Ника Созонова - Никотиновая баллада

• Название: Никотиновая баллада
• Автор: Ника Созонова
• Жанр: Фэнтези

Это достаточно тяжелый текст. И жанр, как практически у всех моих вещей, непонятный и неудобоваримый: и "жесть", и психология, и мистика.

---

Дорога была долгой — Дар жил за городом. Сначала я увидела забор — таких огромных размеров, что за ним вполне можно было разводить динозавров, не опасаясь, что снаружи заметят их головы. У ворот шофер меня высадил, а затем развернулся и преспокойненько уехал. А я осталась в немом ступоре созерцать узор кованой калитки, слушать доносящийся изнутри лай и размышлять, что если это прикол, то весьма жесткий.

Дар появился, когда я уже вполне серьезно размышляла, вглядываясь в полузанесенную снегом дорогу, по которой укатила проклятая тачка, реально ли выбраться живой из этой глухомани. К этому моменту я в равной степени замерзла и разозлилась. Но выражать свой гнев благоразумно не стала.

Вид хозяина меня шокировал: драные, заляпанные грязью джинсы и такая же куртка более чем странно сочетались с ухоженным лицом. Волосы тоже потеряли свой обычный идеальный вид — были тусклыми и всклокоченными. Мне показалось, что со времени нашей последней встречи Дар похудел. Осунувшееся лицо, ставшее суше и уже, напомнило мне какого-то голливудского актера, достаточно знаменитого.

Сопровождали его два громадных пса. Я плохо разбираюсь в собачьих породах, но эти выглядели весьма свирепо и поглядывали на меня, поскуливая и облизываясь, то ли как на поздний ужин, то ли — на ранний завтрак.

— Натали, прошу прощения, что заставил тебя ждать. Одна из лошадей вывихнула ногу. Мне пришлось вправлять сустав, и это заняло больше времени, чем я рассчитывал. — Он пощелкал замком калитки. — Скажи, ты любишь коней?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Скорее побаиваюсь. Как, впрочем, и любых существ, которые настолько превышают меня в росте и весе.

— Напрасно: дивные животные. Они могут любить преданно и верно и не способны на предательство и ложь. И еще они поразительно грациозны. Но проходи же! Это Деймос, — Дар потрепал по загривку стоящего рядом пса, — а второй — Фобос.

— Страх и Ужас — хорошие имена для сторожевых собачек.

— А ты образованнее, чем можно ожидать, учитывая выбранную тобой профессию, — усмехнулся он.

— Недаром в Конторе меня кличут Гейшей. Разве ты не знал? — парировала я, стараясь на всякий случай держаться подальше от псов.

— Знал, знал… Не бойся — они понимают, что ты гость, поэтому можешь не опасаться агрессии с их стороны.

Все-таки это был дом, а не замок, который я отчего-то рассчитывала увидеть. Правда, он был почти столь же мрачен и высок, как средневековый замок. Хозяин провел меня длинным коридором в небольшую комнату, где оставил, извинившись и объяснив, что должен привести себя в божеский вид.

В комнатке, выдержанной в золотисто-коричневых тонах, было уютно и тепло. На стене висела картина. Странное она производила впечатление: единственная точка напряжения во всем помещении, она стягивала на себя внимание, казалась вырезанной из другого слоя бытия, из иного мира — напряженного и болезненного. Женщина и ребенок, стоящие спиной к зрителю. Маленькая ладонь внутри большой. То, на что они смотрят, не показано, всю композицию составляют лишь две фигуры, но ощущение чего-то жуткого веет и от невидимого глазу, и от их напряженно-застылых поз. Картина называлась 'Последний рубеж'. Имя автора на латунной табличке ни о чем мне не говорило.

— Хорошая работа, верно?

— О да, очень сильная. Только страшная.

Я обернулась. Дар преобразился: влажные после душа волосы, гладкие и серебряные, бордовая шелковая рубашка (она не совсем шла ему, делая еще бледнее). И опять холодок близкой смертельной опасности побежал по позвоночнику: как же он был мне противен, и как притягателен при этом…

— Помнится, я обещал познакомить тебя со своей коллекцией. Если хочешь, начнем осмотр.

Дом был распланирован очень странно. Никаких смежных помещений, лишь длинный коридор и одинаковые двери. За каждой — один экспонат: картина, скульптура, инсталляция — удивительные по силе вызываемых ими эмоций. Весь прочий антураж лишь усиливал воздействие, дополняя или контрастируя.

В одной из комнат царила раковина — огромная и запредельно прекрасная, она лежала на белоснежном песке, а стены были голографическим изображением океана. Картины незнакомых художников (фоном к ним была музыка) сменялись скульптурами — изящными, головокружительными, отвратительными. Особенно меня потряс платоновский андрогин — два лица на одной голове, четыре руки, четыре ноги. Вытесанный из лазурита, он занимался любовью одновременно с женщиной и мужчиной (мрамор и гранит), и если у смертных лица были искажены сладострастием, то оба синих лика излучали буддийский покой. Хорош был и Демон, похожий на врубелевского, из мрачно-могильного лабрадора, и инсталляция в виде немыслимо изогнувшегося мужчины с перебегающими по его телу лиловыми языками огня (ад, да и только).

В самой маленькой комнатке меня поразили миниатюры, развешенные по стенам. Упиваясь тонкостью рисунка и мастерством изображений, я не сразу сообразила, что то были татуировки на человеческой коже. Самое интересное, что они были не центром экспозиции, а антуражем. Центром был мой портрет Дара — на салфетке, карандашом для век.

Уже минут через двадцать после нашей 'экскурсии' у меня закружилась голова от перепадов из удивления в отвращение, из страха в эйфорию. Но настоящий шок ждал меня напоследок.

Мы поднялись по винтовой лестнице на высокую башенку. Дар толкнул единственную здесь дверь и пропустил меня вперед, в то же время крепко ухватив за плечо. Необходимость строгих мер безопасности выяснилась, стоило мне бросить взгляд под ноги: под ними была пустота, полная пустота — ни пола, ни ступенек. Такая же пустота и тьма царили вокруг — лишь в центре помещения светилось теплым телесным светом лицо молодой женщины. Минут пять мне потребовалось, чтобы понять, что то был голографический портрет. Самая обычная голограмма — но в сочетании с тьмой и бездонностью она производила поразительное впечатление. Тонкие черты лица, выражение доверчивости, нежности и затаенной тревоги…

Дар потянул меня назад, и я с сожалением оторвалась от портрета.

— Кто это? Словно душа, затерянная в космосе. Одна-единственная на все мироздание…

Он не ответил. В молчании мы спустились по винтовой лестнице, прошли по коридору и очутились в просторном холле. Только здесь Дар заговорил:

— Она и есть одна-единственная. На все мироздание.

— Это твоя жена? — догадалась я.

Он кивнул.

— А отчего она?.. — Я тут же быстро добавила: — Можешь не отвечать. Если это слишком больно.

— Рак крови. Очень быстро — меньше, чем за месяц.

— А она знала… — мысленно проклиная себя за любопытство, я все-таки закончила: — Знала о том, чем ты занимаешься?

— А я ничем плохим не занимался. Пока был с ней. Купля-продажа антиквариата, статьи по искусству… А уже после, — Дар запнулся на пару секунд. — Уже потом начались мои необычные и очень интимные отношения с Господом Богом.

Я не успела ни ответить, ни отреагировать каким-либо иным образом — он тут же развернулся и, коротко извинившись, вышел.

Оставшись в одиночестве, я медленно осмотрелась. Холл был хорошо освещен тремя хрустальными люстрами. В центре стоял столик в виде китайского дракона, а рядом мольберт с красками.

Сколько времени его не было — пять минул или час — я не заметила, оглушенная впечатлениями. Дар вернулся, неся поднос с двумя дымящимися керамическими кружками.

— Глинтвейн для прекрасной дамы!

Мы присели на мягкие пуфики вишневого цвета. Напиток был обжигающе-горячим, пряным и душистым. Стоило мне сделать первый глоток, как все вокруг закружилось и поплыло. Но со вторым глотком предметы и стены встали на место.

— Что за наркотик ты сюда подмешал?

— Ровным счетом ничего опасного или вредного. Одни травы. Травы, чтобы расслабиться, травы, чтобы снять запреты с твоего подсознания, травы, чтобы тайные мечты и желания стали явными. Тебя это пугает?

— Нисколько.

Я сделала еще один глоток. На этот раз жидкость показалась мне бодрящей и терпкой. А человек, сидящий напротив, начал неуловимо меняться. Суть изменений ускользала от моего взгляда и рассудка, и оставалось лишь послевкусие перемен. Дар не пугал меня больше. Я вспомнила имя актера, которого он напоминал — Киану Ривз. Еще глоток — и его лицо показалось мне самым прекрасным из всех виденных мною лиц. Каждая черта словно светилась, наполняя меня восхищением и спокойствием — куда там голливудской знаменитости… Мне захотелось дотронуться до сияющей кожи, и я потянулась через столик, чуть не опрокинув свою кружку. Странно: она была пустая. Когда же я успела все выпить?..

У меня нет уверенности, что мы легли с ним в постель, но осталось отчетливое ощущение его пальцев на затылке. Кажется, я была раздета — между лопатками струился сквозняк и легкий озноб тряс плечи. Пахло красками, рука сжимала кисть. Кто-то (наверное, Дар) говорил очень громко, но слов было не разобрать. Блаженные ощущения испарились, я чувствовала себя эмбрионом с содранной кожей. Меня тянуло скорчиться на полу, прижав к груди колени, но что-то или кто-то не давал мне этого сделать. Приходилось стоять — в упор, тет-а-тет с холстом на мольберте.