Маруся Климова - Домик в Буа-Коломб

• Название: Домик в Буа-Коломб
• Автор: Маруся Климова
• Жанр: Современная проза

---

Пьера больше всего заботил вопрос отправления естестенных надобностей, его ужасно раздражала невозможность помочиться, когда ему этого хотелось. Из-за этого он ненавидел Париж, потому что там не

было бесплатных туалетов, надо было платить два франка, а если человек хотел помыть руки, то и все два пятьдесят. Он давно уже лелеял мечту изобрести такой аппаратик, или мешочек, чтобы можно было его приделать к штанам: захотел помочиться — пожалуйста, и не надо искать укромное местечко. Однажды, еще в психбольнице, он видел женщину, которая стояла и мочилась стоя, как мужчина, сильная желтая струя с шумом лилась на траву, эта картина навсегда запечталелась в его памяти. Конечно, эта женщина мечтала стать мужчиной, ведь все девочки в детстве мечтают иметь маленькие члены. Когда-то давно он прочитал у Фрейда, что все мужчины, которые курят толстые сигары, жуткие фаллократы, те, которые курят сигареты, вообще-то тоже, но не в такой степени. Пьер и сам раньше курил, но когда бродил по Франции, был вынужден бросить, у него просто не было денег. Сперва он собирал окурки, потом курил самокрутки, а потом просто перестал, чем очень гордился.

Вообще Пьер любил мочиться на природе, он испытывал при этом особое удовольствие, он чувствовал, как становится растением, птичкой, цветком, лошадью. Часто, гуляя в деревне, он вдыхал в себя разнообразные запахи, они навевали на него воспоминания, но очень часто они вызывали у него отвращение. Из-за этого он не любил ездить в парижском метро. „Воняет!“ — говорил он, оказавшись там, и показывал коричневые потеки на стенах. По его мнению, это лилось дерьмо, — возможно, так

оно и было на самом деле. Многие в метро действительно мочились прямо в переходах, там часто можно было встретить какого-нибудь здоровенного негра, который стоял, отвернувшись к стене и мочился. Пьер обходил его с опаской, он знал, что все негры — жуткие фаллократы, и к тому же бандиты.

Пьер никогда не мылся, не чистил зубы и уши, он считал, что таким образом можно достичь просветления и полностью слиться с природой. Вдобавок ко всему, мытье,

например щеткой, причиняло человеку излишние страдания, а Пьер не хотел страдать, он боялся боли. Зубы он не чистил по той же причине, к тому же он не хотел тратить деньги на зубную пасту, которую выдумали капиталисты, чтобы на этом нажиться! Русские — мазохисты, поэтому

они и изобрели бани, они любят страдать. А французы, так в ответ на это сказал ему Дима, чтобы отбить запах грязи и говна, изобрели духи. При дворе Людовика XVI вообще не было туалетов, и все гадили прямо под лестницы и в парках под деревьями. Это Дима слышал на экскурсии в Версале. Пьер, слушая Диму, хихикал, но про себя затаил обиду — почему это французы грязные!

Мать Пьера часами проводила за выдавливанием прыщей, сперва она давила прыщи на лице, потом на руках, плечах и ногах, ей это нравилось. Она была мазохистка — так считал Пьер. Его отец был садист, а мать мазохистка, ну а Пьер унаследовал черты обоих родителей. Жена, конечно, от него убежала, но это не страшно, он найдет себе новую. К тому же она не была атеисткой, а он мечтал жениться на атеистке, чтобы обратить ее в православие. Пьер был с ней так нежен, иногда он чувствовал себя почти счастливым в постели с ней. Он воображал себя маленьким ребеночком, он сосал грудь своей мамочки, хотя его мамочка иногда заставляла его страдать, она запирала его в подвал, всячески издевалась над ним, он был несчастен всю свою юность и детство тоже. Что из того, что на фотографии они с братом смеются, все равно внутри он страдал, а это все лицемерие и комедия! Мамочка била его по ручкам, запирала в подвал, к тому же она не только сама его никогда не целовала, она не разрешала ему целовать девочек и спать с ними, а ему этого так хотелось! Он стиснул зубы, Галя застонала, как будто в экстазе, он стиснул сильнее и почувствовал, как теплая жидкость струится ему в рот — пусть она в ужасе визжит, пытается вырваться, это она просто пытается забрать грудку у своего мальчика! Вставная челюсть выскочила изо рта и так и осталась висеть, зацепившись желтыми клыками за сосок, наполовину откушенный и кровоточащий… Галя убежала…

Пьер любил современность, потому что это настоящий миг, а жить нужно только настоящим мигом. Он нашел картину, нарисованную еще его отцом: Христос на пути в Эммаус, фигура Христа совершенно белая, а ученики

очень грустные. Пьер пририсовал вдали маленький вертолет, а в углу рядом с Христом — автомат Калашникова и маленьких человечков с дубинками: ОМОН. Он не любил историю, она не нужна и только все запутывает.

* * *

Маруся проснулась среди ночи и долго лежала и не могла заснуть, вокруг был холодный леденящий ужас. Впереди было тоже что-то страшное, что невозможно понять… Господь защитит ее, но как пережить это сейчас?.. Она чувствовала себя слабой, как червяк… Темнота во всем доме, на улице чье-то рыдание и причитания на непонятном языке…

В этом доме с холодными каменными полами пусто, камин давно потух, обычно его топят пачками из-под сигарет и коробками из-под сыра, а на ночь окно заставляют створками дверей; и всю ночь под окнами с дикой скоростью проносятся машины и можно долго ждать рассвета, а он все не приходит и чтобы не сойти с ума внушать себе, что уже светает, вот стало светлее на улице, но это просто фонарь напротив, потом его гасят, значит настало самое темное и глухое время ночи, после трех часов, со станции неподалеку доносятся мелодичные звуки, как будто кто-то звонит в колокольчик, сердце бьется в груди, как молот, и кажется, что если не выйдешь сейчас на улицу, то умрешь, даже если еще не готов, что ж, тем хуже для тебя, но и на улице некуда идти, все заасфальтировано, ровные узкие улицы, поднимаются, спускаются, то есть подъемы и спуски, о которых лучше не думать, а в каждом доме женщины в розовых халатах, мужчжины с красными лицами, они смотрят с любопытством и равнодушно…

Так же и в метро страшно, когда поезд отходит от перрона и кажется, что ты не дождешься остановки, а просто умрешь от разрыва сердца, особенно страшно, когда слышиться мелодичное пиликанье, предвещающее закрытие дверей, в этот момент всегда хочется выскочить, расталкивая пассажиров, иногда она так и делала и все смотрели на нее с недовольством, особенно в час пик, когда вагоны переполнены и кому какое дело до твоих страхов и маний?

* * *

„Сегодня мне сделали обрезание… По медицинским показаниям… Мой член стал весь красный и очень болел, поэтому я пожаловался брату… Брат посмотрел его и сказал, что это из-за того, что там скопилась грязь и лучше сделать обрезание… мы пошли к врачу, он обрезал мне этот кончик и помазал мазью… Я теперь чувствую себя гораздо лучше… Иногда я трогаю его и мне приятно…“

„Вчера я говорил с Аннушкой… Я работаю у них в доме, делаю ставни… О как я люблю ее! Она дала мне двести франков, но мне бы хотелось, чтобы она сама отдалась мне, зачем мне эти проклятые деньги, из-за них столько слез льется на земле!..“

„Любовь — это не совокупление, и вообще я не нахожу смысла в совокуплении, как таковом. Любовь — это наслаждение всего тела, наслаждение кожи, а не освобождение от семени. От семени я и сам могу освободиться, когда хочу…“

„Летом во Франции повсюду грязь, арабы, духота, буржуазные рекламы. Зимой здесь идет мокрый снег. А в России зимой мороз. Светит солнце. Русские женщины в разноцветных платках смотрят на тебя и приветливо улыбаются. Но я поеду в Россию летом, когда женщины там ходят в легких коротких платьях. Автобусы в Петербурге всегда переполнены, поэтому, садясь в них, можно в любой момент вступать с женщинами в эпидермический диалог. Я помирюсь с Галей и поеду в Россию. Россия — это рай!“

„Сегодня я хотел поцеловать Джоанну. Но она мне сказала: „Послушай, Пьер, ты мог бы быть моим отцом“. Нет, это не мой тип! Это не женский архетип!“

„Я написал Ивонне, чтобы она спала со мной, а Ивонна рассказала Гале. Галя стала меня ревновать. Ну что же, место в постели остается вакантным. Мне стоит лишь позвонить Маше или Вале, чтобы заполнить пробел. Можно найти русскую менее страшную, да и помоложе.“

„Ивонна вышла из психбольницы еще более чокнутой, чем была раньше. Матушка Тереза открывает ставни своего дома. Это к дождю. И серый дождь видела бедная Ивонна за решетками своей лечебницы! О, какое страдание!..“

„Вообще-то Галя, особенно то, что она говорит, тоже не мой тип. Я понял это сегодня. Может, я ошибся с самого начала и это не мой тип вообще?“

* * *

Здесь в Париже Маруся фактически уже попала в разряд клошаров, бомжей и проституток, милостыню она, правда, еще не просила, но уже была близка к этому, ей оставалось лишь перешагнуть через последнюю черту, а впрочем — почему бы и нет и что в этом страшного? Чем это хуже каждодневного заискивания на работе перед начальником, когда ты трясешься, чтобы он тебя не выгнал и готова делать по его знаку все, что угодно?