Поппи Брайт - Ворон: Сердце Лазаря

• Название: Ворон: Сердце Лазаря
• Автор: Поппи Брайт
• Жанр: Контркультура

Миф Джеймса О'Барра о Вороне — посланнике между мирами, проводнике, который возвращает душу из мира мертвых, для того, что бы свершить правосудие — явился продолжением многочисленных мифов, основной идеей которых является мысль, что «любовь, никогда не умирает».

Для романа Поппи Брайт «Ворон: Сердце Лазаря», первоисточник уже не имеет значения. Это яркая, страстная, интересная темная проза, которая будет оценена благодаря ее собственным достоинствам.

За убийство своего любовник был казнен маргинальный фотограф Джаред По, но возвращенный Вороном, продолжает поиски истинного убийцы даже после смерти. Ведь дух неуязвим до тех пор, пока жив хотя бы один человек, явившийся причиной его смерти…

---

— Ага, — ответил Фрэнк. — Да, конечно.

Так что на следующий день, похмельный и изнуренный многочасовыми пьяными кошмарами, в которых он снова и снова сталкивался с Роем-наркоманом-психопатом, Фрэнк навестил ее и вернул кольцо. Когда он пришел, в комнате была еще одна женщина, худенькая белая девушка с серьгой в правой ноздре и татуировками на руках. Линда шепнула ей что-то, и девушка оставила их наедине, по пути одарив Фрэнка полным подозрения взглядом.

В глазах Линды была такая же муть от обезболивающего, как днем раньше от боли, ее голос звучал плоско и невыразительно. Она заморгала и попыталась улыбнуться. Фрэнк вытащил кольцо из кармана. Он смыл кровь, и металл тускло блестел в белом свете больничной палаты.

— Спасибо, — прохрипела она.

— Не за что, — Фрэнк пожал плечами. — Слушай, тебя тут хорошо лечат?

— Все, что может пожелать девушка, — на этот раз она все-таки улыбнулась, честно и устало, заставив его уставиться на обшарпанные носы своих ботинок.

— Ну, дай знать, если я могу что-нибудь сделать. Мне надо обратно в участок, столько возни с проклятыми бумажками из-за вчерашнего. Сама понимаешь, — она кивнула, потом протянула руку и коснулась его.

— Фрэнк, ты знал?

Он не ответил, нервно глянул на нее, потом на дверь, мечтая поскорее выбраться отсюда.

— Нет, — и это отчасти было правдой, он не знал.

— Черт. Извини. Я думала, все знают.

— Ты просто отдыхай и поправляйся, ладно?

Девушка вернулась и стояла в дверях, молчаливо давая понять, что его время вышло.

— Спасибо, — снова прохрипела Линда. — Ты ведь спас мою задницу.

— Эй, это моя работа, верно?

— Увидимся, — прошептала она, и лекарства снова погрузили ее в беспамятство, освободили его. Долг выполнен. Фрэнк дошел до самого лифта, прежде чем его затрясло с такой силой, что пришлось сесть.

Рой-психопат часто снится ему теперь. Незамысловатый, короткий сон, в котором он наблюдает со стороны, однако достаточно близко, чтобы чуять запах пороха и собственного пота.

Детали гораздо четче, чем были тем днем в многоэтажке, отредактированные и ретушированные для его вящего удовольствия. Громкий механический звук: Маг-10 выплевывает пустую гильзу и досылает следующий патрон — с его именем. Кофейно-желтые пятна никотина на зубах Роя. Серо-голубые витки вываленных напоказ внутренностей мертвой женщины.

Иногда во сне все идет так же, как в первый раз, и Рой получает две пули в голову раньше, чем успевает выстрелить снова. Но иногда случается и по-другому — пистолет Фрэнка заело, или сам он промедлил лишнюю секунду, или целился на какие-то сантиметры левее или правее, — и старый добрый Рой получает второй шанс. Больно никогда не бывает, или же Фрэнк никогда не помнит боли, просыпаясь в холодном поту в безопасности своей постели. Есть только толчок, корежащая, сокрушающая кости сила, которая вышибает дыхание и бросает его через шаткие перила.

Иногда он падает долго-долго, как Алиса в кроличью нору. А иногда всего мгновение, прежде чем подпрыгнуть наяву. Но он еще ни разу не достиг дна.

Фрэнк Грей наконец переключает на другой канал «Зенит» с тринадцатидюймовым экраном, полученный от общества св. Винсента де Поль, и приканчивает бутылку бурбона под эпизод «Неприкасаемых», виденный по меньшей мере уже дюжину раз. Сквозь окутавшую мозг дымку пьяной полудремы насилие в резких черно-белых тонах кажется утешительным, визг шин и рикошет автоматных пуль убаюкивает, как колыбельная.

Ему надо отлить, но он решает потерпеть чуть-чуть, дождаться следующей рекламной паузы и добрести до туалета.

Переполненный мочевой пузырь напоминает ему о парнишке из бара, Геке Финне, берущем в рот за двадцать долларов, напоминает об изумлении на лице, в которое он ударил кулаком. Все они уверены, что чертовски легко заполучить и то, и другое разом — воспользоваться кем-то и ограбить впридачу. Надо было сцапать мальчишку за бродяжничество. Пускай орал бы про копов-пидоров сколько душе угодно, все равно ему никто не поверит. Думать об этом приятно, а когда он настолько пьян, то почти готов так считать, почти может притвориться, что за его спиной не раздаются смешки и шепотки, что никто не замечает за ним ничего особенного.

Фрэнк закрывает глаза на титрах, думает, что пописает после того, как вздремнет. Снаружи дождь падает с черного неба, и его звук сопровождает в милосердный сон без видений.

Три

Час до полуночи, и Джаред с Лукрецией сидят в спальне на полу. Лукреция убрала сорванные фотографии и налила себе стакан виски. Ворон следит за ними с кровати. Порой он издает пронзительный крик, словно собирается сделать срочное объявление; каждый раз они оборачиваются и смотрят на птицу, ждут продолжения, пока не становится ясно — сейчас ей больше нечего сказать.

Время от времени Джаред снова начинает плакать, вздрагивает от глубоких рыданий, будто они вот-вот разорвут его на части, и Лукреция обнимает его, пока все не проходит, пока он не затихает.

— Я не понимаю, что должен делать, — говорит он. Лукреция смотрит на большую черную птицу со сдержанным упреком. Словно думает, что та не выполнила свою работу, и заканчивать придется ей.

— Что рассказал тебе ворон? — спрашивает она Джареда.

Он просто глядит на птицу, следит за ее настороженными глазками. Потом отвечает медленно, точно подбирая слова.

— Потому что есть весы и смерть Бенни нарушила баланс, — он умолкает, припоминая статую Правосудия у здания, в котором его приговорили к смерти, вечную бронзовую женщину с завязанными глазами, мечом и весами в руках. Нездоровая ирония воспоминания вызывает смех. Джаред ухмыляется птице. — Нет, не только это. Если бы мертвые вставали из-за каждой мелкой несправедливости, все, мать твою, кладбища стояли бы пустыми.

Ворон каркает в ответ.

— Дело не в несправедливости, — говорит он Лукреции, самому себе и птице. — Ведь не может, чтоб только в ней?

— Тогда в чем? — шепчет Лукреция, боясь, что Джареду известен ответ, и еще больше — что не известен. Она-то знает, услышала в скрипучем голосе птицы, и могла бы рассказать, но Джаред должен увидеть сам.

— Да пошли вы все, — бормочет он, и она мягко берет его лицо в ладони. Кожа у него холодная, и этот холод ранит ее, как плохое воспоминание. Или настолько хорошее, что его больно переживать заново.

— В твоей боли, Джаред, — говорит она, не позволяя ему отвести глаза. — Она нарушила равновесие, она должна быть утолена, чтобы восстановился порядок.

— Херня, Лукреция. Ты хоть понимаешь, насколько по-дурацки это звучит?

Она игнорирует выпад.

— Хотя нет, не только боль. Твоя любовь к Бенни. Она тоже часть этого. Тебе полагалось перенести ее на ту сторону, оставить боль и гнев позади. Им нет места среди мертвых.

Тут Джаред отталкивает ее, ухмылка перерастает в полный ненависти хохот. Уродливый, хищный звук, Лукреция с трудом поверила бы, что его произвел человек, если бы не видела, с чьих губ он сорвался.

— Среди мертвых, Лукреция, нет места ничему, кроме голодных червей.

Она больше не может смотреть ему в глаза, не может вынести темных отблесков в них. Хотя знает — они часть того, чем он стал, что должен сделать, если вообще когда-нибудь обретет покой, но от осознания не легче.

— Ты слышишь ворона, Джаред. Ты знаешь, я говорю правду.

Он не откликается. Когда она поднимает взгляд, Джаред наблюдает за птицей, нахохлившейся на изножье кровати. Ощерился, и зубы его кажутся готовыми впиться в сырое мясо клыками.

— Ангел мщения, — рычит он. — Чтобы богам не пришлось беспокоиться и пачкать руки, значит?

Взъерошенный ворон переступает с лапы на лапу.

— Вот и все, да? Найти плохих и заставить расплатиться, дабы моя ничтожная душонка не растревожила огненных демонов ада.

Птица прижимает крылья к туловищу и ежится, словно ждет удара.

— Ну так скажи мне, ты, гнусный сукин сын, что в этом для Бенни. Скажи мне, как это исправит то, что сотворил с Бенни какой-то больной ублюдок, и, возможно, я захочу сыграть в твою маленькую игру.

Лукреция чует его ярость в духоте комнаты — ближе, чем гроза снаружи. Чует, как влажный воздух вокруг потрескивает от его гнева.

— Бенни ничто не поможет, Джаред. Если ты не найдешь покой и не вернешься к нему, ему уже ничто не поможет, — последняя часть фразы застревает в ее горле битым стеклом, но она должна быть произнесена. — Сейчас Бенни один, Джаред, один в темноте и холоде, ждет твоего возвращения.

Она охватывает себя руками, готовая принять удар или опять заслонить собой птицу. Однако Джаред сидит неподвижно и смотрит на ворона, его лицо едва уловимо расслабляется.

— О, Господи, — тихо говорит он. Ей хочется опять обнять его, хочется найти слова.