Анатолий Чупринский - Лихоманка

• Название: Лихоманка
• Автор: Анатолий Чупринский
• Издательство: БПП
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009

«Сюжет — как сама жизнь, — продолжил Валера, — Мужчина, взрослый мужчина нашего с тобой возраста, неожиданно влюбляется в девчонку. Совсем ребенка. Лет пятнадцать шестнадцать.

— Было. Сто раз. „Лолиту“ Набокова читал? — отрезал Игорь.

— Как ты думаешь, читал я или нет „Лолиту“? — начал тихо злиться Шагин»…

Этот диалог лучше всего характеризует тему повести, герой которой на собственной шкуре испытывает изнуряющую лихоманку любви.

---

— Если мою Машку какая-нибудь сволочь… — мрачно пробормотал Чистовский.

— У тебя что, Эдипов комплекс? — нейтрально спросил Валера.

Он демонстративно вел себя так, будто это его совершенно не касается. Будто разговор идет о жизни вообще. Так, на отвлеченные абстрактные темы. Надо же о чем-то говорить, пока греется борщ.

— Никакой к чертовой матери не комплекс! — рыкнул Чистовский, помешивая половником в кастрюле.

— Машенька уже вполне взрослый самостоятельный человек, — невозмутимо возразил Шагин.

— Она ребенок! — отрезал сосед.

И надолго замолчал, уставившись сквозь стекло террасы куда-то в пространство.

Шагин тоже молчал. Присел на стул, достал трубку, тщательно по всем правилам набил и с удовольствием закурил.

Лично он давно убедился, девушка в семнадцать лет, отнюдь не ребенок. Вся классическая русская литература тому пример.

— Если кто мою Машку тронет, убью! — в пространство объявил Чистовский.

— И правильно сделаешь, — согласился Шагин. — Все тебя поймут и одобрят. Я в первую очередь.

Чистовский бросил на него быстрый, как укол шпаги взгляд. Шагин и этот взгляд выдержал. Сосед еще больше помрачнел.

Валера Шагин невозмутимо курил. И на челе его высоком не отражалось ничего. По крайней мере, так считал сам Шагин.

— А этот Федорищев совсем с ума спятил. Его надо кастрировать.

— Верно! — подтвердил Шагин.

Оба опять вернулись к общему знакомому.

Короче, в тот вечер, пока разогревался борщ, Александр Чистовский и Валерий Шагин дуэтом, перебивая друг друга, клеймили всех знакомых и друзей, сменивших пожилых жен на молоденьких девиц. Осудили эту подлую западную дурацкую моду. И сошлись на том, что в их возрасте превращаться в старых козлов неприлично.

Нехорошо и даже преступно.

— Борщ будешь? — уходя, спросил Чистовский.

— На ночь? — сморщился Шагин. — Это самоубийство.

— Самоубийство в наше время засыпать голодным!

На чем и разошлись.

Шагин намек понял. Надо быть полным идиотом, чтоб не понять. Иначе, с какого перепуга весь этот разговор о Федорищеве? Понял также, теперь он в положении сапера. Один неверный шаг и грянет буря. С непредсказуемыми последствиями.

Где-то на даче в кабинете Чистовский хранит самый настоящий револьвер. То ли, чешского, то ли, израильского производства.

Если Шагин сделает еще хоть один шаг навстречу Машеньки, если он…

Александр Чистовский и пальнуть может. За ним не заржавеет.

— Борщ будешь?

Феликс Куприн слыл среди обитателей писательского поселка барахольщиком. И не без оснований. Сердце его всегда учащенно билось при виде выброшенного на общую свалку старого холодильника, пылесоса или телевизора. Маленького роста, щуплый, подвижный, с большой седой окладистой бородой, Феликс внешне смахивал на уменьшиную копию Льва Толстого. К писательской среде сам Куприн не имел никакого отношения. Хоть и носил вполне писательскую фамилию. Когда-то в конце пятидесятых он окончил Институт Востоковедения. Среди сокурсников были: Женька Примаков, (каждый знает, до каких высот поднявшийся спустя несколько десятилетий) и Юлька Лямпус, впоследствии, знаменитый журналист, писатель и сценарист Юлиан Семенов.

«Не думай о секундах свысока!».

Феликс Куприн мнил себя в поселке Ответственным. С большой буквы. И хотя в правление его не выбрали, а до председателя товарищества ему было еще плыть и плыть, личную сопричастность он ощущал постоянно. Феликсу до всего было дело. И все дачники воспринимали это как данность.

«Эх, где же вы, дни любви-и!» — напевал почему-то в маршеобразном варианте «Элегию» Масне Куприн, направляясь в тот поздний вечер на общую свалку писательского поселка.

Дело происходило уже спустя две недели после той ослепительной вспышки вольтовой дуги у калитки дачи Валерия Шагина.

С «Элегией» в жизни Феликса были связаны исключительно знаковые события. Под нее он познакомился с будущей женой Дорой в гостях у приятеля сокурсника. Почему-то именно под нее им, молодым специалистам вручали дипломы об окончании института в уютном актовом зале. Ее бесконечно крутили через динамики в советском посольстве в Корее, где Куприн прослужил переводчиком целых четыре года. Лейтмотив жизни, одним словом.

На свалку он ходил ежедневно. Даже по два раза в день. Рано утром и поздно вечером. Избирал при этом хитрую тактику. Проходил свою вторую улицу насквозь, заходил в лес, делал небольшой крюк и только потом, озираясь, как иностранный шпион, выбирался из кустов на бетонную площадку с десятком железных контейнеров.

Ощущал при этом мощнейший прилив адреналина.

Писатели с их женами и детьми в массе своей народ непрактичный, бестолковый. Потому и выбрасывали в контейнеры при въезде в поселок или аккуратно складывали возле них абсолютно еще пригодные вещи.

Чего тут только не было! Треснутые кофемолки и кофеварки, утюги и электрочайники, фены, настольные лампы, соковыжималки, баночки, скляночки, подносы, треснутая посуда — без счета. О старых телевизорах и холодильниках и говорить не стоит. Каждый день Феликс приволакивал со свалки нечто чрезвычайно ценное. Со всех точек зрения. Весь поселок знал, оба сарая Куприна под завязку забиты разнообразными, еще вполне пригодными к употреблению, но вышедшими из моды или чуть неисправными предметами быта.

— По грибы? — иронизировал сосед Александр Чистовский, в очередной раз, заметив Куприна на улице с вместительной спортивной сумкой за плечами.

— По ягоды! — огрызался Феликс.

Конечно, он догадывался, над его страстью посмеивался весь поселок. Но реакция соседа Чистовского просто выводила из себя.

С Чистовскими Куприны были в контрах. Жена Феликса Дора называла их не иначе как «эти олигархи». Что неудивительно. Основательных причин тому были две. Идейная и чисто человеческая.

В период строительства дач Люба и Александр Чистовские работали редакторами в «Нашей гвардии» и «Молодом Современнике». Почвенники и народники, короче. Феликс и Дора Куприны в те времена по убеждениям были совсем наоборот западниками. И даже где-то либералами. Вот вам и конфликт. Вечное противостояние. Восток есть Восток, Запад есть Запад. Им никогда не сойтись. Это каждый школьник знает. А тут, на тебе! Сошлись! В дыму среди равнины. Точнее, среди болота. Оказались даже соседями.

Местные истринские власти писателям под дачи выделили бывшее Змеиное болото. Осваивайте, процветайте. Плодитесь и размножайтесь. Да еще половину участков оттяпали. Своим, истринским садоводам огородникам. Надо ли говорить, над поселком постоянно роились тучи комаров. Житья от них не было всем без исключений. Но Феликс и Дора Куприны пребывали в убеждении, над их участком вьются комары значительно большего размера и значительно более злобные, нежели над участком Чистовских.

Александр Чистовский в период перестройки подался в строительный бизнес. Начал стремительно процветать. Прикупил пустующий соседний участок, построил на нем огромный роскошный трехэтажный дом, приобрел серебристую японскую иномарку. Подарил всем соседям куртки и кепки с символикой «Росдорстрой».

Феликс же с Дорой так и остались скромными пенсионерами. Старая дребезжащая «Волга», крохотный хозблок, вместо дачи, два угрюмых сарая, доверху набитые барахлом с поселковой свалки.

Налицо вопиющая социальная несправедливость. Нет правды на земле! Хотя, ходят слухи, нет ее и выше.

Разумеется, лучше быть молодым и богатым, нежели бедным и старым, кто бы спорил. Но у каждого свои радости. В отличии от Чистовского, у Феликса Куприна была одна, но пламенная страсть. Точнее, даже две. Поселковая свалка и соседка Анечка с девятой северной улицы. Ничего такого у Александра Чистовского не наблюдалось. Потому Феликс был абсолютно убежден, лично он живет более насыщенной, плодотворной и духовной жизнью, нежели его олигархический сосед.

Года три назад Дора, окончательно озверев, раздираемая изнутри общественным темпераментом, накатала в Правление поселка заявление, аж, на восьми страницах на машинке, с перечислением всех проступков и даже будущих намерений семейства Чистовских. Резолюцию Председателя Правления долгие месяцы цитировали все, кому не лень. Красным фломастером, наискосок, как и положено, в лучших традициях ЦК КПСС размашистым почерком было начертано.

«Чума на обе ваши дачи! Пред. Прав. Вас. Голышкин».

Феликс в этот конфликт не встревал. В сердцах только обозвал особняк Чистовских «Титаником» и больше в этом вопросе жену не поддерживал.

Словом, публика в поселке подобралась самая разношерстная. Тут и бывшие олимпийские чемпионы, и отставные военные корреспонденты. Ну и писатели с поэтами наблюдались. Не без этого.

Небо над Змеиным болотом даже светлыми летними ночами почему-то всегда темное. Ощущение, будто болотные испарения поднялись в воздух и сконцентрировались там наверху навечно. А может, души загубленных змей, жаб, ежей и черепах витают над родным домом? Ни в какую не хотят переселяться в мир иной. Или там нет подходящих болот? Вот они и маются. Мытари наши меньшие.