Скарлетт Томас - Корпорация «Попс»

• Название: Корпорация «Попс»
• Автор: Скарлетт Томас
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19515-7

У корпорации «Попс», производителя игрушек, дела обстоят лучше некуда. Она нанимает «молодых и способных» людей, которые в силах придумать, как продать детям то, что детям не нужно. Она растет день ото дня. Каждый сотрудник счастлив работать в корпорации. Алиса Батлер, составительница кроссвордов, увлеченная занимательной математикой и криптоанализом, одиночка с печальными воспоминаниями, трудится на благо корпорации и ждет признания. Однако не может не видеть, что происходит вокруг.

Человек превратился в потребителя; предмет — в слово, товар — в бренд. Гуманность и забота об окружающем мире не имеют значения в условиях, когда главными приоритетами стали прибыль и имидж. Гуманно ли то, чем занимаются корпорации? Честно ли? Рано или поздно, если ты не слепой, ты задашь себе этот вопрос — и ужаснешься.

Посмотрите, каким стал мир, и скажите честно: вам нравится то, что вы видите?

---

Он рассматривает эту комнату точно так, как я мысленно рассматривала комнату Бена. Я что, ненавижу его за это? Ненавижу ли я его за то, что он фривольный, а не серьезный, властный, а не асоциальный, практичный, а не загадочный? Что же в нем все-таки есть? Жорж — из тех, кто уходит и больше не возвращается. Это читается в его глазах. Однако в его глазах можно прочесть кое-что еще: существует и исключение. В этом мире есть женщина, к которой Жорж всегда вернется, ради которой сделает что угодно. Наверное, быть этой женщиной, вдруг доходит до меня — все равно что быть первым Римановым нолем, обнаруженным не на линии. Будь вы этой женщиной, Жорж искал бы вас год за годом. Вы стали бы решением немыслимо сложной задачи, причем с вероятностью меньшей, чем шанс одновременно выиграть в лотерею и получить подряд несколько ударов молнии. Возможно, это-то в нем и влечет. Представьте, что значит стать для кого-то столь ценной. Наверняка это было бы невероятнейшее ощущение. Я нарочно смотрю на Жоржа пустыми глазами, надеясь, что он заполнит эту пустоту чем-нибудь интересным или теплым.

— О'кей? — повторяет он.

— Ладно, — отвечаю я.

— Хорошо.

— Жорж?

Он уже на пути к двери.

— Да, Алиса?

— Боюсь, я потеряла номер, который вы мне дали, и…

— Возможно, оно и к лучшему, — говорит он. — Постараемся ограничиться работницей и боссом, ага?

Рабыней и боссом, думаю я, когда он выходит. Опять Эрдёш. Конечно, я упустила шанс сделать так, чтобы я была боссом, а он — рабом. А может, такого шанса вовсе и не было. Со слезами на глазах я оседаю в кровати, душу будто режут лезвия бритвы. Слезы = унижение. Лезвия бритвы = предательство (где предатель — я, и я даже не знаю, почему). Когда во время ланча приходит Бен, я притворяюсь, что сплю.

В моей новой школе — четыре дома. У каждого есть название и свой условный цвет. Названия географические, почему — непонятно. Ни в одном из этих мест я никогда не бывала; думаю, их и поблизости-то нет. «Глостер» — желтый, «Виндзор» — красный, «Йорк» — зеленый, а «Букингем» — синий. Я учусь в «Виндзоре». Алекс — не то чтобы я так уж сильно этим интересовалась, — в «Йорке». Названия классов — особый код. Мой зовется 1ВП; это значит, что я учусь первый год в «Виндзоре», а мою классную руководительницу зовут миссис Пирсон (отсюда «П»). Я очарована этим методом нумерации и много о нем думаю. Если миссис Пирсон умрет (а она ездит на такой ржавой развалюхе, что, пожалуй, это вполне вероятно) — что, придется искать другую классную с фамилией на «П»? Или класс переименуют?

Моя школьная форма — трапециевидная темно-синяя юбка чуть ниже коленок, белая блузка, джемпер цвета «электрик» и полосатый галстук — «электрик» и желтый. В третьем классе нам разрешат носить темно-синий джемпер. Жду не дождусь! Почти все девчонки в моем классе, как и я, неуклюжие и чуть потерянные. А вот некоторые, кажется, умудренные — дальше некуда. Юбки у них не трапециевидные, до коленей, а короткие, плиссированные. А еще они пользуются ароматическими ластиками (похоже, все они их коллекционируют), блеском для губ с запахом фруктов (то же самое), пеналами в форме зверушек или плиток шоколада, и джемперы у них мешковатые, а не такие, какие носим мы, — специально для 11–12-леток, слишком в обтяжку, слегка царапучие. Откуда эти девчонки набрались таких премудростей? Может, все они еще до школы были друг с дружкой знакомы? Хотя это вряд ли, потому что я точно знаю: Эмма, с которой мы вместе учились в начальной, никого из своей нынешней компании раньше в глаза не видела. Наверное, они отродясь — элита, эксперты моды, которые знают, как достичь популярности и где купить нужные штучки.

За первую неделю я совершаю все, о чем меня предупреждали бабушка с дедушкой. Я теряю авторучку и — о чудо! — нахожу ее снова. У меня еле получается найти классные комнаты, номерами которых я аккуратно заполнила расписание. А еще я учусь вещам, о которых старики не говорили. Ни у кого нельзя спрашивать, как куда пройти, — оказывается, иначе тебя наверняка пошлют в какое-нибудь абсолютно идиотское место. Честное слово. Эта школа — словно живое воплощение всех парадоксов о лжецах, какие я только слышала. В Гроувзвудской школе есть два ученика: один всегда говорит правду, другой всегда врет. Оба стоят перед тобой, и ты можешь задать лишь один вопрос только одному из них. Тебе нужно найти свой класс математики. Что делать? Ответ, разумеется, следующий: надо спросить у любого, куда бы тебя отправил второй, и пойти в противоположную сторону. Однако в реальности не существует такой диковины, как ученик Гроувзвудской школы, который всегда говорит правду, поэтому лучше искать класс самой. Я заметила: план школы нигде не висит. От тебя ждут, что методом проб и ошибок ты усвоишь: комната 401, класс английского на верхнем этаже, — вовсе не рядом с комнатой 400 (которая вообще-то — просто жилой вагончик на кафедре краеведения, а та находится в чистом поле).

Класс, где у нас по средам математика, находится на третьем этаже, рядом с лингафонным кабинетом. Я в этой школе уже вторую неделю учусь, а математики у меня так толком и не было. На прошлой неделе было сплошное «введение», во время которого мы знакомились с учителями, учились пользоваться библиотекой и еще всякой всячине. Во вторник на третьем этаже у нас французский, так что, спасибо господи, я знаю, куда идти. Больше в этом коридоре почти ничего и нет, и лампы, судя по всему, не работают. Окошко только одно, притом закопченное, так что тут довольно темно. Жалко, не с кем дотопать до класса — друзей в своем у меня пока не завелось. Я обнаружила, что ключик к дружбе — найти девчонку, как можно больше похожую на тебя, и поболтать о том, как вы обе ненавидите всех остальных. Потом, если все пройдет нормально, одна пойдет к другой в гости после школы пить чай. Чуть не полсуток я приглядывалась к девчонке по имени Бекки, но оказалось, что она слишком глупая. Ужасно жалко, ведь во всем остальном она само совершенство. Уши у нее тоже не проколоты, и она, как и я, носит длинную юбку. Я слышала, ее родители в разводе, а в нашей школе это почти так же плохо, как быть сиротой. Бекки тоже не ходит в столовую, а носит ланч в коробке. Но, как я уже говорила, она тупая.

Так что я иду на математику одна. Я думала, это будет мой любимый предмет, но здесь все совсем по-другому.

— Итак, — говорит мистер Бил, учитель математики. — Добро пожаловать, маленький народец первого года обучения. — (Пока неплохо. Не безумней и не нормальней остальных учителей.) — В моем классе мы не будем болтать, смеяться, жеваться, есть, пить, передавать друг другу записки, расчесывать волосы, пукать, лизаться… — При этом слове все нервно смеются. Вместо «лизаться» некоторые учителя вроде говорят «сосаться». Здесь на это дело мода — но не у первоклашек же! Мы для этого слишком маленькие. Мистер Бил продолжает: — Лизаться в классах этой школы возможно потому, что мальчиков перемешали с девочками. Если бы это была моя школа, девочки к мальчикам не смогли бы подойти и на расстояние плевка. Женщины — надеюсь, девочки меня простят, — женщины портят всё. Будь моя воля, вы, девочки, учили бы весь год домоводство в двойном объеме. Мы можем вычислять суммы, пока вы печете пироги. А что, я не прав? Ха-ха-ха…

Он принимается хохотать, а все мы тем временем в замешательстве на него смотрим.

Я сижу рядом с Эммой. Она поднимает руку.

— Это сексизм, сэр, — храбро говорит она. Кое-кто из ее банды одобрительно бормочет.

— Немного сексизма не повредит, — возражает Бил. — Прежде чем начать урок, я должен сказать вам про шахматный клуб. По средам во время ланча, в библиотеке. А компьютерный клуб — по вторникам после занятий. Дошло? Зашибись. Отлично. Тогда начнем урок. Итак, сложение дробей.

Он отворачивается к доске, а мы с Эммой переглядываемся. Она пишет мне записку на клочке бумаги. Вот идиотище!!! — написано там. Не успевает она мне ее передать, как Дебил (а мысленно я его уже называю так) поворачивается и сердито вздыхает:

— Девочки. Я так и знал, что из-за вас будет беда. С девочками это вечно происходит. Дайте-ка сюда записку.

Он переводит взгляд с меня на Эмму.

— Какую записку? — удивляется она.

— У меня нет никакой записки, — пожимаю плечами я.

— Прекрасно. Вы обе, вон.

Раньше меня ни разу в жизни не выгоняли из класса. Будь я одна, определенно бы заплакала — но я не одна. Я с Эммой.

— Спасибо, что не наябедничала, — говорит она.

— Да все нормально, — неловко отвечаю я.

— Хочешь во время ланча потусоваться с нашенскими?

«Нашенские» — это все те популярные девчонки в плиссированных юбках и с блеском на губах. Чтоб я сдохла!

— Да, — говорю я, хотя подумывала сходить в шахматный клуб.

Что добавить к «да», я не знаю, и потому прислоняюсь спиной к стенке темного коридора. В голову приходит разное — типа, а не спросить ли «как ты думаешь, здесь водятся призраки?». Но боже упаси такое ляпнуть. О призраках говорить — совсем уж детство. Конечно, дома все читают книжки про призраков, ведьм и отважные банды детишек. Но то дом. Школа — его полная противоположность, и что бы ты ни делала в одном мире, в другом это копировать вообще-то нельзя.