Карл Барт - Введение в евангелическую теологию

• Название: Введение в евангелическую теологию
• Автор: Карл Барт
• Издательство: Центр «Нарния»
• Жанр: Религия
• Год: 2006
• ISBN: 5-901975-31-6

Швейцарский протестантский богослов Карл Барт (1886–1968) написал эту работу на излете академической карьеры, первоначально она была конспектом его лекций. В книге автор размышляет о том, что значит быть теологом и какова природа евангелической теологии. Он считал эту книгу своей «лебединой песнью», кратким отчетом в том, чему он учил и что отстаивал в области евангелической теологии.

Книга впервые публикуется на русском языке и будет интересна студентам богословских учебных заведений, служителям церквей и всем, кого интересуют богословие и религиоведение.

«Теология — это одна из тех, обычно именуемых "науками" человеческих попыток воспринята некий предмет или предметную облаете как феномен, причем тем способом, который они задают сами, понятв их смысл, описать их во всем многообразии их существовав На обложке использован фрагмент триптиха М. Грюневальда «Распятие» репродукция которого находилась в кабинете Карла Барта.

---

Здесь, однако, мы можем и должны сделать еще один шаг вперед и попытаться несколько конкретнее понять отношение между радикальной угрозой теологии и ее надеждой.

Итак, перед судом Божьим как всякое человеческое, так и все богословское дело не может иметь никакого оправдания, никакой славы, никакой надежности, может лишь обратиться в прах и пепел перед Его лицом, — но поскольку Его гнев есть огонь Его любви; поскольку под contrarium [6]Его суда над всяким человеческим, а значит, и над всяким богословским делом таится, вершится и движется к своему откровению Его милость [7], - именно этот Бог есть также надежда человеческого дела и слова, есть обетование и вместе с тем побудительная сила, благодаря которой можно и должно отважиться на него, при всей его угрозе. Бог таков именно там, где это едва различимо, где это кажется абсолютно бессильным и сомнительным. contra spem in spem, именно тогда — прежде всего тогда — можно, должно и необходимо положиться на Него, на Его Слово, и уже тогда — прежде всего тогда — забрасывать невод. Если понять в этом смысле Его радикальную угрозу всякому человеческому, а значит — и особенно — богословскому делу, она оказывается все-таки относительной, не абсолютной угрозой, которую поэтому надлежит переносить и выдерживать.

Мы говорим не о мнимом, выдуманном людьми Боге. Милость мнимых, выдуманных людьми богов, соответственно думам и чаяниям человеческого сердца, — не настоящая, то есть не свободно отдающая себя, но обусловленная милость, которую человек должен заслужить и стяжать так называемыми добрыми делами. Это не скрытая sub contrario [8], не даруемая человеку в радикальной, обращенной против него угрозе, не судящая милость, но милость, как бы непосредственно предложенная и доступная человеку, а потому удобная, дешевая и легко присваиваемая. Ни об одной из теологии, обращенных к этим богам, нельзя было бы сказать того, что мы сейчас сказали о евангелической теологии: что ею можно и должно заниматься в надежде на Божье взыскание, исцеление и спасение как человеческим делом, которое радикально поставлено под угрозу со стороны Бога, обречено Его суду и осуждению и, не достигая своей цели, задолго до нее приводит к краху. Мы здесь с самого начала говорили о Боге Евангелия. Он есть предмет такой — стоящей под угрозой — теологии. Он как таковой угрожает ей. Но Он же, угрожая ей, оказывается ее надеждой. Он стыдит ее — до самой глубины. И Он же, будучи ее надеждой, причем надеждой на Него, не позволяет ей — именно ей — постыдиться [9].

Мы говорим это, просто помня о том, что Бог Евангелия есть Тот, кто действовал и явил Себя в Иисусе Христе. Он есть дело и Слово Божье. Он есть огонь Божьей любви, которым пожирается всякое человеческое, а значит, и, прежде всего, всякое богословское дело. Он есть Судья, перед которым все люди, с их знаниями и поступками, — и кто лучше всего знает Его, лучше всего знает и это! — могут лишь уничижиться и погибнуть. Ессе homo! — Се человек! В Его лице произошло то, что Адам — именно и прежде всего благочестивый, ученый и мудрый Адам — был заклеймен как преступник, обнажен, осужден, подвергнут бичеванию, распят и умерщвлен. Над Ним, в процессе этого суда, неудержимо разразилась буря этой радикальной угрозы, нужда одиночества, сомнения и искушения, как ни над кем другим ни до, ни после Него. Если предмет теологии есть Бог в Иисусе Христе и если эта теология есть евангелическая теология, то Он, и только Он, — ее предмет; если теология называется и является познанием Бога в Нем, то разве вместе со всеми человеческими деяниями и с деяниями Его общины также и ее дело, — и, прежде всего, оно, — не осуществляется в тени свершенного на Голгофском кресте суда над людьми? Разве, исходя из этого, оно не предопределено к тому, чтобы нести на себе хотя бы приметы и признаки угрозы, которая прежде всего и главным образом постигла Его, явлена в Нем? Что такое профессор теологии? — насмешливо спрашивал Кьеркегор и столь же насмешливо отвечал: он есть профессор в науке о том, как другого распяли. Так вот, именно за это он должен платить. Если бы он захотел избежать угрозы одиночества, сомнения и искушения, что бы общего он имел с Ним, с Иисусом? Познавать в Нем Бога, очевидно, подразумевает, в частности, быть покорным Богу, в Нем действующему и являющему Себя, в Нем примирившему с Собою мир, а значит — следовать за Ним. Как могла бы теология противиться тому, чтобы, будучи theologia crucis [10], брать на себя свою, в сравнении с Его, невеликую ношу, свой малый крест и вместе с Ним, а значит, не ропща и не протестуя, переносить и выдерживать все, что приходится испытывать?

Но это еще не все. Ибо смыслом дела и Слова Божьего — Его «да», глубоко скрытым под неуклонным «нет», — является примирение мира с Богом, исполнение Его завета с человеком, осуществленное и явленное в Иисусе Христе. Ибо Иисус Христос тем совершил суд над всеми людьми, над их делами и над их поступками, что Он, Судья, Сам заступил на место подсудимых, Сам позволил судить Себя за людей и за их освобождение. Ибо тайна совершенного на Голгофе суда фактически есть не немилость, по милость Бога, не погибель людям, но их спасение — новое сотворение освобожденного человека, отвечающего на Божью верность равной верностью, живущего в мире с Богом и для Его прославления. Ибо Бог, действующий и являющий Себя в смерти возлюбленного Сына, есть поистине смертельная угроза, но и животворящая надежда человеческого, христианского, а значит, и богословского существования. В конечном счете, — трудно поверить в это, но это так, — Иисус Христос умер и за теологов и в откровение этого также и за них восстал из мертвых, и потому Он есть также и их надежда. Они должны будут держаться: Ave crux unica spes mea! [11], - держаться того, что живой Иисус Христос, который есть их опора и предмет и который делает возможной теологию, направляя и сохраняя ее, есть не кто иной, как Распятый. Если теология держится этого, она может, смеет и должна, именно как theologia cruets, быть и theologia gloriae, теологией славы — теологией надежды на уже явленную в воскресении Христа, полностью и окончательно еще должную явиться во всех творениях, а значит, и в ней, и в ее деле славу детей Божьих. При взгляде на Христа, который, вопреки всей опасности, грозящей теологии, — нет, посреди этой опасности, — есть также надежда теологов, они тоже вместе со всеми людьми могут склонить головы (Лк 21:28). Рим 6:8 гласит: «Если же мы. умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним», — как первое совершается не без Христа, но вместе с Ним, так и второе — не без Христа, но опять-таки вместе с Ним. Если теологи трудятся, испытывая глубокий страх, но и глубокое воодушевление, глубоко смиренные, но и глубоко утешенные Им, следуя за Ним, — они трудятся на прочном основании. И все то одиночество, сомнение и искушение, которое теолог еще должен будет переносить и выдерживать, — ибо его надежда на Господа остается скрытой в опасности его собственного дела, — все это он научится переносить не просто «чуточку мужественней», но, как говорил Кальвин, в alacritas

[12], hilaritas

[13], более того, — в laetitia spiritualise

[14], в радости Святого Духа. Переносить и выдерживать как такое «нет», которое есть не более чем скорлупа здесь и теперь, в частности, и для него, действенного «да», которое, в конце концов, разобьет эту скорлупу изнутри.

Часть IV. ТЕОЛОГИЧЕСКАЯ РАБОТА

Лекция 14 Молитва

Общая тема четвертого, и последнего, цикла этих лекций — теологическая работа. Первый цикл был посвящен месту теологии, которое указывает ей ее предмет, второй — способу существования занятых ею людей, то есть теологов, третий — угрозе теологии, а вместе с нею и теологам. В оставшихся четырех лекциях нас будет занимать то, что надлежит делать, совершать, выполнять в теологии.

Две вещи из того, о чем мы уже говорили, следует прояснить сразу. Во-первых, любая теологическая работа может предприниматься и осуществляться только в тяжкой стесненности, порождаемой извне и изнутри, но предельно концентрированно и решительно — из ее предмета. Без суда и смерти и в теологии, — как раз в ней, — нет никакой милости и никакой жизни, а значит, без смирения (Demut) нет мужества (Mut), без склонения — распрямления, без познания того, что своей силой нам не устоять [1], - нет мужественных поступков. В то же время, — и это, во-вторых, — бодро приниматься за богословскую работу и продвигаться в ней надлежит потому, что в той тяжкой стесненности, в какой она только и может совершаться, также скрыта еще большая надежда, а значит, скрыт и ее побудительный мотив. Именно в суде здесь даруется и совершается милость; именно в смерти здесь пробуждается и осуществляется жизнь. Именно в смирении здесь можно и должно обрести мужество. Именно коленопреклоненный может и должен здесь подняться с колен. Именно в знании того, что своими силами нам не устоять, здесь можно и должно мужественно действовать. Нельзя не принять абсолютно всерьез и то, и другое, если теология обретает и сохраняет верность своему предмету — вопреки любому одиночеству и любому сомнению, примиряясь с тем, что ее искушает сам ее предмет. Перед лицом первого для нас здесь важно второе: за теологическую работу — в большой опасности, но в еще большей надежде — приниматься позволено и велено.