Вера Инбер - Как я была маленькая (издание 1961 года)

• Название: Как я была маленькая (издание 1961 года)
• Автор: Вера Инбер
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1961

Автобиографическая повесть Веры Инбер о детских годах. Издание 1961 года.

---

— Что ты, Верочка! Хотя они и похожи друг на друга и дружны между собой, но это разные птицы. И повадки у них разные. Галки холода не боятся и зимуют там, где родились, а грачи улетают на зиму в тёплые края и возвращаются только весной.

И мама прочла мне стихотворение Некрасова, которое начинается так:

Поздняя осень. Грачи улетели.
Лес обнажился. Поля опустели.

А потом мама показала мне снимок с картины художника Саврасова. Тут уже другое. «Грачи прилетели» — называется эта картина. Рыхлый мартовский снег. В большой проталине отражаются берёзы. На берёзах суетятся грачи, ремонтируя гнёзда; так и кажется, что слышишь громкие птичьи голоса. Один грач с прутиком в клюве сидит на снегу: вот-вот взлетит. За берёзами — деревушка, за деревушкой темнеют поля. Над полями небо с тёплыми весенними облаками.

Хорошо!

Но, как ни старайся, пересказать картину трудно. А взглянешь — и сразу всё увидишь.

В нашем городе галки жили в городском саду. Каждый год они с нетерпением ждали, когда же наконец наступит весна, деревья покроются листвой и скроют гнёзда от любопытных глаз. «Всю зиму жили как на улице», — шумно жаловались галки прилетевшим грачам.

Но в марте месяце у нас на юге уже недалеко до весны.

Городской сад стоит весь окутанный весенней дымкой. Почки на деревьях — крупные.

В один из таких дней, когда мы собрались на прогулку, тётя Наша сняла с кухонной полки ту самую корзинку, в которой мы относили дяде Оскару медовую коврижку. Теперь мы уложили в эту корзинку бутылку сливок, горшочек масла и белую булку.

— Мы навестим одного больного, — сказала тётя Наша. — То есть даже не совсем больного, но и не вполне здорового. Да это и понятно: человек переутомился и к тому же плохо питается.

Мне очень хотелось спросить, кто же этот человек, но я промолчала, зная, что тётя Наша ответит: «Потерпи и узнаешь».

— Мы идём в меблированные комнаты «Свет и воздух», — объяснила мне по дороге тётя Наша. — Там живут те, у которых нет своей квартиры. Для таких людей недорогая комната с мебелью — большое удобство.

«Свет и воздух» помещались в старом, некрасивом доме. В длинных коридорах было темновато.

«Меблированная комната», куда мы вошли, была меблирована совсем плохо: маленький стол, умывальник с подвязанным краном, чтоб не капал, кривенькая этажерка и продавленная кровать. Это было совсем непохоже на тот номер в гостинице, где жил дядя Оскар.

На кровати лежал не совсем больной, но и не здоровый Иван Васильевич Гребень и с карандашом в руке читал толстую книгу.

Увидя нас, он быстро приподнялся и даже покраснел от радости.

— Наталья Матвеевна, голубушка, вот не ожидал! И ты, Верочка, здравствуй! Как поживает кукла Лидочка? Или нет… кажется, Катенька? До чего же я рад вас видеть!

— Зато я совсем не рада видеть вас в таком состоянии, — ворчливо ответила тётя Наша и спросила: — А где у вас пыльная тряпка?

Иван Васильевич только засмеялся и рукой махнул.

Но тётя Наша отыскала всё же на этажерке одинокую рваную варежку и вытерла ею всю мебель, прихватив заодно и подоконник.

Иван Васильевич должен был при нас выпить стакан сливок и съесть кусок хлеба с маслом. Остальное он обещал съесть и выпить немного позже.

— Я вас прошу, — сказала тётя Наша, — я вас очень прошу, Иван Васильевич, не шутить со здоровьем!

— Голубушка, кто шутит! — воскликнул Иван Васильевич, — Здоровье действительно штука важная. Однако в жизни есть вещи и поважнее… Но тебе, Верочка, — обратился Иван Васильевич ко мне, — наверняка уже наскучили наши разговоры. Дал бы я тебе почитать какую-нибудь книжицу, да ведь они у меня о болезнях.

— А вот эта, толстая, о каких болезнях? — спросила я.

— О болезнях лёгких, — ответил Иван Васильевич.

— Вы, значит, ещё только лёгкие болезни учите? — спросила я.

— Болезни лёгких… Э, дружок ты мой, это совсем не то, что ты думаешь. Лёгкие — это то, чем мы дышим. Они наполнены воздухом, оттого они и лёгкие. Находятся они у нас в груди. А лечить их трудно. Это трудные болезни.

— Тамара тоже хотела лечить, когда вырастет, но теперь раздумала. А вы, когда окончите учиться, тогда и начнёте лечить? — продолжала я свои расспросы.

— Если окончу, тогда начну, — задумчиво ответил Иван Васильевич. И повторил невесело: — Если окончу. А вот окончу ли?..

Он вздохнул, и тётя Наша тоже вздохнула. Все помолчали.

— Ну, нам пора домой, — сказала вдруг тётя Наша. — Мы торопимся. А вы, как только будет время, приходите, Иван Васильевич.

— Чтобы прийти к вам, я всегда смогу выкроить часок, — ответил Иван Васильевич, провожая нас по коридору.

На обратном пути тётя Наша всё время молчала. А когда мы пришли домой, задала мне урок: украсить к обеду селёдку гарниром из варёных овощей и сырых луковых колечек.

— Этому тоже полезно выучиться, — сказала тётя Наша. — И помни, что в твоём распоряжении всего пятнадцать минут. Особое внимание обрати на свекольные звёздочки. В прошлый раз они получились у тебя исключительно уродливые.

Я принялась за работу. Всего труднее было сладить с луковыми колечками. Тот, кто так легко и охотно поддевает на вилку такие колечки, не представляет себе, каково иметь дело с ними на кухне.

Приготовленная для меня луковица была толстая, крутобокая, блестящего медного цвета. Приделать ей носик и ручку — и был бы готов прехорошенький маленький чайник.

Стараясь не дышать этой красивой, но злой луковицей, я очистила её и стала думать, как бы половчее разрезать на ломтики. Но, пока я думала, слёзы брызнули у меня из глаз так сильно, что я уже ничего не видела.

Уж я и отворачивалась и отбегала в сторонку… Но, как только я приближалась к столу, сердитая луковица снова набрасывалась на меня.

«Так-так-так», — насмешливо тикали кухонные ходики и вдруг показали — три: час нашего обеда. Сейчас должны были прийти папа и мама.

Тётя Наша, задумчиво стоявшая у окна, встрепенулась:

— Ну что? Гарнир готов?

Но, увидя, что со мной происходит, она быстро отобрала у меня луковицу, недолго думая изрезала её всю на поперечные ломтики и стала разбирать на колечки.

Я же в это время тёрла руки щеткой и промывала глаза водой.

— Подумать только… — заговорила тётя Наша, склоняясь над луковым колечком, — подумать только, как трудно даётся иногда ученье!

— Да-да-да, — закивала я головой.

Но тётя Наша не слушала меня. Глаза её наполнились слезами.

— Человек умный, способный, трудолюбивый, а живёт в скверной комнате. Без света и воздуха. Питается отвратительно. Весной мучается, не знает, чем заплатить в университет за ученье, — денег нет.

Я молчала. Только сейчас я поняла, о каком человеке идёт речь.

Я представила себе, как Иван Васильевич, бедный, один в своей неуютной комнате, учит трудные болезни.

На дворе весна, грачи прилетели. Но тут уж не до прогулок, когда нет денег, да и времени мало: приходится «выкраивать часок». Не ножницами, конечно, это только так говорится, но всё равно трудно.

И я тоже чуть не заплакала, но на этот раз не из-за лукового колечка. Нет, нет, не из-за него.

Семь роз и один бутон

Что за радость проснуться рано утром на даче!

Накануне весь день была суета. Тётя Наша укладывала вещи, Дарьюшка — посуду. Мы с Устинькой помогали им обеим. Дима собирал по всему дому гвозди. «Пригодятся для дачи», — говорил он.

Ломовой извозчик был заказан к трём часам дня, но незадолго до этого пошел дождь.

— Придётся, пожалуй, отложить переезд на завтра, — рассуждала с Дарьюшкой тётя Наша.

Но мы стали умолять не делать этого.

— Это не дождь, а дождик, — уверяли мы. — Он сейчас пройдёт.

Мы, и особенно Дима, так надоели тёте Наше, что она наконец пригрозила:

— Смотри, Дима, как бы я не отправила тебя домой со всеми твоими гвоздями!

Но и после этого мы не совсем ещё успокоились: высовывались из окна, смотрели на небо, даже выбегали во двор.

И дождь сжалился над нами: к трём часам прекратился.

Когда же ломовик начал грузить вещи, над городом появилась радуга.

И так, под этой радугой, мы со всеми нашими вещами отправились на дачу…

Бабушка приехала к нам как нельзя удачнее: когда мы уже устроились.

Мама снимала дачу у старенького отставного капитана. Всю жизнь он провёл в плаваниях, а состарившись, поселился на суше, но так, чтобы видно было море: выстроил себе за городом небольшой домик, а летом половину его сдавал дачникам.

Дачный участок был не широкий, но длинный. Задняя калитка выводила липовую аллею прямо в степь. Входные ворота смотрели на дорогу, где проходил дачный поезд с паровичком.