Скарлетт Томас - Корпорация «Попс»

• Название: Корпорация «Попс»
• Автор: Скарлетт Томас
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19515-7

У корпорации «Попс», производителя игрушек, дела обстоят лучше некуда. Она нанимает «молодых и способных» людей, которые в силах придумать, как продать детям то, что детям не нужно. Она растет день ото дня. Каждый сотрудник счастлив работать в корпорации. Алиса Батлер, составительница кроссвордов, увлеченная занимательной математикой и криптоанализом, одиночка с печальными воспоминаниями, трудится на благо корпорации и ждет признания. Однако не может не видеть, что происходит вокруг.

Человек превратился в потребителя; предмет — в слово, товар — в бренд. Гуманность и забота об окружающем мире не имеют значения в условиях, когда главными приоритетами стали прибыль и имидж. Гуманно ли то, чем занимаются корпорации? Честно ли? Рано или поздно, если ты не слепой, ты задашь себе этот вопрос — и ужаснешься.

Посмотрите, каким стал мир, и скажите честно: вам нравится то, что вы видите?

---

Теперь все это начинает мало-помалу связываться с моей идеей насчет кулонов/фенечек. Я записываю, каковы, судя по всему, основные метки самоидентификации, и делаю несколько зарисовок со стоп-кадров видео. Потом решаю отдохнуть от ящика (чего-то мне от него поплохело) и принимаюсь листать журналы. Здесь я вижу то же самое: понтовые сумочки, закатанные джинсы, связанные «на заказ» кружева, кольца, противопотные повязки, пластиковые и проволочные браслеты, бархотки, бисерные фенечки, заколки, синий (розовый, черный) лак для ногтей, «клевые» ленточки в волосах, понтовые носки, понтовые футболки, понтовые улыбки… Когда это, однако, девушки-тинейджеры успели стать такими понтовыми?

Я еще читаю и делаю заметки, и тут появляется Бен с ланчем на подносе.

— Ни хрена себе, — говорит он, увидев телевизор.

— Да уж, — говорю я. — Гора пришла к Мухаммеду.

— Мило с ее стороны.

— Знаю. Мне даже журналы принесли.

Он начинает снимать жиронепроницаемую бумагу с тарелок на подносе.

— Их всем раздали, — замечает он. — Киеран только что понес свои к себе в комнату. Последнее, что от него слышали, — слова «о, бэби, бэби».

Я смеюсь.

— Ой, редкий отстой.

Бен тоже смеется:

— У него нездоровая одержимость девушками-тинейджерами.

— Да, у него и у всего остального общества… Ой, спасибо. — Бен передал мне тарелку сэндвичей с гарниром из салата и чипсов. Я присматриваюсь к сэндвичам. — С чем это они?

— Это фалафель[103] с острой луковой приправой.

— А зачем в салате цветы? Они что, съедобные?

— Судя по всему, это настурции. Все про них спрашивают. А шеф-повара говорят, да, их можно есть. Они с какой-то местной фермы органических продуктов.

— Клево. Никогда раньше не ела цветов.

— Я тоже. — Он улыбается и берет один из журналов. — Что ты там сказала про Киерана и все остальное общество?

— А, это было наблюдение насчет сексуализации девушек-тинейджеров, — говорю я. — Меня просто поразило, когда я листала журналы: насколько… я не знаю… порнографичнее приходится в наши дни быть детям. Может, я просто старею. Как бы то ни было, я не удивлена его реакцией. Несомненно, она логически следует из всей этой дряни.

— Чтоб я сдох, — говорит Бен, листая журнал. — Да, ты, пожалуй, права. На них действительно меньше одежды, чем когда я был маленький, или я просто-напросто успел состариться?

— Меньше одежды, — говорю я.

— Однако я не нахожу это привлекательным, — говорит Бен. — Только несколько диковатым.

— Не уверена, что от тебя кто-то ждет, чтобы ты счел это привлекательным. Это должно казаться привлекательным для девушек-тинейджеров. — Я смотрю через его плечо на каскад картинок: девушки-тинейджеры, телеведущие и поп-звезды; рекламные объявления разрастаются в целые статьи. — Знаешь, что я думаю? — говорю я. — Я думаю, общий посыл всех этих фишек таков: я готовлюсь. Ну, понимаешь, я готовлюсь гулять с парнями. Я готовлюсь заниматься сексом. Я… я не знаю, меня просто беспокоит, что в этих журналах столько ребячливости, и в то же время — столько секса. И это не статьи в рубрике «решаем проблемы». Тебя побуждают — игриво, так сказать, «по-детски», — уделять столько внимания дизайну твоих «понтовых» носков и твоей «понтовой» сумочки, и покрою твоих джинсов а-ля ребенок-телеведущий, и лаку для ногтей цвета жвачки потому — ну, по сути, — потому что ты хочешь, чтобы мальчики захотели тебя трахнуть. Но прямым текстом про это не говорится. Только эвфемизмы: западать, лизаться, замутить. Издатели не говорят: «Вот как можно заставить мальчишек мечтать о том, чтобы тебя трахнуть».

— Мальчишек — и Киерана, — замечает Бен.

Я улыбаюсь:

— Да, очевидно, и Киерана тоже. — На миг я задумываюсь об истории и осознаю, что были времена, когда бумага не была такой глянцевой и не пахла дешевыми духами. — Вот еще от чего не по себе: предполагается, что женщины моего возраста тоже должны хотеть выглядеть, как эти девчонки. Из-за того, что те худенькие, миниатюрные, и у них хорошая кожа — а это потому, что они, по сути, все еще дети, — взрослые женщины смотрят на них и думают: «я тоже хочу выглядеть так» — это же идеал. Так что в результате даже они покупают эти товары, понтовые носки и все такое. Даже я упорно заплетаю волосы в косички, как в шесть лет. — Я беру в обе руки по косичке и мотаю ими в воздухе. — Двадцать лет назад, выгляди я так ребячливо, мне бы это просто так не спустили.

— Мы — нация педофилов, — говорит Бен.

— Мы — нация педофилов, — повторяю я, подняв брови.

— Но мне твои косички нравятся, — прибавляет он. — Они очень стебные.

Я улыбаюсь:

— Спасибо. Наверное.

— Ты вот на что посмотри. — Бен показывает мне обложку одного из журналов. Там фотография юной американской поп-звезды, ее голая диафрагма занимает почти всю площадь обложки. На девчонке белый укороченный топик, под ним — розовый лифчик, на руках — обрезанные розовые чулки-сеточки, на ногтях — черный лак, на губах — розовый блеск, как у минетчицы в порнухе. На шее — красная бархотка в клепках, которая цепочкой соединяется с бархоткой на запястье, точно такой же, только поменьше. — И какой тут подтекст? Я — порнозвезда?

— Мне особенно нравятся садомазохистский ошейник и цепь, — говорю я.

— Для девушек, которые любят шоппинг, — говорит Бен.

— В смысле?

— Это слоган.

— Да уж.

Пока я уплетаю сэндвичи, он листает журнал дальше.

— А где страница «решаем проблемы»? — спрашивает он в конце концов. — Мне казалось, хоть это будет интересно.

— Вряд ли у таких девушек должны быть проблемы, — возражаю я.

Воскресенье. Я опять перебираю книжки в мамином ящике. Я — детектив, я ищу улики, улики жизни. Я пришла к выводу, что у моей мамы наверняка были все ответы. Такова моя мотивировка. Но ответов ноль. Ее здесь нет. Должно быть, ответы исчезли вместе с ней. Почему она умерла? Почему я ее совсем не помню? Почему она не оставила мне никаких улик? В этом ящике — миллион слов, это точно, но я до сих пор не нашла ни одного, которое имело бы смысл. Из этого миллиона слов она сама написала всего лишь примерно тысячу. Скупые записи в дневнике («занималась на скрипке, опять недовольна собой») да порой на какой-нибудь странице в книжке — ее имя или дата. Здесь должно быть что-то еще. Это ведь не все, правда?

И вот после ланча я наконец кое-что нахожу. Старый, потрепанный экземпляр «Женщины на обрыве времени» Мардж Пирси.[104] Мама написала на титульном листе, но не только свое имя. «Пожалуйста, верните эту книгу Беатрис Бэйли» — ее знакомый кудрявый почерк. Что ж, о'кей, в нескольких ее книгах есть такая надпись, или почти такая, с ее девичьей фамилией — моей фамилией — Батлер. Но тут есть кое-что еще. Она написала в этой книжке что-то лично для меня! Милая, любимая Алиса, я только что дочитала эту книжку и сама не знаю, что тебе сказать. Может, ты меня уже успела забыть. Интересно, сколько тебе сейчас? Дойдет ли до тебя эта книжка вообще? Я попросила твоего дедушку положить ее в ящик с книгами, которые тебе оставила, но порой люди обещают что-то сделать, а потом забывают А эта книжка для меня очень важна. Она объясняет… да много чего. Пожалуйста, береги ее. Алиса, прошу тебя, не сомневайся: я очень тебя люблю и всегда буду так любить. Эта любовь не умрет. Я-то умру, и даже чуть раньше, чем рассчитывала, но я никогда, ни за что не исчезну совсем. Чувствую, что должна сейчас сказать что-то глубокомысленное, но поля в книжке слишком узкие для моих мыслей о мире, я буду краткой. ИЗМЕНИ МИР. И неважно, большой или маленькой будет перемена, — главное, чтобы она была к лучшему. Я смотрю вокруг и вижу ядерные ракеты, вивисекцию, жестокость, нищету и голод. Будет ли все иначе, когда ты вырастешь? Я надеюсь. Там, на том свете, буду ждать твоего отчета. Со всей любовью — Мама.

Я сглатываю, к глазам подступают слезы. Она где-то там, ждет меня! Она любит меня! И тут я понимаю: вот как с нами разговаривают мертвые. Вот как они поддерживают связь. Моя мама ради меня совершила путешествие во времени. Моя личность будто становится больше. Я не просто Алиса Батлер, сирота, потерпевшая кораблекрушение. У меня есть мама, и она меня любит. Перестав плакать, я принимаюсь за книжку. Она очень взрослая, но я буду смаковать каждое слово. Я ее пойму. Я должна. И хоть я и не знаю, как смогу изменить мир, но чуть погодя, глядя из окна в бесконечный космос, я клянусь маме, что сделаю это. Где она живет — в облаках? Среди звезд? Внутри радуги? Однако она есть — где-то там. Теперь я в этом уверена.

Ближе к вечеру в воскресенье мне чудится, что бабушка, должно быть, грустит: я несколько недель не навещала ее в кабинете. У меня была куча школьных заморочек, но вообще-то разве это меня оправдывает? Жалко, сейчас не летние каникулы. Неохота возвращаться в школу. Понравился бы маме тот человек, которым мне приходится быть в школе, — да и поняла бы она его? Может, я показалась бы ей той, кем сама себя теперь считаю — трусливой коллаборационисткой? Я выглядываю в окно, но там ничего нет. Никакого ответа на падающей звезде. Никакого послания на межзвездном лазерном луче. Измени мир. Кабы знать, как. Несмотря на то что мне за два дня наверстывать домашку, я бреду по коридору к бабушкиной двери и стучусь.