Всеволод Волин - Неизвестная революция 1917-1921

• Название: Неизвестная революция 1917-1921
• Автор: Всеволод Волин
• Издательство: НПЦ «Праксис»
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-901606-07-8

Книга Волина «Неизвестная революция» — самая значительная анархистская история Российской революции из всех, публиковавшихся когда-либо на разных языках. Ее автор, как мы видели, являлся непосредственным свидетелем и активным участником описываемых событий. Подобно кропоткинской истории Французской революции, она повествует о том, что Волин именует «неизвестной революцией», то есть о народной социальной революции, отличной от захвата политической власти большевиками. До появления книги Волина эта тема почти не обсуждалась. Для Волина Российская революция не сводилась к деяниям Керенского и Ленина, социал-демократов, эсеров или даже анархистов. Она представляла собой взрыв массового недовольства и массового творчества, стихийный, незапланированный и неполитический — подлинную социальную революцию, какую за полстолетия до того предвидел Бакунин.

Будучи великим народным движением, «восстанием масс», Российская революция нуждалась в Волине, чтобы иметь свою историю, рассмотренную «снизу», как сделали Кропоткин и Жан Жорес в отношении революции во Франции. «Все огромное множество людей вышло наконец на авансцену», — писал Жорес о 1789 годе. То же самое можно сказать о России периода 1917–1921 годов, когда в стране совершались глубочайшие перемены, которые затрагивали все сферы жизни и в которых важнейшую роль играли простые люди. Аналогичные процессы происходили и в Испании в 1936–1939 гг. Именно в России и в Испании имели место величайшие либертарные революции двадцатого века — децентралистские, спонтанные, эгалитарные, осуществлявшиеся не какой-либо одной партией или группой, а прежде всего самим народом.

Наиболее выдающаяся черта этой «неизвестной революции» состояла, по Волину, в децентрализации и рассредоточении власти, спонтанном образовании автономных коммун и советов и в возникновении самоуправления трудящихся города и деревни. Действительно, все современные революции сопровождались созданием комитетов на местах — фабричных и домовых, образовательных и культурных, солдатских, матросских и крестьянских, — которые рождались из расцвета прямого действия низов. В России народными органами прямой демократии были Советы — пока большевики не превратили их в инструменты централизованной власти, подсобные структуры нового бюрократического государства.

Таков основной тезис Волина. Он подробно описывает усилия рабочих, крестьян, интеллигентов, стремившихся создать свободное общество, Основанное на принципах местной инициативы и автономии. Широкое освещение получает в его книге либертарная оппозиция новой советской диктатуре, главным образом, в Кронштадте и Украине. С глубокой симпатией рассказывает автор о махновском движении, не замалчивая, однако, и его негативные черты, такие, как пьянство Махно или образование вокруг него своего рода военной камарильи. (Как уже отмечалось, Волин расходился с Махно по вопросу об «Организационной платформе», и противоречия между ними так никогда и не были полностью изжиты.)

Тем не менее, книга Волина не лишена и некоторых недостатков. Говоря о предыстории российского революционного движения, автор лишь мимоходом упоминает о великих крестьянско-казацких восстаниях XVII и XVIII веков, не принимая во внимание их ярко выраженный антигосударственнический характер. Несмотря на все свои «примитивные» черты, восстания Разина и Пугачева являлись все же антиавторитарными выступлениями, борьбой за децентрализованное и эгалитарное общество. Далее, как это ни странно, Волин совсем не пишет об анархистах в главе, посвященной революции 1905 года, хотя именно тогда российские анархисты впервые выступили как серьезная сила, игравшая важную роль в происходивших событиях. (Стоит вспомнить, что Волин был в то время социалистом-революционером и перешел на позиции анархизма лишь в 1911 г.).

Описание Волиным социальной революции 1917 года также требует дополнений. Очень мало говорится в его книге о рабочем и крестьянском движении за пределами Кронштадта и Украины; игнорируются анархисты-индивидуалисты, интересная, хотя и относительно небольшая группа; не отражена и роль женщин в анархистском и революционном движении. А ведь именно женщины — в очередях за хлебом и забастовочных пикетах, на демонстрациях, на баррикадах и в партизанских отрядах, убеждавшие солдат и своих товарищей по работе, создававшие бесплатные школы и детские сады, охваченные всеобщим стремлением к обретению достоинства и равенству — играли главную роль в той самой «неизвестной революции», которая находилась в центре внимания автора.

Необходимо также добавить, что книга Волина страдает от стилистических погрешностей. По словам Джорджа Вудкока, Волин «не был прекрасным писателем в литературном смысле». Он имел склонность к многословию, и его история выиграла бы от большей сжатости. И тем не менее, несмотря на все свои недостатки, «Неизвестная революция» — впечатляющий труд. Это новаторское исследование малоизвестного аспекта Российской революции. За частичным исключением истории махновского движения Аршинова и истории большевистских репрессий Максимова, это единственная работа такого рода.

(с) А. Дубовик

---

Это ни к чему не привело. Вскоре были образованы и приступили к работе домовые, квартальные и прочие Комитеты. Решение вступило в силу. Принцип: «Каждый имеет право на достойное жилье», был реализован.

Комитеты посетили все жилища, чтобы подготовить их справедливое распределение.

Обнаружили, с одной стороны, ужасные трущобы, в которых несчастные ютились порой по несколько семей, в то время как в залитых солнцем и комфортабельных 10-15-комнатных квартирах проживали по несколько человек. Например, директор Инженерной школы, холостяк, один занимал шикарные двадцатикомнатные апартаменты. А когда комиссия явилась осмотреть его жилье и предложила сократить его «жизненное пространство» в пользу нескольких несчастных семей, живших в трущобах, он бурно запротестовал и назвал этот акт «настоящим разбоем».

Вскоре все жильцы нездоровых бараков, смрадных чердаков и грязных подвалов смогли переселиться в более менее комфортабельные жилища.

Для приезжих обустроили несколько гостиниц.

Каждый окружной комитет организовал мастерскую по ремонту жилищного фонда. Эти мастерские успешно функционировали.

Позднее большевистское правительство уничтожило подобную организацию и положило конец творческим начинаниям. Управление жильем было передано чисто бюрократическому централизованному учреждению — «Центральной организации по земле и недвижимости»[121], связанной с ВСНХ. Эта «Центральная организация» приставила к каждому дому, кварталу, округу чиновника, или, вернее, полицейского, призванного, главным образом, наблюдать за входящими и выходящими их зданий, сообщать о переездах жителей, нарушениях закона о проживании, доносить на «подозрительных» и пр.

Был издан ряд бюрократических и бесплодных декретов. Всякая позитивная работа прекратилась. Население лишилось возможности участвовать в ней (так происходило везде), повсюду воцарился застой. Лучшие здания были реквизированы для государственных бюрократических служб, под жилье для функционеров и т. д. А другие, оставленные без присмотра, начали приходить в упадок.

Превентивные меры правительства.

Столкнувшись с подобными действиями новой власти во всех сферах жизни, кронштадтские матросы быстро поняли, что оказались обмануты лживыми лозунгами «пролетарского государства», «диктатуры пролетариата» и пр. Они увидели, что под дружеской личиной на троне оказались новые враги трудящихся масс.

Матросы не скрывали своего разочарования. Уже с конца 1917 года, два месяца спустя после Октябрьской революции, в их рядах начинает зреть недовольство бюрократическими, произвольными, антиобщественными и антиреволюционными действиями правительства.

Но большевики не дремали. Правительство прекрасно знало, что из себя представляют кронштадтские революционеры. Оно не могло чувствовать себя в безопасности, пока совсем рядом с ним сохранялась цитадель подлинной Революции.

Нужно было любой ценой подчинить ее себе.

Правительство разработало макиавеллиевский план. Не осмеливаясь открыто, «в лоб» атаковать Кронштадт, оно начало методически, тайно ослаблять его, истощать его силы. Под благовидными предлогами оно приняло ряд мер, направленных на то, чтобы лишить Кронштадт его лучших сил, наиболее боевых элементов, «истощить» его и, в конечном итоге, уничтожить.

Прежде всего, оно как никогда прежде начало эксплуатировать революционный энтузиазм, силы и способности матросов.

Когда вскоре после Октября положение с продовольствием в городах стало катастрофическим, правительство попросило Кронштадт сформировать специальные команды пропагандистов и отправило их в провинцию, в деревню, чтобы внушать крестьянам идеи солидарности, революционного долга, в частности, побуждать снабжать продовольствием города. Революционная репутация кронштадтцев, заявляли большевики, могла сослужить здесь неоценимую службу: матросам легче других удавалось убедить крестьян поделиться частью собранного урожая с голодающими рабочими.

Кронштадт подчинился. Многочисленные отряды отправились в провинцию и выполнили поставленную задачу. Но затем почти все эти отряды под разными предлогами были раздроблены. Их бойцов вынудили остаться на местах. В Кронштадт они больше не вернулись.

Одновременно правительство постоянно забирало из Кронштадта крупные воинские подразделения, посылая их повсюду, где положение становилось неустойчивым, угрожающим, опасным.

Кронштадт неизменно повиновался. Сколько славных бойцов и активистов не вернулись больше на свои корабли и в казармы!

Правительству также постоянно требовались люди, способные занимать важные, ответственные посты, мужественно преодолевать любые трудности.

Кронштадт никогда не отказывал.

Командиры отрядов, коменданты бронепоездов и железнодорожных станций, квалифицированные рабочие — механики, токари, монтеры и т. д. — набирались из числа кронштадцев.

Кронштадт шел на любые жертвы.

Когда мятеж Каледина на юге страны принял угрожающие масштабы, именно Кронштадт послал против него большой отряд, что способствовало разгрому противника; но многие кронштадтцы полегли на поле боя.

В довершение всех этих подготовительных мер был нанесен мощный удар, которому ослабленный Кронштадт не смог противостоять.

Когда в феврале 1918 года матросы, возвращавшиеся после разгрома Каледина, высадились на конечной станции, откуда открывалась панорама заснеженного Финского залива, они с изумлением увидели, что проложенная по льду дорога черна от людей. Это были кронштадтские моряки, бредущие в сторону Петрограда с узлами за спиной.

Вскоре возвратившиеся бойцы узнали от них горькую правду.

Вопреки резолюции, единодушно принятой Всероссийским съездом матросов сразу же после Октябрьской революции и провозгласившей, что флот не будет демобилизован и сохранится в целости как революционная боевая единица, в начале февраля 1918 г. Совет Народных Комиссаров издал декрет о роспуске существующего флота[122]. Предполагалось создать «Красный флот» на новых основах. Отныне каждый новобранец должен был подписывать индивидуальное соглашение о том, что «добровольно» идет на флот. И, что показательно, зарплата морякам предлагалась весьма заманчивая.

Матросы отказались выполнять декрет.

Правительство ответило ультиматумом: либо подчинитесь, либо через сутки снабжение прекращается.

Кронштадт не ощущал в себе достаточно сил для стойкого сопротивления. Скрепя сердце и проклиная новую «революционную» Власть, моряки собрали пожитки и покинули «цитадель», прихватив с собой несколько пулеметов. «Может, они нам еще понадобятся, — говорили матросы. — Пусть большевики сами вооружают своих наемников!»

(Как известно, несколько месяцев спустя большевистское правительство разоружило все население. Каждому гражданину, кем бы он ни был и где бы ни находился, под страхом смертной казни вменялось в обязанность сдать оружие местным властям.)

Позднее некоторое число матросов, возвратившихся в Кронштадт с революционных фронтов, объединились. Но это была лишь незначительная горстка людей. Основные силы «рассеялись» по всей необъятной стране.

Кронштадт ослаблен

Кронштадт уже не был прежним.

Правительство не раз смогло в этом убедиться.

Так, во время мирных переговоров с Германией Кронштадтский Совет, как и подавляющее большинство остальных Советов, проголосовал против мира с генералами. Против него люди выступали на всех митингах и собраниях. Тогда большевики, приняв ряд мер, аннулировали первое голосование, подняли вопрос во второй раз и навязали мирную резолюцию. Кронштадт подчинился.

После заключения мира и распада сплоченного революционного блока (Кронштадт, Черноморская эскадра и др.) большевики могли спокойно укреплять свою диктатуру над трудовым народом.

Когда в апреле 1918 г. правительство разгромило анархистские группы в Москве и других местах, закрыло их штаб-квартиры, запретило прессу и бросило в тюрьму активистов, Кронштадт еще раз показал когти. Но они уже были не так остры. Теперь матросы не могли «повернуть пушки» против лжецов. Впрочем, последние были вне зоны их досягаемости: они, как и тираны прошлого, укрылись за Кремлевскими стенами, в Москве. Кронштадту пришлось ограничиться двумя резолюциями протеста: одна была принята массовым митингом на славной Якорной площади, другая — Советом.

Тотчас же на «гордость и славу Революции» обрушились жестокие репрессии. Большевики намеренно позволили собраниям состояться — им нужен был предлог. Совет распустили и заменили новым, более покорным. Собрания, пресса, как и повсюду, оказались подчинены государству. В городе создали отдел ЧК. Повсюду — в цехах, в полках, на кораблях — организовывались «коммунистические ячейки».