Наташа Кампуш - Наташа Кампуш. 3096 дней

• Название: Наташа Кампуш. 3096 дней
• Автор: Наташа Кампуш
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-373-04025-9

Громкая история Наташи Кампуш, описанная в этой книге, всколыхнула всю Европу. В самом центре континента, в маленькой и чинной Австрии маньяк похитил 10-летнюю девочку и 8 лет держал ее в заточении. Вся австрийская полиция была поставлена на ноги. Девочку искали даже в соседних странах, но безрезультатно. Никто и предположить не мог, что все эти годы она провела в подвальной каморке два на три метра и высотой 160 сантиметров. История закончилась чудом — пленница сумела бежать, а похититель, поняв, что вот-вот за ним придут полицейские, покончил жизнь самоубийством, бросившись под поезд.

Девушка решилась открыть всю правду о своей жизни в заточении, рассказать о пережитых детских страхах, слезах и отчаянии, а также о неоднозначных отношениях с похитителем Вольфгангом Приклопилом.

---

Долговременные последствия для здоровья:

• нарушения в установлении социальных контактов до неспособности создавать эмоционально близкие и долгосрочные партнерские отношения;

• депрессии;

• утрата чувства собственного достоинства;

• возвращение к состоянию изоляции во сне;

• подлежащие лечению нарушения кровяного давления;

• подлежащие лечению кожные заболевания;

• невозможность восстановления способностей, особенно в областях познания (например, в математике), которые имелись до изоляции.

Особенно тяжело заключенные переносили последствия жизни без чувственных восприятий. Сенсорная депривация влияет на мозг, нарушая вегетативную нервную систему и превращая самодостаточного человека в зависимого, после фазы темноты и изоляции легко подверженного влиянию первого же встреченного им. Это применимо и к взрослым людям, добровольно выбравшим такую ситуацию. В январе 2008 года «ВВС» выпустила передачу с названием «Тотальная изоляция», очень меня заинтересовавшую. Шесть добровольцев согласились быть запертыми на 48 часов в отсеке атомного бункера. Они очутились в моем положении — что касается темноты и одиночества, но не страха и продолжительности. Несмотря на сравнительно короткий промежуток времени, все шестеро впоследствии отмечали, что потеряли всякое чувство времени и пережили сильные галлюцинации и видения. Одна женщина настаивала на том, что ее постельное белье было сырым. У троих были акустические и визуальные галлюцинации — они видели змей, устриц, машины, зебр. По истечении 48 часов все шестеро потеряли способность решать простейшие задачи. Ни один не смог выполнить задание — назвать слово на «Ф». Один из них потерял 36 процентов памяти. Четверо других гораздо легче поддавались внушению, чем до изоляции, и поверили всему, что говорил первый человек, с которым они встретились по окончании эксперимента. Я же встречалась только с Похитителем.

Когда я сейчас знакомлюсь с результатами подобных исследований, то сама удивляюсь, как смогла пережить это время. По большому счету мою ситуацию можно сравнить с той, на которую согласились взрослые люди ради научных целей. Кроме того, что время моей изоляции было намного длиннее, в моем случае к этому прибавился еще один дополнительный, отягчающий фактор — я понятия не имела, почему именно я попала в эту ситуацию. В то время как политические заключенные могут опираться на свою миссию, и даже невинно осужденные знают, что за их изоляцией стоит юридическая система с ее параграфами, ведомствами и сроками, в моем заключении я не видела никакой враждебной логики. Ее просто не было.

Скорее всего, мне помогло именно то, что я была ребенком, и гораздо легче, чем взрослые, адаптировалась к самым неблагоприятным обстоятельствам. Но это потребовало от меня огромней самодисциплины, представляющейся мне сейчас почти бесчеловечной. По ночам я уносилась в фантастические путешествия сквозь тьму. Днями же я мертвой хваткой держалась за план — в день своего 18-летия взять жизнь в свои руки. Я была полна решимости овладеть необходимыми для этого знаниями, для чего требовала от Похитителя литературу и учебники. И назло всем обстоятельствам я упрямо отстаивала собственное «я» и факт существования моей семьи.

Поскольку приближался День матери, я смастерила подарок для мамы. У меня не было ни клея, ни ножниц — Похититель не дал мне ничего, чем я могла бы пораниться или ранить его. Я нарисовала на бумаге восковыми мелками из моей школьной сумки несколько больших красных сердец, аккуратно вырвала их и приклеила кремом «Nivea» одно на другое. Я живо представляла себе, как передам это сердце маме, оказавшись на свободе. И она узнает, что, даже находясь в разлуке с ней, я все равно не забыла об этом празднике.

* * *

Тем временем реакция Похитителя становилась все более негативной, если он заставал меня за подобными занятиями или когда я говорила о своих родителях, доме, своей школе. «Твоим родителям ты не нужна, они тебя не любят», — все чаще повторял он. Я отказывалась ему верить: «Это неправда! Мои родители меня любят. Они мне это говорили». Где-то в глубине души я знала, что права. Но мои родители были так недоступны, как будто я оказалась на другой планете. При этом между моим застенком и квартирой матери лежало каких-то 18 километров. 25 минут на машине. Но это относилось к реальному миру, мой же безумный мир лежал в другом измерении. Где я была намного дальше, чем за 18 километров. В царстве деспотичного Короля Червей, где карточные фигуры каждый раз вздрагивали, услышав его голос.

Находясь рядом, он режиссировал каждый мой жест, выражение лица. В его присутствии я должна стоять, как приказано, не сметь смотреть ему прямо в глаза. Не открывать рот, пока не спросят. Он заставлял меня встречать его с раболепием и требовал благодарности за любую мелочь, сделанную мне. «Я тебя спас», — часто повторял он и выглядел при этом совершенно убежденным в своих словах. Он был моей пуповиной, связывающей меня с внешним миром. Свет, еда, книги — все это я могла получить только от него. В любой момент он мог перерезать эту пуповину. Что он позже и сделал, приведя меня почти на край голодной смерти.

Но как бы ни изматывал меня Похититель все возрастающим постоянным контролем и ужесточающимися условиями изоляции, благодарности от меня он так и не дождался. Правда, он не убил и не изнасиловал меня, чего я сначала так боялась и в чем была почти уверена. Ни на секунду я не забывала, что его поступок был преступлением, за что я при желании могла бы его судить, но уж никоим образом не быть благодарной.

Однажды он потребовал, чтобы я называла его «Маэстро». Сначала я не восприняла это всерьез. «Маэстро». Это же смешно, называть себя таким словом. Но он упорно настаивал на этом. «Ты будешь обращаться ко мне „Маэстро!“» В этот момент я поняла, что ни за что не должна уступать. Тот, кто защищается, жив. Мертвый защищаться не может. Я не хотела умирать, даже внутренне, и должна была подготовить отпор.

Я вспомнила слова из «Алисы в стране чудес»: «Вот это да! — думала Алиса. — Мне часто приходилось видеть кота без улыбки, но улыбку без кота — никогда! Это просто поразительно!» Передо мной стоял человек, в котором человеческого становилось все меньше; чей фасад начал обсыпаться, открывая слабую личность. Неудачник в реальной жизни, черпающий силу в подчинении себе маленького ребенка. Жалкое зрелище. Уродливый паяц, требующий называть себя «Маэстро».

Теперь, возвращаясь к этой ситуации, я понимаю, почему отказала ему в подобном обращении. Дети — мастера манипуляций. Инстинктивно почувствовав, насколько большое значение это имеет для него, я поняла, что у меня в руках ключик, открывающий возможность показать мою собственную власть над ним. В тот момент я не думала о последствиях, к которым может привести мой отказ. В моей голове засела единственная мысль, что такое поведение с моей стороны уже раз увенчалось успехом.

В общине Марко-Поло я иногда выводила на прогулку бойцовых собак клиентов моих родителей. Хозяева наказывали мне никогда не брать собак на длинный поводок — они могли воспользоваться большой свободой передвижения. Нужно крепко держать их непосредственно возле ошейника, чтобы в любой момент дать понять, что любая попытка к бегству наткнется на сопротивление. И ни в коем случае не выдавать свой страх перед ними. Если это удавалось, то собаки даже в руках ребенка, каковым я тогда и являлась, становились ручными и послушными.

И сейчас, глядя на стоящего передо мной Приклопила, я твердо решила не дать запугать себя этой угрожающей ситуацией и крепко схватить его за ошейник. «Я этого не сделаю», — произнесла я твердым голосом, глядя прямо ему в лицо. От удивления он вытаращил глаза, протестовал, пытался все же заставить меня называть его Маэстро, но в конце-концов оставил эту тему.

Это стало для меня отправным пунктом, даже если я не отдавала себе в этом ясного отчета. Я проявила твердость, и Похититель отступил. Наглая усмешка Чеширского кота исчезла. Вместо нее остался человек, совершивший злое деяние, от перемены душевных состояний которого зависела моя жизнь, но в определенной мере зависимый и от меня.

В последующие недели и месяцы мне стало легче с ним общаться, представляя его бедным нелюбимым ребенком. Из множества детективов и телефильмов я, видно, выудила, что люди, получившие недостаточно материнской любви и домашнего тепла, становятся злыми. Теперь я понимаю, что это был жизненно важный защитный механизм — моя попытка увидеть в Похитителе человека, который был злым не изначально, а стал таким в течение жизни. Это ни в коем случае не ставило под сомнение его преступление, но помогало мне его простить. С одной стороны, я представляла его сиротой, получившим в детском доме ужасный опыт, от которого он страдает до сих пор. С другой — я пыталась убедить себя в том, что у него, конечно, есть и хорошие стороны. Ведь он исполнял мои желания, приносил сладости, обеспечивал меня всем необходимым. Я думаю, при моей полной зависимости от него это было единственной возможностью поддерживать с Похитителем отношения, жизненно важные для меня. Отнесись я к нему исключительно негативно, ненависть разъела бы меня изнутри, и лишила бы меня жизненных сил. Благодаря тому, что в тот момент за маской преступника я смогла разглядеть маленького, заблудившегося и слабого человека, я оказалась в состоянии сделать шаг ему навстречу.