Натали Бранде - Голубые шинели

• Название: Голубые шинели
• Автор: Натали Бранде
• Издательство: Издательский дом "Мир новостей"
• Жанр: Эротика
• Год: 1997

Он прошел долгий и кровавый путь от простого деревенского паренька, рядового Красной Армии-до агента Интерпола, сотрудника отдела по борьбе с наркотиками. Насильственная смерть близких, могущественные враги и немногочисленные друзья, горы трупов за спиной — захватывающий роман для всех поклонников остросюжетных боевиков.

Тимофей Истомин, он же Лео Спенсер, он же суперагент французского Иностранного легиона по кличке Охотник — никого не простил и ничего не забыл — и только мучительная смерть всех врагов успокоит его… Он прошел все — унижения, оскорбления, пережил даже смерть близкого друга, но пройдя все эти испытания, умудрился сохранить чистоту души и даже отомстить тем, кто кинул его в пучину разврата, отомстить жестоко и по-мужски.

---

Однажды, после очередного такого издевательства Сашка попал ко мне в медсанчасть. У него оказались сломанными два ребра, была отбита печенка и свернута челюсть.

— Слушай, друг, — говорил я ему, накладывая повязки, — почему бы тебе не рассказать все полковнику, которого ты возишь. Он вроде неплохо к тебе относится, в конце концов можно же как-то найти управу на этих ублюдков.

Сашка иронически улыбнулся.

— Эх ты, деревня ты деревня, неужели ты еще ничего не понял? — невесело улыбнувшись, ответил он.

— А чего я должен понять-то?

— Да ты что слепой, ты не видишь, что тут, кроме службы, еще кое-чего происходит, и наши деды потому так борзеют, что повязаны с офицерами крепко-накрепко своими делишками.

— Да какие ту могут быть делишки? — изумился я, — Ну армия — она и есть армия, причем тут делишки?

— Козел ты, Тимочка, — усмехнулся снова Сашка, — ты что не видишь, сколько у наших дедов денег?

Я задумался — действительно, в последнее время деды особенно как-то шиковали. Покупали из сигарет только «Марльборо», пили только армянский коньяк, закусывали сервелатом. Я, честно говоря, думал, что просто эти парни из богатых семей — и им много чего подкидывают из дома. Да и, поскольку никогда на чужое не зарился, то просто заставлял себя не замечать этого, но тут вдруг, когда Сашка мне об этом сказал, я действительно удивился размаху солдатской роскоши.

— Да это еще что, — подтвердил Сашка, — я ведь видел, как наш полковник в Москве с такими братанами встречался — ну вылитые бандиты. Знаешь — затылки бритые, уши торчком, носы ломаные, на шеях цепи из золота с палец толщиной. И одного из них я узнал — он как раз брат Буряка, помнишь — они тут как-то на проходной встречались?

Опять Сашка был прав — мы оба с ним случайно видели брата Буряка на проходной — здорового такого лоха в джинсовом прикиде.

— Так это что получается, — оторопело зашептал я, — получается, что они с полковником как-то связаны? А деньги-то откуда?

— Ну, ты дурак или нет, — начал злиться Сашка, — неужели ты не видишь, что из армии тащится что ни попадя. Все продается — и бензин, и запчасти, не говоря уже об оружии.

Я застыл пораженный. Мне как-то и в голову подобное не приходило — я был вообще озабочен только одной мыслью — выжить и дождаться дембеля. Мне было как-то не до окружающих. А тут вдруг будто пелена спала с моих глаз.

— Да не может быть!

— Может, — сказал Сашка, — и вот когда полковник поговорил с этими братанами — он в машину вернулся и так, не глядя на меня, произнес: «Пока будешь молчать — будешь жить, слово скажешь — ты труп, понял?» Я в ответ ему: «Да я вообще ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, товарищ полковник.» А он мне: «Добре.» И все — больше ни слова. И ты хочешь, чтобы я ему на Буряка жаловался?

Да, получалось, что жаловаться было некому. Теперь мне стало ясно, почему Буряк ведет себя так развязано и уверенно. Перевязав Сашку, дав ему таблетку анальгина — других у нас в мед части отродясь не было, не считая конечно пургена, — я ушел, а на следующее утро нашел Сашку валяющимся на полу, всего в крови, со следами ожогов на лице.

— Кто это сделал? — кинулся я к нему.

Сашка был в забытьи, а когда пришел в себя, то рассказал, что вскоре после моего ухода появился Буряк с дружками, они подвесили Сашку за ноги к потолку и держали так часа два, глумясь над ним, прижигая его лицо сигаретами, а потом, обрезав веревки, дали его телу упасть и ушли, оставив на полу. Несколько часов Сашка был между жизнью и смертью, кроме того, от падения он получил сотрясение мозга. Когда он рассказывал мне о тех издевательствах, которым подвергся, он не мог сдержать слез, и я, пожалуй первый раз в жизни, видел, как парень плачет, размазывая слезы по щекам.

Стоя в тот день у его кровати, я поклялся себе, что никогда не позволю так издеваться над собой, и если мне придется попасть в такую ситуацию, то я лучше убью Буряка, лучше пойду под трибунал, чем дам им над собой глумиться. И еще я понял, что мои опасения на этот счет не безосновательны, да и Сашка сказал:

— Они пытали меня, спрашивали с кем я видел генерала. Спрашивали, кому об этом рассказывал…

— И что ты? — замер я.

— Ну я, — Сашка всхлипнул, — я им сказал, что рассказывал тебе. Тимка, прости, но он хотел сигаретой мне выжечь глаз.

— Брось, — коротко сказал я.

Я уже понимал, что события развиваются по нарастающей, и теперь надо бороться за свою жизнь в прямом смысле этого слова.

— Слушай, — сказал я, — тебе надо бежать. Я же ухожу на ночь, тут никого не остается, понимаешь, они ведь еще придут — и тогда, тогда… — я не закончил фразу.

— Я знаю, — сказал Сашка, — я все знаю, но куда я убегу в таком состоянии, да и потом я думаю, что сегодня они не придут.

Я сел, обхватив руками голову. Надо было немедленно что-то предпринимать. Как-то я слышал сплетни, что якобы наш замполит пользуется немалым авторитетом в части, и при этом он берет себе под покровительство хорошеньких мальчиков за определенные услуги.

Я особенно не верил во все это, но понимал, что если у нас с Сашкой есть какой-то шанс выжить — его надо использовать до конца. И в тот момент я осознал, что человеческая жизнь — слишком драгоценная штука, и нет такой цены, которая была бы чересчур велика, чтобы уплатить ее за право остаться в живых, просыпаться каждое утро и видеть рассвет.

Я уже знал, что я готов на все, лишь бы остаться в живых, я чувствовал, что страх, предательский страх перед Буряком начинает разъедать мой мозг, мое тело, начинает превращаться меня в тряпку, в кусочек трепещущего дерьма, я, державшийся так долго и не пускавший эту проклятую бациллу страха в свою душу, несмотря на все издевательства дедов, сегодня, при виде изуродованного Сашкиного лица понял: я боюсь, и раз я боюсь, значит, все — моя песенка спета, я уже не смогу ничего преодолеть, во мне уже не осталось силы.

Наверное, всю оставшуюся жизнь я буду проклинать себя за тот день минутной слабости. Из-за чего я, собственно, тогда разнюнился? Я ведь был до этого момента вполне достойным мужчиной. Во всяком случае, ощущал себя таковым, так почему же я дрогнул тогда, почему? И может быть, если бы остался тверд, может быть, еще мог спасти Сашку. Но я не рассуждал тогда, я помчался со всех ног к майору и попросил его выслушать меня.

— Да? — с интересом и неподдельным участием сказал Вадим Георгиевич, наш замполит, — да Тимофей, слушаю тебя.

И в этой обманчивой теплоте его голоса, в этом минимальном проявленном участии, в этом неформальном обращении по имени я увидел надежду на помощь. Я рассказал ему все, что знал, все до мельчайших деталей.

По мере того, как я углублялся в детали, лицо Вадима Георгиевича становилось все мрачнее и мрачнее, и когда я закончил, он и вовсе посерьезнел.

— Понимаешь, Тима, если все, что ты мне рассказал — правда, то ты в большой опасности. Насчет твоего друга — даже не знаю, что и сказать, думаю, что для него мы уже ничего не сможем сделать. Но теперь кроме тебя еще и я в опасности — ведь ты мне все рассказал, и я знаю столько же, сколько и ты. Я ведь не могу теперь сделать вид, что ничего не слышал.

— Но неужели ничего нельзя предпринять? Ведь есть же вышестоящее руководство, ведь вы же можете доложить по инстанции, ну как же так! — в отчаянии вскрикнул я.

— А ты успокойся и подумай — я всего лишь майор, а тот, кто встречался с братом Буряка, как вы его называете, по званию полковник. Как ты думаешь, кому я должен доложить о неприятностях в подразделении? Правильно — старшему по званию. То есть товарищу полковнику. Если я буду докладывать кому-либо вышестоящему, перепрыгивая через голову старшего начальства — я нарушаю воинскую дисциплину, и не известно, чем это может для меня кончиться. А если все так серьезно, как ты говоришь, и возможно — я повторяю, возможно — то есть мы не знаем наверняка — что речь идет о хищении оружия, значит, здесь наверняка крутятся большие деньги, и наверняка полковник действует не сам по себе, его, скорее всего, покрывают те самые вышестоящие, кому ты предлагаешь пойти и нажаловаться на полковника. Ну так как — картина ясна? Я ведь — при плохом повороте событий — могу и под трибунал попасть. А мне этого не хочется, мальчик, ох как не хочется.

Я стоял, слушая его, и последняя надежда на счастливый исход таяла в моей душе. Все казалось слишком безвыходным, слишком безнадежным. У меня было ощущение, что я обеими ногами стою на мине и стоит чуть-чуть пошевелиться — я взлечу на воздух.

— Ну а я — как же? — задал я дурацкий вопрос.

— Ты? — майор с сомнением посмотрел на меня, — Для тебя пожалуй я еще смогу что-то сделать. Во первых, думаю, что сегодня ночью тебе опасно находиться в казарме — ведь Буряк уже знает, что ты обо всем в курсе. Он может попытаться, хм, произвести обработку, чтобы заставить тебя молчать. Так что ты находишься в прямой опасности.