Владимир Контровский - Саракш: Кольцо ненависти

• Название: Саракш: Кольцо ненависти
• Автор: Владимир Контровский
• Издательство: АСТ, Астрель, Terra Fantastica
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-069931-5

Итак, режим Неизвестных Отцов пал. Система башен-излучателей разрушена. Центр взорван. Казалось бы, ничто не мешает установлению мира и согласия в истерзанной стране. Но вчерашний студент Максим Каммерер и прогрессор Рудольф Сикорски, более известный как Странник, понимают, что это — только начало, а свобода всегда имеет привкус крови. Лишенные воздействия излучателей, жители Саракша впадают в депрессию, сходят с ума или гибнут, в то время как кучка мерзавцев торопливо делит власть. Экономика тяжело больна, в стране растут преступность и спекуляция, и уже близки голодные бунты. А ведь есть еще экзотическая Пандея, от которой можно ожидать чего угодно, есть Дикий Юг и Островная Империя с ее белыми субмаринами! Кажется, что зарождающаяся республика замкнута в глухое кольцо ненависти…

---

Гастрономические чудеса целиком были заслугой Рады. Департамент Странника имел некоторые дополнительные возможности в снабжении продовольствием. Сам Максим Каммерер об этом не задумывался. Но Рада на правах жены полномочного представителя Временного Совета по упорядочиванию очень быстро разобралась в статусных нюансах «кому что положено» и перед визитом к дядюшке загрузила в машину целую кучу свертков, пакетов, бутылок, банок и баночек.

Дядюшка Каан ел и пил, сначала степенно, потом все более и более оживляясь, и Мак увидел в потускневшем старике прежнего Каана, задиристого и ершистого. И все-таки что-то в нем надломилось, а что — этого Максим не мог пока понять. Рада заботливо ухаживала за ними обоими — «Мак, ты почему не ешь?», «Дядюшка, попробуй креветки!», и Мак видел в ее взгляде, обращенном на старика, любовь и какое-то смущение, словно Рада испытывала чувство вины за то, что у нее все хорошо, а вот у дядюшки… И Максим нисколько не удивился, когда она вдруг решительно заявила:

— Дядя Каан, мы тебя забираем! Будешь жить у нас — там хорошо, там много света и зелени, там большой парк, где ты сможешь гулять. А я — я буду о тебе заботиться, вот. Мак все время занят, — она на мгновение прижалась щекой к плечу Максима, — так что времени у меня хватает.

Старик положил вилку, взял пустую рюмку, повертел ее в руках и тихо сказал, глядя куда-то в сторону:

— Нет, племянница, к вам я не поеду. Спасибо, конечно, но… Я привык быть один, и не надо мне никаких перемен. Мне помогают соседи иногда, и мадам Го тоже, так что…

— Но почему, дядюшка? — искренне изумилась Рада. — Неужели с нами, со мной, тебе будет хуже?

— Старики не должны жить с молодыми. Вы молоды, здоровы, полны сил, вы дышите друг другом и вашей любовью — глаза у старого Каана хоть и не те, что раньше, но это-то он видит, — зачем вам нужно постоянно созерцать ветхую развалину, живое напоминание о том, во что превратитесь вы оба, когда придет срок? Нет, племянница, я к вам не поеду, — старик упрямо наклонил голову.

— Какие глупости! — возмутилась Рада. — Даже слышать ничего не хочу! Мы без тебя отсюда не уедем, так и знай!

Что-то темнит наш дядюшка Каан, подумал Максим. Целую теорию развел, сейчас еще будет ссылаться на обычаи первобытных племен, оставлявших своих стариков на съедение диким зверям, чтобы старики не мешали роду бороться за выживание.

Он встал из-за стола и подошел к окну. За окном было темно и горели редкие огоньки — здесь, на окраине, да еще при лимитированной подаче электроэнергии, уличное освещение считалось ненужной роскошью. За его спиной Рада продолжала уговаривать старика, а тот бубнил свое, отнекиваясь. Максим глядел в студенистую заоконную тьму, размышляя о том, что Энергетический концерн безбожно задирает тарифы, что действия концерна уже можно классифицировать как экономическую диверсию и что Озу Буку, главу корпорации, пора брать за жабры. А потом он увидел в стекле дырку.

Это была типичная пулевая пробоина, окруженная ореолом мелких трещинок. Вернее, две пробоины: пуля пробила оба оконных стекла — и внешнее, и внутреннее. На стекольщика дядюшка Каан, видимо, решил не тратиться — обе дырки были заклеены белым медицинским пластырем, заклеены неаккуратно и неловко; на внешнем стекле пластырь местами отошел и скукожился.

— Откуда это? — спросил Максим, повернувшись к спорщикам и указывая на дырки.

— Стреляли, — буркнул дядюшка Каан. — У нас под окнами дикий вещевой рынок — людям нужна одежда и обувь, им неудобно ходить голыми и босыми. Рынком правит Зубоед, и все торговцы платят ему дань, как во времена баронов-разбойников. А десять дней назад, нет, уже две недели, появились какие-то приезжие и заспорили с ним. Стреляли, — старик дернул шеей, — долго, минут сорок. На улице лежали трупы… Когда пуля разбила окно, я сел на пол и спрятался за шкаф — глупо как-то погибнуть от шальной бандитской пули в своей собственной квартире.

Сорок минут, подумал Максим, сорок минут. А куда же смотрела полиция?

— Полиция так и не появилась, — Каан как будто прочел мысли Мака. — Они приехали уже потом, когда все кончилось: ходили, составляли какие-то бумаги, потом пришла черная машина и увезла убитых — среди них были две женщины и девочка-подросток, не успевшие спрятаться.

У меня есть оружие, думал Мак, да и не нужно мне никакого оружия, чтобы перебить шайку бандитов и заставить этого Зубоеда съесть собственные зубы, забить их ему в глотку. Его можно найти, легко, он чувствует себя местным хозяином и даже, наверно, не прячется. Нельзя, не имею права: теперь я — прогрессор, посланец Земли, мое дело — содействовать системным изменениям в масштабе социума, а ловить вооруженную шпану — это дело не мое, я не могу заниматься такими мелочами даже как уполномоченный по упорядочиванию, это не мой уровень ответственности, я теперь выше этого… Ух! Да и пришибешь Зубоеда, появится какой-нибудь Ухогрыз, и все останется по-старому. А ведь хочется пришибить, да еще как…

— А что делал ваш околоточный?

— А что он может сделать? — старик вскинул голову. — Околоточный тоже человек, и он тоже хочет жить, и хочет жить не хуже других. Говорят, он в доле с бандитами — не знаю, может быть. Он тоже собирает деньги с жильцов окрестных домов, а если кто ему не платит, тем по ночам какие-то хулиганы бьют стекла и лампочки в подъездах.

Рада молчала, и Максим тоже молчал. Что он мог сказать? Повторять затертые слова о непростых временах? Так дядюшка наверняка этих слов уже наслушался, их повторяют по всем каналам телерадиовещания. И Мак сказал первое, что пришло ему в голову:

— А как поживает ваш давний научный оппонент, профессор Шапшу?

— Никак не поживает, — очень спокойно ответил Каан, — он умер. Его убили — ко мне приезжала его свояченица, звала на похороны. Я не поехал — далеко, транспорт работает плохо, у меня больные ноги и страшно вечером возвращаться домой по темным улицам, — он помолчал. — Профессора Шапшу убили у него дома — кто-то распустил слух, что у него есть коллекция золотых украшений, собранная в древних курганах. К нему пришли и разбили ему голову молотком, а у него не было никого золота, мы с ним изучали древних зверей, а эти звери не носили золотых зубных коронок. Его убили, и я даже не смог перед ним извиниться за все несправедливые слова, сказанные мною в его адрес…

Максим смотрел на бедного старика, но боковым зрением видел побелевшее лицо Рады и ужас в ее глазах. Эх вы, звери-люди, люди-звери… Он вернулся к столу, сел, слегка сжал ладонь Рады, успокаивая ее, и сказал, внимательно глядя на старого ученого:

— Послушайте, дядюшка Каан, скажите честно, почему вы не хотите ехать к нам?

— Честно? А разве сейчас принято говорить честно? Все врут на каждом шагу, потому что все торгуют, а не обманешь — не продашь. По радио говорили, что Неизвестные Отцы подло обманывали народ целых двадцать лет, но я за все те годы не видел столько лжи, как сейчас. Честно ему скажи…

Он решительно наполнил рюмку, выпил, подцепил вилкой маленький кусочек рыбы и прожевал — торопливо, словно боясь, что его у него отберут.

— Месяц назад была организована инвестиционная компания «Золотая шахта». Нам говорили — честно, очень честно! — что мы получим сто процентов прибыли, если вложим наши деньги в эту компанию. И действительно, первые вкладчики удвоили свои капиталы, и тогда люди понесли в «Золотую шахту» все свои сбережения. А три дня назад этот мыльный пузырь лопнул: двери управления компании закрыты, никого нет, и только ветер гоняет по мостовой никчемные бумажки с печатями и очень красивыми рисунками. Мадам Го рыдала — она продала все, что у нее было, и еще залезла в долги, надеясь вырваться из нищеты и спокойно прожить свои последние годы. И что ей теперь прикажете делать?

Тяжелое наследие башен, подумал Максим. Они привыкли верить слову печатному и слову сказанному, особенно с высокой трибуны или по радио, они не сомневались и потому даже не задавались вопросом, откуда может взяться такая прибыль — из вакуума?

— А внучка мадам Го? Хорошая, красивая, славная девушка, бедняга Гай так на нее смотрел… Она участвовала в конкурсе красоты «Звезда столицы», и чтобы попасть в число призерок и получить ангажемент в пандейский шоу-балет «Лесные красавицы», ей пришлось пройти через постели трех организаторов конкурса, — дядюшка Каан крякнул и посмотрел на Раду. — А кончилось тем, что вместо балета «Лесных красавиц» она оказалась в хонтийском публичном доме, ее туда продали. И никто — никто! — даже пальцем не шевельнул.

На впалых щеках дядюшки Каана проступили красные пятна. Он говорил, говорил, говорил — ему нужно было выплеснуть наболевшее, ему нужно было, чтобы его выслушали: кому еще он мог все это высказать?

— Все помешались на деньгах… — старик снова наполнил рюмку, но пить не стал. — Я не смотрю телевизор — телевидение стало куда страшнее, глупее и грязнее, чем было при Отцах. На любом канале голые женские тела, кровь и трупы и многосерийные комедии, где надо смеяться по сигналу, когда раздастся смех за кадром… А трансляция заседаний вашего Временного Совета — это уже не комедия, это прямая передача из зоопарка, из вольера с приматами.