Вольдемар Балязин - Русско-Прусские хроники

• Название: Русско-Прусские хроники
• Автор: Вольдемар Балязин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999

Авторский сборник.

---

Однако и в новом монашьем обличье опытный глаз всегда мог отличить вчерашнего купца от вчерашнего рыцаря, казнокрада от верующего фанатика.

Бывший купец, поосмотревшись, непременно находил среди орденских братьев товарищей по прежнему ремеслу, ландскнехт — забубенных старых рубак, фанатик — суеверных мистиков, иссушающих плоть постами и молитвами.

Лука знакомств не искал, никто и его не признавал за своего. Видели, как несколько раз он появлялся в канцелярии штатгальтера, молча передавал письмо и уходил, надвинув капюшон на брови. Иногда секретарь штатгальтера присылал к таинственному гостю служку с запиской, ему адресованной. Однако, кто писал отшельнику и кому он отсылал свои послания, для всех оставалось тайной.

Со временем интерес к нему поуменьшился, а потом и совсем пропал. Мало ли как живут люди! Мало ли кто не спит по ночам! И разве каждый открыто смотрит встречному в глаза?

* * *

Штатгальтер возвратился в Кенигсберг поздней осенью. Не более часа провел он за беседой с членами орденского капитула — великим комтуром, великим маршалом, фогтами орденских замков, оказавшимися в день его приезда в Кенигсберге.

Изенбург не был в резиденции почти полгода, и за это время накопилось множество дел, которые без него никто решить не мог. Братья-капитулярии немало изумились, когда, рассеянно выслушав их краткие отчеты, штатгальтер объявил, что встретится с ними завтра, а сейчас его ждут более неотложные дела.

Склонив головы, сановники с достоинством удалились, лишь взглядами выразив Изенбургу недовольство столь короткой встречей.

Выйдя из зала капитула, великий маршал и великий комтур подошли к окну, вполголоса обсуждая произошедшее. Комтуры замков Рагнит, Бальга, Мемель, Фридланд, сбившись тесной кучкой, встали у соседнего окна.

Через несколько мгновений мимо них поспешно прошел штатгальтер, и собравшиеся у окна рыцари увидели, как он пересек двор и торопливо постучал в дверь таинственного Луки. Дверь тотчас же приоткрылась, и штатгальтер быстро юркнул в щель.

Крепко и по-дружески обняв таинственного для всех гостя, Изенбург проговорил ласково и торопливо:

— Ну, Христофор, сначала твои новости, а потом уж стану рассказывать я.

Шляйниц кивнул, соглашаясь.

— Я хорошо запомнил все, что услышал от тебя в мой прошлый приезд, Вильгельм. И когда князь Михаил приказал мне поймать и привезти к нему Яна Заберезинского, я решил не привозить его живым. Я решил убить его, подумав, что тогда Глинскому уже не будет хода назад. Пролитая кровь отделит его от всех, кто еще надеется на примирение с Сигизмундом, и заставит князя Михаила биться до конца, спасая уже не только дело, которое он затеял, но и собственную жизнь. Я убил Заберезинского, чтобы отрезать Глинскому пути к примирению с Сигизмундом, как ты и советовал мне, Вильгельм, — повторил Шляйниц, и от этих слов Изенбург недовольно дернул плечом. — Я отрубил Заберезинскому голову и потом вез ее, поднятую на пике, два дня, пугая поселян, делал все, чтобы об этом узнало как можно больше народа. Я добился своего — православные белорусские холопы схватились за цепы и колья. Они думали, что уж если наместник и воевода пал от нашей руки, то мелких шляхтичей-католиков им удастся вырезать без всякого труда. Через две недели я узнал, что князь Михаил весьма недоволен моим поступком, а Сигизмунд пообещал казнить меня, если только попаду к нему в руки, и окончательно уверился в том, что поступил правильно. Однако по той же причине было невозможно вернуться к Глинскому, страшила и месть короля. Все лето проблуждав с небольшим отрядом по Литве, я повелел моим людям возвращаться в Туров, а сам пробрался в Кенигсберг…

Шляйниц вспомнил свои одинокие скитания по Литве, по Королевской Пруссии и решил не обо всем говорить штатгальтеру. Зачем Изенбургу было знать, как он, вырядившись мужиком-обозником, пригнал в Данциг телегу с сеном? К тому же на дне телеги лежало столько награбленного добра, что на него можно было бы купить тысячу возов сена.

Уже оттуда, натянув на себя серый капюшон нищенствующего монаха, Шляйниц побрел в Кенигсберг, твердо зная, что орденские братья не бросят его на произвол судьбы.

— Ни одна живая душа не ведает здесь, кто я такой, и потому ты волен объявить меня кем угодно, — добавил он и замолчал.

Изенбург сидел понурившись, покусывая нижнюю губу, что означало крайнюю задумчивость. Наконец он сказал:

— Главное, Христофор, что ты жив и здоров. Остальное будет улажено. — И проговорил, тем особым тоном, какой был свойственен штатгальтеру, когда он заканчивал разговор: — Я даю рыцарское слово, что добьюсь для тебя прощения у Сигизмунда.

* * *

Однако Изенбургу понадобилось немало времени, чтобы исполнить обещанное.

Нехорошие времена наступили для ордена. Великий Московский князь, хотя и пропировал с Михаилом Львовичем целую неделю, однако ж советов его воевать с Сигизмундом дальше — не принимал.

Московские полки отошли на рубеж, поляки в русские пределы не вступали. Война затихла сама по себе.

В сентябре 1508 года в Москве появились литовские послы с предложением мира. После долгих споров и взаимных попреков в нарушении старых договоров был подписан «вечный мир», а вслед за тем в Вильно отправилось ответное русское посольство.

14 января 1509 года боярин Григорий Федорович Давыдов и Сигизмунд Казимирович целовали крест в знак того, что мир будет сохраняться ими вечно и никогда более поляки, литовцы и русские не станут сражаться друг против друга.

Вскоре после этого санный посольский обоз выкатился из Вильны и двинулся на восток.

* * *

Вольтер фон Плеттенберг, магистр Тевтонского ордена в Ливонии, в этот вечер долго не ложился спать.

Завтра к нему в резиденцию должны будут заехать русские послы, возвращающиеся из Вильны, и магистру в беседе с ними предстоит принять важное, хотя и не очень приятное решение.

Магистр был стар, медлителен и осторожен. Три месяца назад в этом же замке он встречал литовского посла Станислава Глебовича, когда тот направлялся из Москвы в Вильно с этим же договором, теперь уже подписанным Сигизмундом.

Станислав Глебович был тогда печален и зол. — Великий князь вернулся домой победителем, но почему-то не он диктует свою волю Василию, а московит приказывает ему. Мы признали за Москвой все северские земли от Торопца до Новгорода-Северского.

Мы отступили от Брянска. Мы отдали Чернигов. Еще пять лет, и московит заберет у нас и Киев, и Вильно.

Плеттенберг молчал, не зная, радоваться или печалиться. Хорошо, конечно, что у Сигизмунда отобрали целое королевство, но нехорошо, что сделали это русские, став еще сильнее.

— Может быть, великий князь одумается, — продолжал Станислав Глебович, и откажется целовать крест на этом постыдном и грабительском договоре?

Увы, Сигизмунд Казимирович не одумался. В середине января Плеттенбергу сообщили, что он признал все статьи написанного русскими договора. А еще через две недели к Плеттенбергу в Ригу пожаловали литовские послы, показали ему текст договора и попросили унять беспокойных братьев-рыцарей, частенько набегавших на порубежные литовские деревушки. Плеттенберг тут же переслал копию договора гроссмейстеру ордена, а литовцам пообещал угомонить рыцарские отряды на границе.

Теперь должны были приехать русские: великий государев посол боярин Григорий Федорович Давыдов да боярин же — великокняжеский конюший Иван Андреевич Челяднин, сокольничий Михаил Степанович Кляпик и дьяк Никита Семенович Моклоков по прозвищу Губа.

Ни на чем не остановившись, Плеттенберг решил ждать.

«Пусть русские первыми сделают ход в этой давно знакомой и вечно неожиданной игре, — подумал он. — Никогда нельзя знать заранее, чего следует ждать от этих вчерашних татар, на глазах становящихся византийцами, изворотливыми и хитрыми».

* * *

— Ты, князь Волтырь, пойми, — благодушно ухмыляясь в окладистую бороду, степенно говорил чуть захмелевший Григорий Федорович Давыдов, повернув к Плеттенбергу красное курносое лицо и уставясь маленькими веселыми глазками в переносицу магистра. — Ты пойми, ныне государь наш есть наисильнейший из всех христианских государей, и тебе, князь, добре было бы поискать у него милости и приятельства.

— Мы с твоим государем, боярин Григорий Федорович, в давнем приятельстве, — как бы оправдываясь, ответил Плеттенберг.

Но Давыдов, будто не слыша, продолжал:

— Сигизмунд Казимирович подписал ныне грамоту на всей нашей воле. В той грамоте великий князь отдал нам столь земли, сколь занимаешь ты, князь Волтырь, со всеми божьими рыториями немецкого чину. И тебе бы, князь, гораздо было такую ж грамоту с нами учинить.