Виктор Бондарев - Русская троица ХХ века: Ленин,Троцкий,Сталин

• Название: Русская троица ХХ века: Ленин,Троцкий,Сталин
• Автор: Виктор Бондарев
• Издательство: Издательский дом «Авангард»
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 5-9608-0039-Х

Сталин, Троцкий, Ленин являются главными действующими лицами русского (советского) века — периода, когда происходившее в России оказывало огромное влияние на судьбы человечества. В мировой истории Сталин значит много больше, чем Чингисхан, Троцкий — это уникальный политический гений, российский Наполеон, Ленин же — в большой степени продукт деятельности Троцкого и Сталина. Их жизни и судьбы тесно переплетены, и рассматривать их можно только вместе, чтобы хотя бы приблизиться к пониманию того, что совершили наши предки в ту трагическую и великую эпоху. Фигур подобного масштаба российская история не знала и, будем надеяться, больше не узнает.

---

По физике с математикой Володя также имел отличные оценки, хотя бы потому, что отец в них специализировался смолоду, но никакими глубинными озарениями по этой части, кроме «неисчерпаемости атома», Ленин даже в официальной мифологии не отметился. Помимо всего прочего, к сыну большого начальника учителя вряд ли могли сильно придираться, даже если он не нравился кому.

Судя по дальнейшему, Владимир Ульянов хоть и вышел из гимназии с медалью, но особой любознательностью и эрудицией даже в гуманитарных сферах не отличился. Серебряный век русской культуры и Золотой век философии вообще словно бы прошли мимо него. Знаменитое словечко «белибердяевщина», придуманное оппонентом никак не меньшей, чем сам Бердяев, профессиональной мерки — феноменологом Густавом Шпетом, вполне могло бы принадлежать и Ленину, чьи заслуги перед мировой философией не в пример скромней. Ну ладно, провел человек добрую половину взрослой жизни за границей, с родной духовной культурой соприкасался мало. Но он ведь и западной почти не интересовался: жил в Париже, художественной столице мира, а ни театр, ни живопись его не увлекли. Разве что Бетховена слушать любил.

О характере человека говорит не только то, что достоверно известно публике, но и то, чего о нем не смог узнать никто. Так, архитектуру Ленин явно игнорировал: столько лет прожил в Европе, сохранилось множество его писем оттуда — и ни в одном никаких эстетических впечатлений от Франции, Германии и других стран с богатейшей культурной историей. Это тоже показатель.

Если заглянуть, к примеру, в сочинения Пушкина, то на одну библейскую реминисценцию обнаружится десяток из эллинско-римской античности. У Ильича ничего подобного: он и идейную историю того же христианства не поминал никогда! В советское время иногда писали, что у юного Ульянова были проблемы с гимназическим Законом Божьим. И в этом Ленин оказался, по всей очевидности, верным последователем Бакунина, который писал: «Христа надо было бы посадить в тюрьму как лентяя и бродягу»; «Одна лишь социальная революция будет обладать силой закрыть в одно и то же время и все кабаки, и все церкви» [Бердяев, 1990: 56].

Человек, выросший в православной стране, абсолютно не понимал и не принимал ее религии, оттого все экзистенциальные поиски великой литературы для него были чем-то вроде «духовной сивухи». Порой одно лишь случайное упоминание «боженьки» в разговоре приводило Ленина в ярость на грани истерики. Да только отечественная интеллигенция хоть и отвергала в большинстве своем казенную церковность, однако найти сколько-нибудь заметную творческую личность, у которой подобное отношение распространялось бы на Христа — задача не из простых. Исключения были редки даже среди революционеров. Самые ранние, декабристы, шли на эшафот, перекрестившись. Белинский, один из первых убежденных социалистов, писал Гоголю: «…но Христа-то зачем вы примешали тут? Что вы нашли общего между ним и какой-нибудь, а тем более православной церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения» [Белинский, 1967: 515]. С наибольшей четкостью и лаконизмом эту позицию выразил народоволец Андрей Желябов, участник убийства Александра Второго: «Крещен в православии, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю». А вот главный певец пролетариата и родоначальник соцреализма Максим Горький: «Христос — бессмертная идея милосердия и человечности» [Горький, 1990: 87]. Для Ленина ничего этого словно бы не существовало.

Можно, конечно, заметить, что основные писательские опыты вождя должны были служить руководством к действию для малообразованных масс простого народа. Но эта публика и Салтыковым-Щедриным вряд ли зачитывалась, а цитат из произведений сатирика у Ленина огромное количество — наверное, больше, чем из всей остальной русской классики. Еще он особенно часто и охотно цитировал произведения Гоголя, Некрасова и роман Гончарова «Обломов». Иными словами, все то, что с максимальной легкостью и простотой удавалось пристроить к обличению правящего режима и его прогнивших классовых опор. Горький утверждал, что Ленин любил «Войну и мир». Однако в Толстом вождь разглядел «мужика, юродствующего во Христе», — и как это он, интересно, дошел до мысли такой? А вот Чернышевский его, наоборот, «глубоко перепахал». Из литературных пристрастий становится понятен уровень эстетического восприятия действительности. Скромно говоря, не ошеломляющий высотами.

Скупые сведения о дальнейшей учебе будущего руководителя страны по окончании гимназии позволяют сделать вывод, что систематического высшего образования он так и не получил. В Казанском университете не продержался и семестра; после долгого писания прошений добился возможности сдать экзамены экстерном. Испытаний назначили немного, и за год Ульянов с ними справился. Правда, непонятно, что же за юрист из него вышел, если сдал всего два семестра? Как бы то ни было, последующая деятельность Ульянова-Ленина показала, что право он не воспринимал ни как социальный феномен, ни как науку. Основополагающие понятия: частная собственность, презумпция невиновности, естественные и приобретаемые права человека — были ему абсолютно чужды.

Таким образом, все, что мы можем узнать о духовной культуре Ленина (точнее, то, что в ней не проявило себя никак), выдает в «пламенном революционере» неглубокую натуру типичного филистера, консервативного в одних отношениях, сознательно невежественного в других.

У юного Бронштейна возможности жизненного старта были вроде бы скромней, но не так уж намного. Правда, еврейское происхождение помешало поступить в гимназию, куда его собирались отправить родители; связанные с этим обстоятельства вынудили в последний год учебы перевестись в Николаев. Вот уже первая причина не питать симпатий к империи, в которой выпало родиться — и там же начало революционной деятельности.

Свое основное образование он получал в Одессе в заведении иного типа — в реальном училище. По своему фактическому статусу и уровню подготовки они мало отличались от гимназий, только в училищах основной упор делался не на гуманитарные, а на естественные и технические предметы. Соответственно, «классики» имели преимущество при поступлении в университеты, «реалистам» было и проще, и логичнее продолжать учебу в политехнических высших школах. Так сложилось, что среди воспитанников и преподавателей одесского училища Св. Павла преобладали немцы; они вообще охотней всех других в России шли по инженерной части. Но не только немецкий, а любые иностранные языки (мертвые, в отличие от гимназии, не входили в школьный курс) там вели природные носители. Нравы, по воспоминаниям Троцкого, были в общем терпимые, хотя случались конфликты, один из которых и привел его в самую первую, николаевскую «ссылку». Но честолюбие и способности влекли юного Бронштейна вперед и выше: все, что мог, он взял от учебы за семь лет. Иногда можно встретить утверждения, что в эмиграции Троцкий посещал и даже закончил Венский университет.

Несомненно, во всяком случае, то, что в конце 1890-х он яростно занимался самообразованием. А оно, сдается, у евреев, чей народ был веками отлучен от любых государственных школ в большинстве стран, по одной этой исторической причине сплошь и рядом приносит столь впечатляющие плоды, каких лишь единицы из «чисто коренных» сумели бы достичь домашними средствами. Лев прочел массу литературы, используя школьное знание французского и немецкого, выучил еще английский и итальянский, пробовал даже написать капитальный труд сразу «о сущности масонства» (ох, припомнят потом ему эту сторону юношеской любознательности заодно с названными особенностями а идиш коп — точнее бы сказать. Judenkopf, поскольку идишу в той голове как раз места не нашлось) и «о материалистическом понимании истории»…

У Coco Джугашвили, несмотря на православное исповедание, были свои трудности. В 1886 году мальчик из бедной семьи, но с неплохими задатками попытался было поступить в Горийское духовное училище. И потерпел фиаско — только потому, что обучение там велось на русском языке, которого он почти не знал. Но уже через два года овладел им настолько, что его приняли сразу во второй подготовительный класс, а затем и в училище. Преданная мать сумела выхлопотать казенную стипендию для вдовьего сына.

В 1894 году Иосиф Джугашвили с отличием закончил четырехлетний курс училища и был рекомендован для поступления в Тифлисскую духовную семинарию. В ее стенах и прошли следующие пять лет. Екатерина к тому времени, видно, тоже «получила повышение»: она, как пишут современные авторы, уже не прачка, а портниха, то есть опять-таки имеет свой маленький бизнес. И хотя в семинарском общежитии условия совсем не те, что в имении или усадьбе, все же Иосифу не приходилось подрабатывать самому, а как будущий духовный пастырь он мог рассчитывать, что после рукоположения займет не самое последнее место под солнцем империи.