Алексей Кирпичников - Сталинъюгенд

• Название: Сталинъюгенд
• Автор: Алексей Кирпичников
• Издательство: Вече
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3158-6

В 1943 году, накануне летней кампании, пятнадцатилетний сын одного из высших сталинских сановников застрелил одноклассницу, после чего покончил с собой. Следствие по делу возглавил сам народный комиссар госбезопасности СССР. Выяснилось, что погибший, ученик элитной школы, организовал среди одноклассников тайную организацию, использовавшую символику фашистской Германии. В эту организацию, среди прочих детей высокопоставленных руководителей СССР, входили двое сыновей Анастаса Микояна, и даже племянник самого Иосифа Виссарионовича…

Военно-приключенческая повесть «Сталинъюгенд» написана на основе достоверных фактов. С согласия ныне здравствующих героев в повести сохранены подлинные имена участников событий.

---

— ?…

— Особенно если она из разговорчивых попадётся. Ты ж её последней радости лишишь. Ты ж ей слова сказать не дашь! Будешь чесать-чесать, без умолку…

— Ну, чего пристаёшь? Можно подумать, я досаждаю своим молчанием. Скажи, ты любишь поговорить?

— Есть маленько.

— А я — послушать.

— У тебя девчонка-то на воле осталась?

— Ещё рано вроде бы.

— Тут ты неправ. Это, брат, никогда рано не бывает. Вот меня, например, ничего в тюрьме так не ломает, как отсутствие женского пола. Я ведь и на воле ничего хорошего, кроме этого не видал. Эх, Кирпичёв, щас за хорошую ночку — месячишко бы согласился себе лишка намотать. Стоящая баба, это полный абзац.

— У тебя много их было?

— Много-немного — все мои. Я, считай, из-за бабы и срок-то первый получил.

— А ты говорил, за драку?

— Да, за драку, только драка — из-за бабы.

— На танцах не поделил?

— Не-а. Она, сучка, с двумя сразу гуляла — со мной и с кладовщиком центрального склада. Со мной — шесть дней в неделю, для удовольствия души и тела. А с этим козлом — когда на склад ездила. Она ему подмахнет — он ей товара больше нормы отпустит… Да её понять можно. Я кто был?… — перекати-поле. А ей детей подымать надо. Короче, шепнули мне друганы, а я возьми — и за нею следом увязался. Подловил их и так накостылял её борову жирному, что он потом месяц на больничку работал, а мне за злостную хулиганку пятерик вмандячили. Такие, брат, дела.

— …

— Чего молчишь? Вижу, спросить хочешь, как в НКВД оказался?

— Ну?

— Ты, смотрю, в тюрьму, как по заказу попал — на тренировку перед работой в разведке. Хрен бы, какой фашист из тебя чего выпытал, попади ты в плен. Город Кушку слыхал?

— Самая южная точка СССР.

— Правильно. Вот я там три с половиной года на зоне и проторчал. Бытовик[16]… Сам понимаешь, какое к бытовику отношение — социально близкий. Меня уже расконвоировали и за баранку посадили, по гражданской, значица, специальности. И зазноба появилась. Конечно, не бог весть что — тридцать семь лет, тощая, как вобла, но всёж-ки баба, какая-никакая. А потом, Феликс, враз масть поменялась, Захочешь — не придумаешь. В гараже задом подавал и не заметил старшину из роты охраны. Не знаю, какого лешего его туда занесло?… В общем, я выскочил, извиняться начал — его всего-то кузовом по плечу задело, а он, лось, вдруг костылём мне промеж ног, как зарядит… Меня пополам перегнуло — оба яйца всмятку. Всех святых вспомнил… Очухался, встаю, а он ухмыляется, падло. Кулачищем замахнулся и спрашивает: «Еще хошь?» А меня перемкнуло — патрубок схватил и перекрестил его пару раз по дыне. Он — с копыт. Потом встал на карачки — пеной пузырится… Тут я понял — ещё чирик огрёб, ни за что ни про что. Короче, я ему чуток добавил, чтобы часок-другой не очухался, потом в угол оттащил и ветошью забросал. Да! Наган забрал и винтаря тоже, всё в кабину уложил — и по газам. Гараж-то за зоной — вот я и драпанул в сторону границы. Сняли они меня на афганской стороне — я уже метров семьсот за кордон успел отползти, пока в ногу не ранили и не взяли тёпленьким. Потом — месяц в госпитале. Старшина-то, к счастью, дуба не дал, а то бы вышака припечатали. Ну вот, а теперь я здеся — на лубянских харчах латаюсь.

— И что тебе за это будет?

— Будет?… — на полную катушку. За мной ведь теперь висит гроздь статей — нанесение тяжких телесных при исполнении, измена Родине через побег за границу с оружием в руках… Я, правда, в них не стрелял. А чего стрелять? Человек пятьдесят было — и лагерных, и пограничников.

Дверь в камеру неслышно отворилась, и вертухай объявил отбой. Когда оба легли, Феликс тихо спросил:

— Толь, а это всегда так, что следователь тебе не помочь хочет, а орёт?

— Чудак ты. У него ж работа такая — догонять, ловить да топить. А тебе положено — убегать, скрываться да выплывать.

— Но зачем придумывать, чего не было?

— Значит, не набирается у тебя на срок по-хорошему, без придумывания. И… нравится не нравится, а — ноги врозь, моя красавица. Что там за тебя придумали — подписать всё равно заставят.

— …

— Что придумывают-то?

— Да так. У нас организация была, и главным — очень сильный парень. Он увлечь мог, кого угодно, ну, мы за ним и пошли, а он потом такого наворотил: убил девчонку и сам застрелился.

— А вы здесь при чём?

— Мы в его организации состояли. Говорят, в антисоветской.

— А волыну где он взял?

— Чего?

— Оружие.

— У него отец народный комиссар.

— Тю-ю… так и у тебя тогда небось тоже?

— Да, у меня папа занимает высокий пост.

— Ну, Кирпич, закрывай глаза и спи спокойно — батяня вытащит.

— Не, Толян, всё не так просто. Уже давно бы вытащил, если мог — он у меня в этом же здании сидит.

— А его-то за что посадили?

— Ты не понял. У него рабочий кабинет здесь.

— Так он у тебя чекист, что ли?

— Нет, он оборонной промышленностью руководит.

— Постой, не пойму: на Лубянке теперь что — танки собирать начали?

— Отстань. Я и сам толком не знаю, почему он тут сидит.

— Да, Кирпич, без пол-литры и впрямь не разберёшься, а с волыной, если вы из неё шмаляли, — дело другое…

— Да ничего мы не стреляли. Это он сам.

— Тогда я не вникаю, что за организация без стрельбы?

— Вникай не вникай… всё равно ничего мы с тобой не изменим.

— Зря так. Слушай сюда: ты в кабинете у следака, как минёр. Раз ошибся — и загремел на срок.

— Да мне как ошибиться? Я же ничего не скрываю.

— Тут дело не в том, что скрываешь. Дело в том, что они за тебя додумывают. И хошь не хошь, а подписывать придётся. Только надо так, чтобы другие виноваты были.

— Так это же жухальство!

— Брось, Кирпич, я вот что скажу — вы им и на хер не нужны. Это можешь выкинуть из головы. И на друзей тебя валить ничего не заставят — они взрослого найдут. Он и пойдёт паровозом, а вам… так, мелкие брызги достанутся. Главное, чтобы все как один подписали, на кого укажут.

— А если это будут наши родители?

— Ну, ты загнул!… За это и впрямь ничего не скажу, но думаю, что всех-то уж к вашей делюге не подцепят. Им, скорее всего, нужен папашка того, который застрелился.

— Как ты всё сразу запомнил и посчитал?

— Посиди с моё — и не в такие ворота будешь без пропуска заезжать.

— А зачем им Алексей Иванович?

— Это нарком что ли?

— Угу.

— Сам подумай — небось не каждый батя своими пушками разбрасывается?

— Может, ты и прав, — ответил Феликс, решив, что странное отношение к Гитлеру у Шаха могло каким-то образом связаться с мнением Алексея Ивановича.

— …Вот увидишь, Фелька, я окажусь прав. Станете наркома выгораживать — вместе с ним тайгу рубать поедете. Ладно, давай спать.

Феликс отвернулся лицом к стене. Мысли вихрем проносились в голове, не давая уснуть. Не хотелось верить в пророчество сокамерника, но чувствовалось, что тот прав.

— …Фель? — негромко позвали с соседней койки.

Разговаривать не хотелось, и он не ответил. «Пусть думает, что сплю»

Прошло несколько минут. Послышался шорох. Феликс инстинктивно закрыл глаза, притворившись, что действительно заснул, и почувствовал, как Толян застыл над ним, уперевшись взглядом. Затем, стараясь не шуметь, он пошёл к двери.

Кирпич услышал шепот:

— Мне бы срочно к генералу.

Сказав это, Сверчков вернулся на койку. «Почему к генералу? — размышлял Феликс. — Ведь у него же следователь майор — он мне об этом сам говорил».

Прошло минут пять. Дверь открылась, и надзиратель гаркнул:

— Кто здесь на «С»?

— Я — Сверчков.

— На допрос, — коротко донеслось из коридора.

— Соседа увели, и в этот момент до Феликса дошло. Дошло всё. Слезы обиды и растерянности брызнули из глаз. Его трясло: «Гад! Вот гад!! Предатель!»

Нескоро он начал успокаиваться и думать, как поступить в этой ситуации. В конце концов твёрдо решил не подавать вида ни стукачу, ни следователю, что всё понял.

* * *

Толян сидел напротив Влодзимирского, уже доложив о своём успехе, и ждал награды.

— Кури, Сверчков, — предложил начслед, протягивая пачку «Беломора».

— Спасибо, гражданин генерал.

— А ты талантливый, Сверчков. Молодец. Вижу — завоевал доверие молчуна.

— Ещё не всё, Лев Емельянович. Парень-то — кремень. С ним — работать и работать, но начало положено, это точно.

— Ладно прибедняться! Он уже у тебя в кармане, но смотри, нос не задирай. Правильно сказал: он — кремень. Его только хитростью брать. Так что работай, Сверчков. Дави на то, что все остальные тоже покажут, как надо. И мы со своей стороны на него повоздействуем.

— Да я… всё, что смогу, гражданин генерал!

— Обязан смочь. У тебя интерес шкурный, иначе ох каким боком кой-кому выйдет побег через границу. А выполнишь это задание — глядишь и малой кровью отойдёшь… простим тебе шалость. Мы толковых людей ценим.