Всеволод Волин - Неизвестная революция 1917-1921

• Название: Неизвестная революция 1917-1921
• Автор: Всеволод Волин
• Издательство: НПЦ «Праксис»
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-901606-07-8

Книга Волина «Неизвестная революция» — самая значительная анархистская история Российской революции из всех, публиковавшихся когда-либо на разных языках. Ее автор, как мы видели, являлся непосредственным свидетелем и активным участником описываемых событий. Подобно кропоткинской истории Французской революции, она повествует о том, что Волин именует «неизвестной революцией», то есть о народной социальной революции, отличной от захвата политической власти большевиками. До появления книги Волина эта тема почти не обсуждалась. Для Волина Российская революция не сводилась к деяниям Керенского и Ленина, социал-демократов, эсеров или даже анархистов. Она представляла собой взрыв массового недовольства и массового творчества, стихийный, незапланированный и неполитический — подлинную социальную революцию, какую за полстолетия до того предвидел Бакунин.

Будучи великим народным движением, «восстанием масс», Российская революция нуждалась в Волине, чтобы иметь свою историю, рассмотренную «снизу», как сделали Кропоткин и Жан Жорес в отношении революции во Франции. «Все огромное множество людей вышло наконец на авансцену», — писал Жорес о 1789 годе. То же самое можно сказать о России периода 1917–1921 годов, когда в стране совершались глубочайшие перемены, которые затрагивали все сферы жизни и в которых важнейшую роль играли простые люди. Аналогичные процессы происходили и в Испании в 1936–1939 гг. Именно в России и в Испании имели место величайшие либертарные революции двадцатого века — децентралистские, спонтанные, эгалитарные, осуществлявшиеся не какой-либо одной партией или группой, а прежде всего самим народом.

Наиболее выдающаяся черта этой «неизвестной революции» состояла, по Волину, в децентрализации и рассредоточении власти, спонтанном образовании автономных коммун и советов и в возникновении самоуправления трудящихся города и деревни. Действительно, все современные революции сопровождались созданием комитетов на местах — фабричных и домовых, образовательных и культурных, солдатских, матросских и крестьянских, — которые рождались из расцвета прямого действия низов. В России народными органами прямой демократии были Советы — пока большевики не превратили их в инструменты централизованной власти, подсобные структуры нового бюрократического государства.

Таков основной тезис Волина. Он подробно описывает усилия рабочих, крестьян, интеллигентов, стремившихся создать свободное общество, Основанное на принципах местной инициативы и автономии. Широкое освещение получает в его книге либертарная оппозиция новой советской диктатуре, главным образом, в Кронштадте и Украине. С глубокой симпатией рассказывает автор о махновском движении, не замалчивая, однако, и его негативные черты, такие, как пьянство Махно или образование вокруг него своего рода военной камарильи. (Как уже отмечалось, Волин расходился с Махно по вопросу об «Организационной платформе», и противоречия между ними так никогда и не были полностью изжиты.)

Тем не менее, книга Волина не лишена и некоторых недостатков. Говоря о предыстории российского революционного движения, автор лишь мимоходом упоминает о великих крестьянско-казацких восстаниях XVII и XVIII веков, не принимая во внимание их ярко выраженный антигосударственнический характер. Несмотря на все свои «примитивные» черты, восстания Разина и Пугачева являлись все же антиавторитарными выступлениями, борьбой за децентрализованное и эгалитарное общество. Далее, как это ни странно, Волин совсем не пишет об анархистах в главе, посвященной революции 1905 года, хотя именно тогда российские анархисты впервые выступили как серьезная сила, игравшая важную роль в происходивших событиях. (Стоит вспомнить, что Волин был в то время социалистом-революционером и перешел на позиции анархизма лишь в 1911 г.).

Описание Волиным социальной революции 1917 года также требует дополнений. Очень мало говорится в его книге о рабочем и крестьянском движении за пределами Кронштадта и Украины; игнорируются анархисты-индивидуалисты, интересная, хотя и относительно небольшая группа; не отражена и роль женщин в анархистском и революционном движении. А ведь именно женщины — в очередях за хлебом и забастовочных пикетах, на демонстрациях, на баррикадах и в партизанских отрядах, убеждавшие солдат и своих товарищей по работе, создававшие бесплатные школы и детские сады, охваченные всеобщим стремлением к обретению достоинства и равенству — играли главную роль в той самой «неизвестной революции», которая находилась в центре внимания автора.

Необходимо также добавить, что книга Волина страдает от стилистических погрешностей. По словам Джорджа Вудкока, Волин «не был прекрасным писателем в литературном смысле». Он имел склонность к многословию, и его история выиграла бы от большей сжатости. И тем не менее, несмотря на все свои недостатки, «Неизвестная революция» — впечатляющий труд. Это новаторское исследование малоизвестного аспекта Российской революции. За частичным исключением истории махновского движения Аршинова и истории большевистских репрессий Максимова, это единственная работа такого рода.

(с) А. Дубовик

---

Этот не совсем так.

Термин «нигилизм» был введен в русскую литературу, а затем в разговорный язык знаменитым писателем Иваном Тургеневым (1818–1883 гг.) приблизительно в середине прошлого века. В одном из своих романов Тургенев назвал так идейное течение — а вовсе не доктрину, — которое завладело умами многих молодых российских интеллигентов в конце 1850 года. Слово быстро прижилось.

Это идейное течение было по существу философским, нравственным. Его влияние распространялось исключительно на интеллигенцию. Оно всегда носило личный и ненасильственный характер, что не мешало ему вдохновляться идеей индивидуалистического бунта и мечтой о счастье всего человечества.

Движение, которое нигилизм вызвал к жизни (если вообще можно говорить о движении), не выходило за пределы литературы и нравов. Впрочем, при тогдашнем режиме любое другое движение было попросту невозможным. Но в этих двух сферах оно не останавливались ни перед какими логическими заключениями, не только формулируя их, но и стремясь проводить в жизнь как нормы поведения личности.

Таким образом, это движение направило российскую молодежь по пути духовной и нравственной эволюции, открыло для нее более передовые идеи и способствовало, в числе прочего, эмансипации женщин, получению ими образования, чем Россия конца XIX столетия по праву могла гордиться.

Оставаясь исключительно философским и индивидуалистическим, это идейное течение, благодаря своей гуманной и свободолюбивой направленности, несло в себе начатки социальных концепций, которые легли затем в основу подлинно революционного политического и социального движения. «Нигилизм» подготовил почву для такого движения, возникшего позднее под влиянием западных идей и событий как за пределами, так и внутри страны.

С этим последующим движением, руководимым организованными партиями или группами, имевшим конкретную программу действий и определенные цели, путали за границей «нигилистское» идейное течение, к которому только и следует применять этот термин.

В основе нигилизма как философской концепции лежали, с одной стороны, материализм, а с другой, индивидуализм в самом широком понимании.

Знаменитая книга Бюхнера (немецкий философ-материалист, 1824–1899 гг.) «Сила и Материя», появившаяся в то время и тайно отпечатанная на русском языке многотысячным тиражом, несмотря на риск, связанный с ее распространением, стала настоящим евангелием тогдашних молодых российских интеллигентов. Большое влияние на них оказали также труды Молешотта, Ч. Дарвина и многих других западных материалистов и натуралистов.

Материализм признали неоспоримой, абсолютной истиной.

Будучи материалистами, нигилисты вели ожесточенную борьбу против религии, а также всего, что не поддавалось рациональному осмыслению и научному исследованию, что не являлось сугубо материальным или не приносило непосредственную пользу, наконец, против всего, что имело отношение к сфере духа, чувств, идеалов.

Нигилисты презирали эстетику, красоту, комфорт, духовные радости, сентиментальность в любви, умение одеваться, желание нравиться и т. д. Следуя подобной логике, они доходили до полного отрицания искусства как проявления идеализма. Их главный идеолог, блестящий публицист Писарев, погибший по нелепой случайности в расцвете лет, сравнивал в одной из своих статей рабочего и художника. В частности, он утверждал, что любой сапожник заслуживает большего уважения и восхищения, чем Рафаэль, ибо первый делает материальные и полезные вещи, а произведения второго нельзя использовать на практике. Тот же Писарев с материалистических и утилитаристских позиций пытался развенчать великого Пушкина. «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник», — говорит нигилист Базаров в романе Тургенева.

Под «ожесточенной борьбой», которую вели нигилисты, следует понимать лишь литературную и устную полемику, не более того. Деятельность нигилистов ограничивалась завуалированной пропагандой своих идей в нескольких журналах и интеллектуальных кружках. Даже ее вести было непросто, поскольку царская цензура и полиция сурово преследовали «иностранные ереси» и всякую независимую мысль вообще. «Внешние» проявления нигилизма выражались главным образом в непринужденной манере одеваться и вести себя. Так, женщины-нигилистки обычно коротко стригли волосы, водружали на нос очки, чтобы выглядеть менее привлекательными и подчеркнуть свое презрение к красоте и кокетству, носили грубую одежду в противовес модным туалетам, подражали мужской походке и курили, заявляя таким образом о равенстве полов и бросая вызов общепринятым правилам поведения. Сути движения эта экстравагантность ничуть не умаляла. Она легко объяснима и простительна, учитывая невозможность как-то иначе заявить о себе. А в области нравов нигилисты являлись абсолютными ригористами.

Но главной основой нигилизма был своеобразный индивидуализм.

Возникнув сначала как естественная реакция на подавление свободной мысли и личности в России, этот индивидуализм пришел к отрицанию во имя абсолютной свободы личности всякого принуждения, обязанностей, условностей, традиций, налагаемых на человека обществом, семьей, обычаями, нравами, верованиями, приличиями и т. д.

Полное освобождение личности, мужчины и женщины, от всего, что может посягнуть на ее независимость или свободу мысли: такова была основополагающая идея нигилизма. Он отстаивал священное право личности на полную свободу и неприкосновенность.

Почему это идейное течение получило название «нигилизм»? Тем самым его сторонники хотели сказать, что не принимают ничего (по-латински nihil) из того, что является естественным и почитаемым для других: семью, общество, религию, традиции и т. д. Если такому человеку задавали вопрос: «Что вы принимаете, одобряете из окружающего вас, среды, которая считает своим правом и даже долгом оказывать на вас то или иное влияние?» — он отвечал: «Ничего!» (nihil). Значит, он был нигилистом.

Как мы отмечали выше, вопреки своему чисто индивидуалистическому и философскому характеру, нигилизм (отстаивавший свободу личности главным образом как абстрактное понятие, не выступая против господствующего деспотизма) готовил почву для борьбы с тем, что реально и непосредственно препятствовало политическому, экономическому и социальному освобождению.

Но не нигилизм начал эту борьбу. Он даже не поставил вопроса: «Что делать для подлинного освобождения личности?» Он до конца оставался в рамках чисто идеологических дискуссий, и реальные дела его ограничивались нравственной сферой. Вопрос о непосредственной борьбе за освобождение был поставлен следующим поколением, в 1870-е годы. Именно тогда в России появились первые революционные и социалистические группы[5]. Пришло время приступить к действию. Но оно уже не имело ничего общего с нигилизмом прошлых лет. Само слово это ушло в прошлое и осталось в русском языке лишь как чисто исторический термин, память об идейном движении 1860-х годов.

За границей принято называть «нигилизмом» все русское революционное движение вплоть до «большевизма» и использовать выражение «нигилистская партия». Это ошибка, вызванная незнанием подлинной истории движения.

Банкротство палочного режима

Крайне реакционное правительство Николая I не желало отдавать себе отчета в происходящем, замечать начинающееся брожение умов. Напротив, оно, с целью обуздать нарождавшееся движение, бросило вызов обществу, создав тайную политическую полицию (пресловутую Охранку[6]), специальный жандармский корпус и т. п.

Преследования по политическим мотивам стали настоящим бедствием для страны. Вспомним, что именно в то время молодой Достоевский едва избежал казни и был отправлен на каторгу за то, что состоял членом мирного кружка социальных исследований, руководимого Петрашевским; что к голосу виднейшего русского критика и публициста Белинского почти не прислушивались, а другой великий публицист, Герцен, был вынужден покинуть страну; и так далее, не говоря уже об убежденных и активных революционерах, таких, как Бакунин.

Этими репрессиями не удалось погасить напряженность, причины которой коренились слишком глубоко в обществе, и, тем более, улучшить положение в стране. Николай I не желал знать никаких других средств, кроме дальнейшего закручивания бюрократических и полицейских гаек.

Тем временем Россия оказалась втянута в Крымскую войну (1854–1855 гг.)[7]. Это стало катастрофой для страны. Военные перипетии со всей очевидностью продемонстрировали банкротство режима и слабость империи. «Глиняные ноги» колосса в первый раз дали трещину. (Естественно, уроков из этого не извлекли.) Война обнажила политические и социальные язвы государства.