Синтаро Исихара - Соль жизни

• Название: Соль жизни
• Автор: Синтаро Исихара
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-89332-120-0

Исихара Синтаро — человек не совсем обычной судьбы. Он родился в 1932 году в г. Кобэ, сделал себе имя как писатель, получив престижную премию Акутагава за повесть «Время солнца» (1955). Но потом занялся политикой и преуспел, став в 1968 г. депутатом Верхней палаты парламента от правящей партии. Сейчас он является мэром Токио.

«Соль жизни» — нетипичное для традиционной японской литературы произведение. Главным героем книги является не столько «человек переживающий», сколько «человек действующий» — он плавает на яхтах, пересекает океан, занимается подводной охотой, мчится на бешеной скорости в автомобиле…

Для многих людей чтение — это своеобразный отпуск и приключение. Раскрыв эту книгу, такой читатель получит то, что он хочет получить.

***

Перевод с японского: Александр Мещеряков.

---

Год близился к концу. Вместе с женой и двумя сыновьями, которые сумели освободиться от своих дел, мы вылетели на Палау. Тридцать первого декабря младший сын, который обычно не упускает случая, чтобы сказать какую-нибудь гадость, произнес: «Ты мне говорил, что такого места нигде больше на свете нет. Твоя правда: здесь действительно здорово!»

Продолжая праздновать новый год, третьего января мы выпили чуть-чуть пива и вышли на катере в море, чтобы поплавать с аквалангом. До этого мы использовали катер, который показался нам маловат, и мы попросили нашего сопровождающего раздобыть что-нибудь посолиднее. Поскольку все другие катера были уже арендованы, он обратился к своему знакомому — члену местного парламента. Мы договорились с ним, и вот он, стоя за штурвалом, встретил нас на своем катере. Хотя хозяин и был членом парламента, но, разумеется, услуга была платной. Парламентарий прихватил с собой и двух своих сыновей, рассчитывая на семейный пикник вместе с клиентами. И получилось так, что благодаря этим, не слишком внушающим доверие, парням, мы спаслись.

В первую половину дня мы с женой поочередно сделали по одному погружению. Потом пообедали, подремали и еще по разу нырнули. Потом поглазели на разные диковинки на одном необитаемом островке. Рассчитав время прилива и отлива, мы отправились на отмель, где находился затонувший истребитель времен Второй мировой войны. Я-то его уже видел, но хотел показать его детям, которые были здесь впервые.

Этот истребитель упал здесь по неизвестной мне причине. Он стоял на отмели почти целехонький. Во время отлива его верхняя часть выступала над водой, и тогда становилось видно, что корпус покрыла ржавчина, но сама конструкция почти не пострадала. Вероятно, пилоту показалось, что тут подходящее место для аварийной посадки. Я видел затонувший самолет и возле острова Кохама — одно его крыло было полностью искорежено, но в данном случае я был уверен, что летчик контролировал ситуацию и после посадки сумел покинуть кабину, пройти по мелководью и подняться на берег.

Я привычно причалил к пляжу, и мы зашлепали по воде по направлению к самолету. Чем больше мы смотрели на него, тем меньше он нам казался. Фюзеляж — меньше метра шириной. Пилотов, которые летали над Тихим океаном, выбирали не только по умению, но и по росту. Когда младший сын, который был выше всех нас, забрался в кабину, его колени торчали наружу. «Да, сидишь здесь один-одинешенек, летишь себе куда-нибудь — тоска!» — с чувством произнес он. Я отвечал ему, что знаю одного летчика, который три раза во время войны падал в море и которому каждый раз удавалось чудесным образом спастись. Так вот, летчик говорил мне, как он ненавидел этот самолет, где все приходилось делать самому: делать мертвую петлю, чистить пулемет, следить за своим местоположением, переговариваться по рации. Глядя на крошечный самолет, я хорошо понимал его. А если тебя ранили, тут тебе и конец…

— Нет, не хотел бы я на такой штуковине летать, — сказал старший сын.

— Но в том-то и дело, что тогда тебя никто не спрашивал — нравится ли тебе это дело или нет.

Потом, когда мы посмотрели на первом острове массу интересного, я предложил совершить следующее погружение в каком-нибудь таком месте, где полно рыбы и есть возможность поглядеть на акул. Сыновья сказали, что они терпеть не могут акул, но я ответил, что если просто смотреть на рыб, то совсем необязательно, что там появится и акула. Я посоветовался с нашим проводником, и он указал на разрыв во внешнем рифе, который располагался по диагонали от истребителя. По его словам, через этот разрыв в лагуну заходили и рыбы, и акулы.

Как он и сказал, через три или четыре мили мы увидели разрыв. Мы бросили якорь в открытом море в полумиле перед ним. Прежде чем погрузиться в воду, я осведомился о подводном течении. Сопровождающий сказал, что течение уже сместилось в сторону моря, но владелец катера возразил: «Я раньше был рыбаком, здесь было мое любимое место, так что мне лучше знать. Течение пока идет в лагуну». Мне надоело слушать, как они препираются, и я сказал: «Хорошо, я поплыву от катера по прямой и постараюсь вернуться тем же путем. Если мне покажется, что течение сильное, я тут же поднимусь».

Жена уже подустала, я оставил ее на катере и погрузился в воду. Как я и думал, неподалеку от внешнего рифа обнаружились стаи ставрид и лакедр. Акулы тоже оправдали мои ожидания: я заметил несколько довольно крупных экземпляров. Слабое течение, которого не было заметно с поверхности воды, было направлено в сторону моря.

Дети акул сторонились, и хотя я показывал им жестами, что бояться нечего, они не желали подплыть к ним поближе. Я человек настырный, и вот, желая доказать на собственном примере свою правоту, я подплыл к акулам сверху и нырнул под острым углом. Акулы испугались и бросились врассыпную. Но тут на глубине показалась акула побольше — в ней было больше трех метров. Тут я тоже отступился.

Мы наслаждались богатством подводного мира до той минуты, пока запас воздуха не оказался на исходе. Пора было возвращаться. С того времени, как мы спустились в воду, течение заметно усилилось, и нас порядком снесло. По пути сюда я приметил одну подводную скалу и думал использовать ее на обратном пути в качестве ориентира, но сейчас я не мог обнаружить ее. Я решил подняться на поверхность, рассчитывая, что до катера придется проплыть метров сто. Огляделся вокруг — катера нигде не было видно. Удивившись, я взобрался на волну и только тогда обнаружил катер — совсем не там, где я думал. До катера было метров 500–600.

— В чем дело? Я же сказал, надо оставить катер на месте! — зло сказал я владельцу катера.

— Извините, я просчитался с течением. Я думал, оно течет прямо в лагуну, а потому, чтобы после всплытия вам можно было сразу же подняться на катер, я велел сыновьям отогнать катер и ждать там.

— Кретин! Почему ты меня не послушал? — я был в ярости, но времени уже не оставалось.

Дул ветер, он гнал воду со скоростью большей, чем несло нас подводное течение в сторону моря.

Солнце уже клонилось к горизонту, нас сносило к внешнему рифу, и по мере приближения к нему волны становились все больше и больше. Когда мы проваливались вниз между двумя волнами, вокруг становилось серо. Оказавшись на гребне волны, я изо всех сил засвистел в прикрепленный к спасательному жилету свисток, но слабый звук не достиг катера — его поглотила волна, разбившаяся о ближайший риф. Я стал готовиться к самому худшему и прежде всего избавился от пятикилограммового пояса. Потом подозвал плывшего неподалеку старшего сына и помог сбросить пояс ему. До того раза я часто плавал с детьми, но еще никогда мне не приходилось приказывать им избавиться от пояса. Поэтому и я, отдавший это распоряжение, и сын, которому я приказан сделать это, еще раз прочувствовали серьезность ситуации. Младший сын нагнал нас, и старший брат прокричал ему то же самое, что я кричал и ему: «Пояс! Пояс!» Тот же — вероятно оттого, что мы находились за границей, — подумал, что мы кричим ему по-английски «Wait»[1], и ответил: «Все в порядке, я стою на месте!» Подгребя поближе, он сказал: «Волны становятся выше, нам надо держаться вместе». Его слова были совершенно нормальны для создавшейся ситуации, но мне было больно сознавать, что нам грозит настоящая опасность. Тут мне стало прямо нехорошо: ладно я, но если здесь погибнут мои юные сыновья, то никаких оправданий мне не будет. От угрызений совести, горечи и злости мне стало совсем не по себе. Если нам не удастся добраться до катера и нас унесет за рифы в открытое море, что могут предпринять в этой деревне, чтобы найти нас? Вряд ли эти островитяне смогут быстро что-нибудь сделать ради спасения пропавших без вести нескольких туристов. Предположим, жена поднимет шум и администрация гостиницы свяжется с полицией, хотя уверенности в том, что здесь есть полиция, у меня не было. Но если даже и есть, поисковые работы вряд ли начнутся раньше завтрашнего полдня. К этому времени нас, пятерых, ну, по крайней мере, троих, волны уже разлучат. А те акулы, которых мы видели? Вряд ли они упустят свою добычу.

Волны обладают огромной силой. Мы плыли по волнам высотой в один-два метра. Если уступить им, нас точно разбросает в разные стороны. Чтобы предпринять хоть что-нибудь, я попытался связать шнуром наши спасательные жилеты, но у меня ничего не вышло.

Конечно, вода в южных морях — достаточно теплая, но сколько часов мы сможем продержаться? От любителей подводного плавания я слышал про людей, которых много дней носило по волнам, но я полагал, что все это — сказки. Мы здесь барахтаемся втроем, а что если меня одолеет паника? Что будет со мной, когда оборвется соединяющая нас тонкая нить и нас разнесет в разные стороны? А те акулы, которых мы видели? Я говорил сыновьям, что акулы не представляют опасности, если не раздражать их, но вообще-то я просто повторял им то, что мне рассказывали. Неужели акулы упустят такой случай? Если акула нападет на одного из моих мальчиков, у меня хватит мужества, чтобы предложить себя взамен, но только вряд ли акула послушает меня. Мне хотелось закричать, но я сдержался, и тут меня чуть не стошнило. Но мне удалось сдержаться. Я знал, что мне больше всех остальных следует сохранять хладнокровие, но при таком раскладе сколько я ни старался отвлечься от своих мрачных размышлений, мысль будто вращалась по заколдованному кругу. Я понимал всю порочность своих рассуждений, но поделать ничего не мог.