Светлана Климова - Подражание королю

• Название: Подражание королю
• Автор: Светлана Климова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2000
• ISBN: 5-237-05338-6

Серия идентичных преступлений, жестоких, словно бы подчиненных какой-то странной, дикой логике, потрясла город. Расследование зашло в тупик — убийца точно смеялся над следователем и легко, как опытный хищник, уходил безнаказанным вновь и вновь. К поискам маньяка подключились уже самые опытные следователи. Но похоже, как его найти, понемногу начинает догадываться только один человек — юноша-студент, проходящий практику в прокуратуре Он знает: чтобы поймать убийцу, его надо понять…

---

— А кто… кто это говорит? — и вдруг сдавленно всхлипнула.

— Старый знакомый, — отчеканил он. — Так вы можете пригласить Сабину Георгиевну? Я звоню с вокзала, у меня через двадцать минут поезд, — Извините, — пробормотала трубка, хлюпая. — Ради Бога извините, но мама… Три дня назад мама… скончалась. Если вас интересует…

Бурцев повесил трубку и выдернул из щели карточку.

Он совершенно отчетливо помнил дату под протоколом допроса, рядом с которой стояла кудрявая, как цветник, подпись следователя Трикоза.

Сегодняшнее число.

Невозможно умереть и спустя трое суток быть допрошенным в качестве свидетеля. Абсурд. Но женщина плакала по-настоящему.

Внезапно тупая боль ожила и зашевелилась в затылке. Вот оно! Вот та ошибка, из-за которой приходил Темный. Он совершенно не помнил первых трех строк протокола, а в них-то и заключалось самое главное.

Место, где был допрошен свидетель.

Часть четвертая ПЯТЫЙ ЭПИЗОД

Глава 1

Павел Николаевич Романов смертельно устал. Ко второй половине дня отъезда в нем едва теплились лишь насморк, заработанный в беготне по сырости, сипло клокочущий индюшиный голос и надежда: рухнуть на вагонную полку и отоспаться. Из всех дел оставалось вечером выйти к заранее заказанному такси, завезти ключи новому владельцу квартиры на привокзальную площадь и погрузиться в московский скорый. Он выполнил все, кроме единственного необдуманно обещанного жене, — не поехал в крематорий и не получил урну с прахом Сабины Георгиевны. Но и это Евгения скорее всего переживет…

В крематории с ней сделался сильнейший припадок. К счастью, в зале не было никого посторонних, кроме бесстрастно-торжественного служителя, который .и не такое видывал. Жена рыдала, вцепившись в воротник пальто Павла Николаевича, повторяя как заведенная: «Обещай, мы возьмем ее с собой!»

Сын смотрел на них с брезгливым испугом, служитель темнел прямоугольными очками, похожий на терпеливого таможенника, а Романов все гладил Евгению по широкой спине; когда же ему окончательно надоело бубнить:

«Успокойся, дорогая!» — неожиданно для самого себя он пробормотал: "Да, обещаю.

Непременно!"

До этого момента все шло как по маслу. Ему удалось убедить жену, что кремация есть самое разумное и удобное для них, отъезжающих, а также в нелепости поминок, являющихся пережитком варварского прошлого. И даже в том, что «мамины вещи» он лично упакует в ящики и попросит Плетневых распорядиться ими по собственному усмотрению. Книги везти в Америку нет надобности, как и любимый чайный сервиз, но столовое серебро, так и быть, он готов навьючить на себя, а магнитофон разрешает сыну сменять у одноклассника на плеер… Пусть, если нельзя иначе, она пригласит Гену с женой Эммочку Галкину на вокзал и там подарит им на память что-нибудь. Никаких пластинок он брать не станет, плевать на Ойстраха, и какого дьявола она сует в чемодан мясорубку, если на месте он купит ей кухонный комбайн, у них достаточно денег. Что касается мебели, то она продана вместе с квартирой…

Утром в день погребения Павлуша усадил жену и сына в такси и отправился в сторону крематория, а сам поехал в морг. Там уже ждал ржавый микроавтобус.

Первым делом Павел Николаевич положил в него цветы, купленные по дороге на рынке.

Демон Володя покуривал на крылечке.

— Вы один? — вместо приветствия поинтересовался он.

Романов удивился.

— А кто же будет заносить в автобус гроб? — лениво протянул Демон. — Нам по должности не положено…

— Сколько? — угрюмо спросил Романов. Володя назвал несуразно завышенную цифру. «Стервец», — подумал Павел Николаевич, раздражаясь, и услышал:

— Для прощания открытый гроб не годится. Даже если очень постараться.

Лицо в норму привести практически невозможно. Но если вы настаиваете… правда, это опять же недешево.

— У вас все недешево, — буркнул Павел Николаевич, вынимая бумажник. — Закройте крышкой, наживите гвозди, поставьте в автобус. Да, — спохватился он, протягивая деньги Демону, — оденьте ее. Я тут вещи принес.

Демон принял пакет с одеждой Сабины и молча пошел к дверям морга. Павел Николаевич влез в автобус и сел на скамью напротив своих цветов и двух среднего размера венков. Через десять минут парни втащили заколоченный гроб, обитый линючей красной материей, поставили его на пол, захлопнули обе задние дверцы, и водитель тронул машину с места с возгласом: «Ну, с Богом!»

Всю дорогу Романова жестоко трясло на твердом, как камень, сиденье, а перед глазами прыгала надпись на ленте: «Дорогой мамочке от любящих дочери, внука и зятя». Нижний венок он заказал от имени Евгении, зная наперед, что за это она будет ему благодарна. Личным венком от жены он как бы компенсировал свое вранье домашним о том, что отправил в Румсон, штат Нью-Джерси, факс с сообщением о смерти Сабины Георгиевны.

«Дядя Петя», разумеется, не ответил, но, к счастью, Евгении было не до того.

Жена и сын стояли у входа в крематорий, он присоединился к ним с цветами, и почти сразу их пригласили в небольшой прохладный и пустой зал, где в центре на постаменте возвышался гроб, а от гладких серых стен исходил сумрачный свет. Тихо лился Шопен, и после слов очкастого церемониймейстера «…наступила минута прощания» Евгения Александровна зарыдала.

— Я хочу поцеловать ее, — содрогаясь, сказала она.

Романов изумился: он не помнил такого между ними, — и все вместе показалось ему похожим на паршивое кино. Стиснув зубы, он обнял жену. «Почему гроб закрыт?» — горячо шептала Евгения, закатывая глаза. «Успокойся», — твердил Романов…

Гроб поехал, стена разверзлась, сын смотрел с уважением, не мигая, жена плакала уже беззвучно. Павел Николаевич развернулся и покинул зал, а они оба — гуськом — последовали за ним. Перед тем как сесть в автобус, он договорился со служителем, что заберет урну через пару дней…

Съездить не удалось, однако и жена не напрягала. Лишь раз она пожаловалась:

— Я тоскую без мамы. Хоть бы Степан нашелся… Романов вздрогнул и спросил:

— И что бы ты с ним делала? Взять с собой пса мы не можем.

— Подарила бы Эммочке.

— Твоей чокнутой приятельнице только его и не хватает. У нее и без того кошка, морские свинки и два попугая. Евгения, хватит, очнись, мы ведь давно обо всем договорились.

— Знаю, Павлик, но мне очень грустно, — проговорила Евгения Александровна, готовая снова плакать. — Я всегда хотела вернуться в Америку, но теперь…

— Что, что теперь? — взревел Павел Николаевич. — Что изменилось? Мы, и только мы, твоя семья. Работа, Эммочки, Степочки — все мусор. Ты меня выбиваешь из колеи, Евгения… Довольно! Вот два чемодана — грузи в них что хочешь.

Рюкзак Кольке, и ни гвоздя сверх того… Никаких фотоальбомов, ленточек, картинок, открыток — иначе я лично сожгу весь этот бумажный хлам на помойке.

Архив мамы? Я сам с этим разберусь… Довольно слез, истерик, телефонных звонков; довольно визитов соседей, траурных косынок и валерьянки… Мы уезжаем навсегда! Окончательно! Неужели ты этого до сих пор не поняла?

Он побежал, насморочно сопя, в комнату Сабины и заперся на задвижку.

После похорон Романов оказался здесь впервые, не считая того случая, когда искал бриллиантовые сережки тещи. Евгения утверждала, что Сабина их никогда не снимает, а спросить в морге у Демона Павлу Николаевичу и в голову не пришло.

Готовя вещи для похорон, жена вынесла ему на кухню небольшую, черного дерева, шкатулку, где лежали тещины сокровища: золотой католический крестик на шелковой ленточке, пара старинных серебряных колечек, медный почерневший перстень с датой внутри «1953, март», корявая железка, назначения которой он не уразумел, и отличный, ручной работы, браслет с дымчатыми топазами, Именно браслет напомнил ему о сережках, потому что теща надевала его один раз в году — в свой день рождения, и каждый раз Павлуша отмечал, что серьги совершенно не сочетаются с этим, пусть и изысканным, но из простого металла украшением. Он спросил Евгению о серьгах, она ответила, однако почему-то Павел Николаевич засомневался. Он обыскал комнату и понял, что вышел облом — бриллианты уплыли вместе с тещей.

В комнате все еще остро пахло Степаном, и Павлуша в который уже раз подумал: какое счастье — не видеть проклятое создание. Он вышел на балкон и рывком раздвинул рамы остекления. Жена убрала комнату матери и даже поставила цветы возле ее фотографии на письменном столе, но больше сюда не заглядывала.

Горой высились старые журналы и газеты, а в картонном ящике была свалена старая обувь, которую теща почему-то притащила с собой с прежней квартиры. Выбросить?

Не хотелось делать этого на глазах всего дома, и Павел Николаевич решил предоставить разбираться с хламом новому владельцу квартиры. Хрустальная пепельница с десятком сплющенных окурков. Взявшись за нее, Романов брезгливо отдернул руку. Циновка на балконе, изрядно потертая, вся в Степановой шерсти, неожиданно вызвала в нем легкое чувство непричастности ко всему этому убожеству. Довершала дизайн балкона здоровенная китайская ваза неизвестного происхождения, возвышающаяся на трехногой кухонной табуретке. Хлам — и еще раз хлам…