Владислав Егоров - Букет красных роз

• Название: Букет красных роз
• Автор: Владислав Егоров
• Издательство: БПП
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2009

Простые житейские истории, окрашенные светлым и прекрасным чувством любви, рассказаны автором порой с грустью, а порой с лёгкой иронией.

Двенадцать любовных историй, и каждая непохожа на другую.

---

Дочка не появилась ни па следующий день, ни на другой, ни через неделю. А уже накануне дня выписки зашел в палату молодой невысокий крепыш в камуфляжной форме, гаркнул с порога:

— Здравия желаю, товарищи больные! Кто тут будет Николай Михайлович Пилипенко?

Я буду, — без особой охоты отозвался Сын полка, решив, что это опять из милиции интересуются его конфликтом с Серым.

— Здорово, батя! — протянул руку крепыш и, присев на койку, чуть утишил голос. — Максимом меня зовут. В настоящее время, извини-подвинься, прихожусь вам вроде как зятьком. Сама Маринка не хочет с вами встречаться. Обещаниям вашим, говорит, больше нет веры. И матери, то есть супруге своей, вы клятвы давали и дочери, то есть Марине, да только нарушали всякий раз. Ну, а я притопал к вам чисто по мужскому расположению…

Тут Сын полка унюхал, что от «зятька» водочкой попахивает. Это уж у нас заведено перед серьезным разговором «на грудь принять».

— Так вот, извини-подвинься, — почти на шепот перешел Максим, — намерен я с вами по-мужски поговорить, чтоб закрыть наш семейный вопрос раз и навсегда. Маринкина позиция вам известна, менять ее она не собирается, я с ней в принципе во всем согласен, так что лучший для всех нас вариант, если вы перестанете нам напоминать о своем существовании. Живите сами по себе, а мы сами по себе, и чтобы даже никаких там записочек в дальнейшем не было. А если вы на квартиру заритесь, то, я с юристом советовался, ничего вам не светит, все права на нее вы потеряли.

— Что квартира?! Дочку я потерял, — только и смог сказать Сын полка, а больше не проронил ни слова.

А «зятек» долго еще бубнил что-то про их с Маринкой жизненные планы, про то, что он не вертихвост какой, может, дело дойдет и до законного брака, но с этим спешить не след, потому что служба у него, извини-подвинься, опасная, могут снова в Чечню послать, а оттуда не все возвращаются. На руках у него дружок умер от раны, тоже в голову, только здесь «скорая» к вам вовремя поспела, а гам в горах никаких «скорых» не предусмотрено. В общем, заключил, хоть вас Маринка ханыгой расписала, а вы вполне прилично выглядите и по характеру скромный, понятливый, и жалко, мол, даже, что придется разойтись, как в море корабли. Но, чтоб батя не держал на них обиду, Максим дарит ему полный комплект своего зимнего обмундирования, правда, извини-подвинься, б/у. Маринка прикинула, что одежка должна подойти, они одного роста, только Максим в плечах пошире, да это и понятно, у них на службе главный вид спорта — борьба, а Николай Михайлович, ему известно, боксом занимался, но боксеры, они пожиже, пощуплее фигурами. Комплект этот он в палату не стал тащить, у сестры-хозяйки оставил. А еще «зятек» посоветовал Сыну полка устроиться дворником, тем служебная жилплощадь положена, а лучше всего — сторожем, у какого-нибудь «нового русского» дачу охранять. Ну, у крупных воротил, понятно, серьезная охрана, а средней руки бизнесмен, может, и не побрезгует бывшим чемпионом области по боксу.

Прощаясь, Максим сунул ему в руку почтовый конверт. Сын полка обрадовался было, подумав, что это письмецо от дочки, но «зятек» на ухо прошептал, что там пятьсот рублей на первое время, пока не найдет работу. А уже в дверях он обернулся и хлопнул себя по лбу:

— Извини-подвинься, батя, однако просьбу вашу насчет семечек я не выполнил. Никто на Первомайской тыквенными не торгует, на рынке тоже, а подсолнухи я не стал брать, так понял, они вам не по вкусу.

Как только Максим ушел, соседи по палате, четверо мужиков, все пенсионеры, дружно принялись укорять нынешнюю молодежь за бессердечие к старшим, что вот даже для родного отца не хватило жалости, но Сын полка решительно оборвал эти причитания:

— Мы перед детьми куда виноватее, чем они перед нами.

Когда все заснули, Сын полка поплакал немножко, а потом и сам заснул.

Омоновское обмундирование, что подарил Максим, оказалось ему почти в самый раз. Куртка, правда, висела на нем, как на вешалке, да на брючном ремне дырку дополнительную понадобилось проколоть, но шапка и сапоги пришлись в пору. Когда обрядился, глянула на него сестра-хозяйка и руками всплеснула:

— Ты, Николай, прямо, как только что призвался. Молоденький такой в этой форме.

— Как сын полка, — невесело пошутил Сын полка. Сестра-хозяйка не знала про его прозвище и от души засмеялась:

— А и точно, совсем мальчишечка.

Из больницы пошел Сын полка к Павлу Матвеичу. Низенький, скособоченный, в два окна домишко ветерана встретил его замком на дверях. Хотел к соседке постучать, чтоб узнать, где хозяин, да она сама на крыльце появилась, высмотрела, надо полагать, из окна, что человек в раздумье стоит на дороге. Соседку он сразу признал: подслеповатая, крикливая старуха частенько их матюгала, когда кто из их компании во дворе у Павла Матвеича начинал буянить.

— Ты, служивый, к Матвеичу, что ли? — крикнула она. — Небось, из военкомата поздравление ко Дню Красной армии принес? Так, опоздал, милок. Уж четвертый месяц, как схоронили Матвеича.

Тоскливо стало на душе у Сына полка от печального известия и не любопытства ради, а так, чтобы разговором унять эту тоску, спросил он, отчего умер Павел Матвеич.

Старуха, видно, скучала в одиночестве, захотелось ей языком помолоть, скатилась она колобком с крыльца, засеменила к калитке, на ходу начала свой рассказ:

— Ой, милок, от сердечного расстройства помер наш Матвеич. Он, небось, сообщило тебе твое начальство, заслуженным ветераном был, орденов — в полгруди. На Седьмое ноября обязательно при всех наградах ходил демонстрировать на площадь Победы. И на прошлый праздник собрался. Шкап открыл — парадный костюм на месте, а орденов-медалей на нем нету. Стащил их кто-то. Матвеич-то выпивающий был, часто дом нараспашку оставлял, вор и воспользовался. Вот от такого сильного расстройства, что лишился гордости своей, и случился с Матвеичем сердечный инфаркт. А вора быстро поймали. Он на вокзале ордена пытался продать проезжающим пассажирам. Оказался пьянчужкой, которого сам Матвеич и привечал у себя. Сидит теперь, разбойник, в тюрьме. Да для него, говорят, тюрьма что дом родной.

«Серый!» — догадался Сын полка.

Старуха еще чего-то говорила, но Сын полка уже не слышал ее. Он снял шапку, постоял минуту с непокрытой головой, глядя на снежный холмик, окутавший лавочку, на которой сиживали они с покойным и вели разговоры за жизнь. Потом чуть поклонился этому холмику, нахлобучил шапку и, не попрощавшись с говорливой старухой, побрел восвояси.

Заворачивая на Первомайскую, услышал он зазывный голос Зыкиной: «Огурчики соленые, капустка квашеная — весь город обойдете, дешевле не найдете!». Зыкина поначалу его тоже не признала, а когда пригляделась, глаза выпучила, запричитала:

— Господи! Да неужто Сын полка?! Живой! Надо же, живой! А мы тебя похоронили давно. Когда «скорая» приехала, доктор и пульс тебе щупал и дыхание проверял — никаких, сказал, признаков жизни. А ты, оказывается, оживел. Во медицина наша дает! Товарка-то моя, твоя зазноба, поспешила, значит, отпеть тебя. Шибко она горевала. Перед отъездом в храм ходила, свечку поставила и записочку за твой упокой подала. Спрашивала еще у меня, как правильно имя твое написать, у них-то у хохлов Николаев Миколами кличут.

— Так, выходит, уехала Надежда Прокоповна? — не удержал вздоха Сын полка.

— Уехала, уехала, — словно обрадовавшись, затараторила Зыкина. — К Покрову торопилась домой успеть. У них там, вроде, это Престольный праздник…

Ноги сами привели его на вокзал. Транзитный Владивосток — Харьков по расписанию должен был прибыть через три часа. Стаканыч, помнится, говорил, что теперь, чтоб попасть на Украину требуется иметь то ли какой-то вкладыш, то ли талон специальный. Но у него же в паспорте четко записано: украинец. А раз так, обязаны хохлы пропустить его на родину.

И Сын полка легким пружинистым шагом, как когда-то выходил на ринг, направился к кассе дальнего следования.

2000 г.