Джонатан Троппер - Книга Джо

• Название: Книга Джо
• Автор: Джонатан Троппер
• Издательство: Corpus, Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-30297-8

Американский писатель Джонатан Троппер — автор пяти романов, в числе которых мировой бестселлер «Дальше живите сами». Ему удается писать о серьезных вещах легко, иронично и в то же время проникновенно. Книги Троппера — о поиске себя и позднем взрослении, о попытках примириться с потерей близких и найти любовь — полны невероятно смешных сцен и искрометных диалогов.

Герой «Книги Джо» — незадачливый молодой писатель, прославившийся разоблачительным романом о своем родном городе. Джо уверен, что никогда туда не вернется, но однажды ему приходится это сделать и взглянуть в глаза своим персонажам.

---

— Ты обкурился, — улыбается Джаред.

— Возможно. А который час?

— Одиннадцать сорок две.

— Bay.

А мне кажется, сейчас гораздо позже. Я беру пачку чипсов «Принглс» со сметанно-луковым вкусом, а Джаред выбирает «Фанианс». Кассирша, напудренная девушка-гот со слишком толстым слоем черной помады на губах, равнодушно выбивает нам чек.

— Спасибо, Делия, — говорю я, прочитав ее имя на бейджике. Ей приходится окликнуть нас на выходе, потому что мы не взяли сдачу.

— Простите, — говорю я. — Мы немного под кайфом.

— Очень умно с вашей стороны, — говорит она, жуя «Кит-Кат». В эту минуту она кажется мне такой мудрой и печальной, что хочется сесть и поговорить с ней по душам.

Мы сидим на парковке на капоте «мерседеса», спиной к ветровому стеклу, и жадно запиваем чипсы лимонадом. Покончив с припасами, я спрыгиваю с машины и издаю болезненный вопль, как только моя правая нога касается земли. Я закатываю порванную штанину и осторожно стягиваю окровавленные остатки носка. Лодыжка опухла и покрылась спекшейся кровью, рассмотреть рану невозможно. Джаред сочувственно присвистывает:

— Ну что, едем в травмпункт?

— Не-а, там, пожалуй, всю ночь проторчишь, — отзываюсь я. — Кажется, кровь не течет. Поеду домой и там промою.

По дороге я, однако, меняю свое решение и велю Джареду ехать на Оверлук-роуд.

— Зачем? — спрашивает он.

— Ты показал мне свою, теперь я тебе свою покажу.

В окнах у Карли не горит свет, и в моем одурманенном мозгу я сам кажусь себе в этом виноватым.

— Я должен был ей сегодня позвонить.

— Сейчас первый час, — говорит Джаред. — Завтра позвонишь.

С одной стороны, я чувствую мудрость этого решения, но с другой, обкуренной стороны, я вижу особую романтичность в том, чтобы заявиться к ней за полночь. К тому же сегодня мне снова восемнадцать. Вот они мы с Джаредом: парочка юных, горячих сердец, обкуренных, одиноких и бесконечно романтичных. Желание наше безмерно, вера наша безгранична, тестостерон из ушей лезет. Дай нам только шанс, и полюбим тебя каждой клеточкой наших тел, только позволь — и мы будем ласкать тебя всю ночь. Разбей наши сердца, мы будем плакать и рыдать, но не успеешь оглянуться, как влюбимся снова.

Я выбираюсь из машины и медленно хромаю по центральной дорожке.

— Плохая идея, — предостерегает меня из машины Джаред.

— Я знаю, что делаю.

— Судя по всему, не знаешь.

Я не обращаю на него внимания и звоню в дверь. Через несколько секунд звоню снова. Как раз в тот момент, когда до меня начинает доходить весь идиотизм этой затеи, до меня доносится тихая поступь босых ног по ковровому покрытию, и вот уже в дверях появляется Карли. На ней голубые шорты и серая футболка с эмблемой Коннектикутского университета, волосы собраны в свободный хвост, глаза с трудом фокусируются, так как сон борется с явью. Выглядит она, как мне кажется, вполне великолепно.

— Джо, — говорит она, не в качестве приветствия, а скорее в форме констатации — так в эпопее про Джеймса Бонда какой-нибудь злодей, услышав внезапный взрыв в своих подземных ядерных лабораториях, произносит с тщательно скрываемым европейским акцентом: «Бонд». Потому что больше-то, черт подери, некому!

— Привет, — говорю я.

— В чем дело? — говорит она, протирая глаза.

— Я обещал позвонить. Не хотел, чтобы ты думала, что я не позвонил.

— Ты не позвонил, — сообщает она, немедленно сбив меня с толку.

— Точно.

Повисает тяжелая пауза, возможность управлять этим разговором проплывает на дразнящей высоте над моей головой.

— Как-то плохо выходит, да? — говорю я.

— Не знаю, о чем ты, но, похоже, выходит плохо.

И тут я неожиданно выдыхаюсь. Я отворачиваюсь от Карли и сажусь на ступеньки. Я слышу, как она стоит у меня за спиной в нерешительности, а потом выходит из дома и стеклянная дверь со свистом захлопывается за ней. Один — ноль в нашу пользу. Сейчас возможно все. Она опускается рядом со мной и подтягивает колени к подбородку.

— Джо, чего тебе надо? — мягко говорит она.

— Я… ну, я не знаю. Хочу наладить отношения с тобой.

— И ты подумал, что если явишься сюда посреди ночи, то все и получится?

— В тот момент казалось, что так и надо.

Я замечаю, какие восхитительные у нее пальцы на ногах — короткие и тонкие, закругляющиеся на концах, как луковки или виноградинки, а ногти покрыты блестящим малиновым лаком.

— У тебя красивые пальцы ног.

— Ты пьян?

— Нет, — отвечаю, — разве что слегка под кайфом.

Карли кивает:

— Чудесно.

Над нами вздувшимся волдырем на пятке неба висит луна, готовая вот-вот разлиться густым белым гноем. Я смотрю на Карли и чувствую, что сейчас расплачусь.

— Ну почему я не могу все это преодолеть и просто поговорить с тобой? — говорю я. — Ты — единственный человек на всем белом свете, с которым мне хочется говорить, но у меня никак не выходит.

Она снова кивает и нагибается вперед, и на какой-то волшебный миг мне начинает казаться, что вот сейчас она меня обнимет, но нет, она просто наклоняется, чтобы лучше разглядеть мою ногу, и спрашивает:

— Что это у тебя — кровь?

Гостевая ванная у Карли окрашена в пастельные тона, розово-голубая, на обоях импрессионистские акварели с орхидеями. Над раковиной матовая пластиковая полочка с ароматными кусками мыла в форме ракушек и морских звезд. Я тут же понимаю, что не Карли украшала эту ванную, что в таком виде она была при покупке. Это помещение — слишком рафинированное и утонченное для тех естественных надобностей, для которых оно предназначено, тут по-большому сходить — все равно что выругаться в храме. Я сижу на мраморной персиковой раковине, а Карли — на махровой покрышке унитаза, моя раненая нога лежит между ее гладкими бедрами, и она осторожно протирает ее спиртом. Вот зачем я ее разбудил: я попросту не мог вообразить, как буду сам залечивать свои раны вторую ночь подряд.

— Глубоко, — ворчит Карли, обрабатывая края пореза. — Как это получилось?

— Лез через забор.

— А в чем это ты весь?

— В краске.

Она вопросительно смотрит на меня.

— Я играл в пейнтбол, — объясняю я.

— Угу. — В рассеивающейся наркотической дымке лицо ее как будто подсвечено золотистым светом. — Ты хочешь сказать, что сегодня вечером ты играл в пейнтбол, курил траву и поранился, перелезая через забор.

— В твоем изложении звучит по-идиотски, — говорю я, — потому что вне контекста.

— Может, расскажешь контекст?

Я некоторое время раздумываю, а потом пожимаю плечами:

— Что-то сейчас не припомню. Наверное, хотел воскресить юность.

— А в юности, конечно, ты всегда ходил обкуренный.

— Может, зря не ходил.

Этого, конечно, как раз и не следовало говорить, после таких слов я выгляжу полным козлом. Правильно было бы сказать что-то типа «тогда мне не нужна была травка, потому что у меня была ты». Прозвучало бы банально, явно как заигрывание, я бы заработал в лучшем случае саркастическую ухмылку, но в глубине души она, может быть, вспомнила бы, что когда-то меня любила.

Карли распечатывает зубами новый спиртовой тампон и снова принимается протирать мою лодыжку.

— Можно я скажу правду?

— Если только это что-то приятное.

— С тех пор, как ты приехал в Буш, ты, похоже, всерьез решил заработать репутацию полного кретина и получить как можно больше телесных повреждений.

— Разве это было приятное?

— Кому-то может показаться, — продолжила она, не обращая внимания на мои слова, — что ты нарочно это делаешь.

— А зачем бы мне это делать?

— Я не знаю, — говорит она, возвращаясь к моему порезу. Она вытаскивает из ящика подо мной кусок марли и пластырь и начинает аккуратно забинтовывать рану. — Может, какая-то странная форма покаяния.

— Прекрасная теория, — говорю. — Только в чем мои грехи?

— Ну, грехи у всех есть.

— А у тебя какие?

Она обдумывает мой вопрос.

— Не знаю точно, — признается она, задумчиво кусая губу. — Но я уверена, что искупила их уже сполна.

— Я слышал про это… я имею в виду, про твой брак. Мне очень жаль. Не знаю даже, что сказать.

— Вот и отлично, — говорит Карли, резко поднимаясь и опуская мою забинтованную ногу, — потому что эту тему мы не обсуждаем.

— Мне жаль, — повторяю я.

— Не нужно меня жалеть.

— А что же мне нужно делать?

Карли пронзает меня взглядом, в котором неловко сталкиваются горечь и скрытая теплота, как гости, слишком рано пришедшие на вечерний коктейль.

— Домой идти тебе нужно.

Всю недолгую дорогу домой мы с Джаредом сидим в давящей тишине, и остатки дурмана выходят из нашей крови, как пузырьки из постоявшей бутылки шампанского. Я проигрываю в голове наш разговор с Карли, пытаясь точно воссоздать тональность, но воспоминание о нем уже очень нечеткое, за гранью реальности. Я по-прежнему понятия не имею, как она ко мне относится, но начинаю сильно подозревать, что повода для безудержного оптимизма в ее двойственном поведении искать не следует. Мы подъезжаем к дому, Джаред выключает двигатель, откидывается назад и протягивает мне ключи.