конечно, не помешает, — подумал Ложкин. — Для котлеты и чая места хватит, но все же почему она должна быть у меня под носом?»

Он переставил вазу на середину стола. Хлызов приподнял брови, хотел что-то сказать, видимо извиниться, но не извинился и нахмурился.

«Уж не узнал ли меня?» — снова подумал Ложкин и поймал себя на том, что думает об этом с некоторой тревогой. Куда он приехал? Видимо, тоже на лесозавод — единственное предприятие в этом махоньком рабочем поселке. Ложкину почему-то не хотелось встречаться с Хлызовым на заводе.

У Хлызова были поджаты губы, от носа к подбородку шли глубокие морщины, придававшие лицу его выражение недовольства. Это выражение Ложкин подметил у него еще в городе, на совещании. Тогда он подумал, что у Хлызова какие-то неприятности по работе. А что сегодня?

К столу подошел паренек в рабочей спецовке и спросил у Хлызова голоском, похожим на девичий:

— Меню можно взять?

Хлызов слегка кивнул головой.

— Берите, — ответил Ложкин.

— Сколько сейчас времени?

— Что? — переспросил Хлызов.

Ложкин поморщился: зачем переспрашивать? У Ложкина часов не было, а ходики, висящие возле буфета, показывали десять минут третьего.

— Скажите, пожалуйста, сколько времени? — Голос у паренька стал нерешительным, и сам паренек, кажется, был готов убежать или провалиться сквозь землю.

Хлызов помедлил и ответил очень недовольным голосом:

— Двадцать семь десятого.

Когда официантка принесла тарелку с грибами, Хлызов погрозил ей пальцем:

— Я же просил маленьких груздей. А вы мне принесли каких? А?..

Ел он, впрочем, с большим удовольствием, неторопливо, широко разевая рот. Вилку держал в руках крепко, будто боялся, что она вырвется.

Принесли нельму с жареной картошкой и котлету.

— Грибки у вас, надо отдать справедливость, хорошие, — сказал Хлызов. — И картошка жареная, по всему видать, не плоха. Мы все же договорились с вами. Ну, а нельма пережарена. Суховата. А сухая она не вкусна. Не так ли? Очень прошу вас, милая девушка, заменить рыбу.

Официантка, не сказав ни слова, принесла другую порцию нельмы, поставила на столик какао и чай.

«Какая сговорчивая», — подумал Ложкин, чувствуя, как в нем растет раздражение против соседа. Он допил стакан чая и начал отсчитывать деньги. Хлызов пил какао и холодно посматривал на него.

— Расплатимся? — спросила официантка. Она была чем-то обрадована и мило улыбалась, чуть-чуть оголяя белые зубы. Ее черные большие глаза ярко блестели под длинными ресницами. Девушка была хороша — хороша своей юностью, простотой и какой-то детской наивностью. Даже подчерненные брови не портили ее свежего лица. Почему-то думалось, что она подкрасила их так, ради минутной забавы. Она, кажется, не умела сердиться и была очень доверчива.

— Какая вы сейчас симпатичная! — сказал Хлызов. — Веселая, и ямочки на щеках. Ну что же, что же вы стесняетесь?

Он говорил медленно, манерно. И улыбался. Морщины, которые тянулись на его лице от носа к подбородку, приобрели форму дуг. Улыбка казалась искусственной, как у плохого актера.

Хлызов взял официантку за руку.

— С вас девяносто четыре копейки, — торопливо проговорила она.

«Он с ней так, а она улыбается, — удивился Ложкин. — Надо же!»

Вставая, Хлызов сказал:

— Завтра вы нас должны накормить еще лучше. Поняли? Смотрите!

И он опять погрозил девушке толстым пальцем.

В раздевалке Хлызов был хмур. На его лице снова появилось выражение недовольства. Он неторопливо надел пальто с воротником из серого каракуля, шапку из такого же меха, сунул под мышку щегольскую папку с замком «молния» и пошел к выходу. Люди уступали ему дорогу.

Ложкин вышел вслед за управляющим. Хлызов повернул влево, а Ложкин вправо.

Пройдя шагов пять, Ложкин обернулся и сердито проговорил вдогонку Хлызову:

— А подь ты к черту!..

БЕЗДОМНАЯ

Поезд отходил в седьмом часу.

Декабрьское утро во всем походило на ночь: окна домов были темны и мертвы, как колодезные дыры; ни людей, ни машин, в синеватом свете уличных фонарей холодно поблескивали редкие снежинки. Надсадный вой ветра заглушал шум шагов. Был сильный мороз, градусов под сорок; я поднял воротник пальто и прибавил шагу.

Я не знаю, откуда она вынырнула. Это была маленькая тощая собачонка, из обычных дворняжек, с большим, опущенным, похожим на пустой мешок, брюхом и хвостом-обрубком, которым она вяло помахивала. Темная шерсть грубыми слипшимися клочьями свисала в разные стороны.

Бездомная...

Она упрямо и осторожно приближалась, неотрывно глядя на меня и опасливо останавливаясь, когда я поворачивал голову.

— Что ж ты бежишь за мной? — сказал я. — Покормить мне тебя нечем. И в тепло увести я тоже тебя не могу. Совсем зря бежишь.

Услышав спокойный голос, собака, очевидно, поняла меня по-своему — перестала с опаской поглядывать и смешно, деловито затрусила возле.

У Курганского пригородного вокзала в это утро было безлюдно и непривычно тихо; по укатанной, утоптанной тысячами ног скользкой, стеклянистой земле неслась и неслась жидкая поземка.

— Ну хватит, — сказал я собаке. — Давай, беги обратно. Сюда нельзя. Пошла, пошла!

Но она и не думала убегать.

Хорошо бы купить что-то и покормить собаку. Но буфет еще не работал.

Когда открылась дверь, собака нырнула под ноги входившей женщине и, подбежав ко мне, села. Теперь я мог хорошо разглядеть ее. Подобно другим бродячим собакам, была она настороженной и нервной, как-то болезненно вздрагивала, торопливо и бессмысленно переступая передними лапами. А какие глаза: они отображали множество чувств, множество оттенков сложного характера собачонки; были одновременно испуганными, виноватыми, просящими, ожидающими, нахальными, слезливыми и отчаянными.

«Да, плохо без крова в такую ночь». Этого я не сказал, лишь подумал: мой голос вызвал бы недоумение пассажиров.

В зале разносился тихий, редкий говорок, люди ходили как сонные. Передвигая скамейки, мыла полы уборщица.

И вот с собакой что-то произошло: она распрямилась, напружинилась и, слегка повернув голову вправо, вдруг пролаяла отрывисто и хрипловато:

— Р-р-р-гав!

Повернула голову влево и снова на весь зал:

— Р-р-р-гав!

И, довольная, уставилась на меня. Ее веселые теперь глаза говорили: «Ты видишь, я тебя охраняю? Ты видишь?!»

Тотчас появилась дежурная — строгая женщина в форменном костюме.

— Чья собака?

Молчание.

— Я спрашиваю, чья собака?

Вместо меня ей ответил старик с котомкой. Ответил с мудрой простотой:

— А ничья.

— Как это «ничья»?

Видимо, женщина была убеждена, что каждая дворняжка непременно имеет хозяина.

Поворчав, дежурная открыла входную дверь и стала выгонять собаку. На подмогу ей прибежала уборщица с длинной тряпкой. И вот они с двух сторон начали наступать на собаку, одна, ругаясь и размахивая руками, другая — размахивая тряпкой и молчком.