Наталья Рубанова - Welcome to Рязань (Эссе-сон, или Экскурсия жизнь спустя)

• Название: Welcome to Рязань (Эссе-сон, или Экскурсия жизнь спустя)
• Автор: Наталья Рубанова
• Издательство: Редакция литературного журнала для семейного чтения «День и ночь»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007

---

Остановка аккурат против книжного: уже «их», мое-то прошлое на этом самом месте вырезали: «моего» книжного (с толстой кассиршей, работавшей там со времен Царя Гороха до начала нулевых гг., то есть когда меня в Рязани уж «не водилось»), след простыл… А ведь именно там были куплены когда-то те самые книги, в том числе и «макулатурные» (совсем младое племя уж об этом, к счастью, не ведает). Дорого можно заплатить за подобное путешествие! Попасть во чрево того самого провинциального магазинчика (в скобках: оценить ассортимент и полюбопытствовать на предмет пипл, одежда которых вполне сойдет уже для винтажной коллекции, подумать о тексте для…). Увидеть у стеллажа девочку — сначала с косой, потом с каре, никогда не «на шаре» — листающую, скажем, стихи. Подойти к ней: «Привет!» — усмехнуться… Или не усмехнуться? Или просто взять за плечи, встряхнуть хорошенько и, посадив на ковер-самолет, отправить-таки хоть куда-нибудь отсюда?… Чтобы не было потом «невыносимо больно» за «бесцельно», еtc.?… Но Европа в Рязани не упоминается всуе, а до белокаменной — двести километров: делоff-то, впрочем… Тсс… Ли-ри-ка… Лирику — ДОЛОЙ! ДАЁШЬ! УРА! Наступаем на горлышко песне: а раньше в Рязани винно-водочная тара не отличалась изысками. Пьют же там, как и везде в России, всё, что горит. Не больше — но и не меньше.

Вдох-выдох, вдох-выдох… Подъезжает «шестерка» (троллейбус) — не в той ли в девяносто втором?… Дальше не продолжать; далее — никому не гарантированная «неприкосновенность частной ж.» — и вообще ж. всякой. Клац-клац: двери. «Памятник Павлову» — привет от Есенина, «Библиотека Горького», «Площадь Революции» — или как там ее теперь? Соборная, что ли? «Детский мир»?… А Ленина, став улицей Астраханской, снова обернулась кепочкой великого энтузиаста… Остановок не объявляют; проснувшаяся кондукторша отрывает билетик (счастливый; кинуть в кошелек; отложить «на черный день», потом съесть; смейтесь-смейтесь). Брови непроизвольно ползут вверх: всего пять рублей. Пять — и можно легко доехать из одного конца города в другой. Я не делаю этого. Я даже не выхожу на ***, словно боясь спугнуть воспоминание о музыке прошлого века. Моей — и ничьей больше; и нечего о том.

Куда еду? Еду ли? Это — Рязань? Рязань? Рязань? Ryazan? Да что это такое, черт возьми? «Подскажите, как проехать к ***» — название улицы незнакомо; «Вы не знаете, эта маршрутка доедет до ***?… А какая доедет?…» — «Простите, не знаю»… Гостья? Здесь?… Щемящее чувство дома: от сумы, тюрьмы да Рязани не зарекайся. Нелепое смешение досады и радости; абсолютная — а бывает относительная? — амбивалентность. Одномоментно. Одновременно. Во Времени Прошедшем и Будущем. В Настоящем. В Настоящем Продолженном. Всегда: нераздельно, неразрывно. Быть может, всегда.

«В Рязани ликвидирована оранжерея конопли», «С наступлением обильных снегопадов, пришедших на смену аномально теплой погоде, в городе Рязани начала работать снегоуборочная техника», «Два дня в Рязани находилась спортивная делегация китайского города Сюйчжоу из провинции Цзянсу…»

Что ни камень — то преткновение: Рязань на шее.

Захожу в магазинчик — когда-то на его месте был молочный, тот самый: и эти стеклянные поллитровые бутылки с молоком, запечатанные золотистой, серебристой, светло-зеленой фольгой… Наверное, я бы втридорога переплатила именно за такую бутылку; и вот некие умники, давным-давно просчитав мое — и еще нескольких миллионов таких же «ностальгирующих» — желание (хотя и относительно другого «продукта»), подсовывают в другой лавчонке то самое ситро — БУРАТИНО… Не покупаю, ухожу: угадайте с трех раз.

…А вот и школка — весьма средняя, облезлая, сколь ни крась. Таких не счесть; за версту несет скукой, Рязанскими училками (нет-нет, среди них есть и нормальные… и даже ухоженные, попадались) и мокрым мелом (едва пишет по доске, пусть ту даже и «сахарной» водой терли): ничего не изменилось, только цвет — вместо поносно-желтого — грязно-бордовый. А вот школкин двор с той же гробоподобной атрибутикой и все та же дыра в заборе, через которую можно «срезать» угол и выйти на другую улицу через беседку: ничего не изменилось. Вот тот же магазин с порядком поистаскавшейся вывеской СЕМЕНА, которая уже не раздражает, как раньше. Все тот же унылый продуктовый, где маются очередные продавщицы в тщетном ожидании функционального хасбанта, которого не будет. Вот «Изумруд», где бабушка покупала внучке чудесный золотой перстень, не подозревая о том, что через двадцать с лишним лет его у нее украдут. Вот экс-«Галантерея», «Обувь» (ау, коричневые лакированные туфли на воттакенном каблуке!), ничем не примечательный, кроме связанных с ним «сюжетов», ДК, музыкалка: ничего, как будто, не изменилось. Крошечный двухэтажный домик, притаившийся в малюсеньком подобии парка; кажется, зайдешь туда — и выйдет ***: «Привет, Натали! Иди в класс» — но *** давно в Питере, Рязань никогда не любила, однако бросить город решилась лишь в пятьдесят: «на подоконнике Европы» ей лучше.

Странные (порой чудовищные) отношения с Рязанью возникали у многих. N, вернувшись «к пенатам» через восемь лет после вынужденного расставания с «большим городом», раньше срока (впрочем, о сроках здесь не судят) оказалась на все том же пресловутом Шоссе Энтузиастов; город методично убивал ее. Пил: каплю за каплей. И — выпил, убил: «Я даже не смотрю по сторонам, когда выхожу на улицу, только под ноги» (она — мне, уже в прошлом веке).

И я зажимала порой нос, чуя легкое головокружение от некоего абстрактного — ан нет его реальнее — удушья, со страшной скоростью «носившегося» в воздухе, нагонявшего тебя если не с помощью «ума», так «хитрости»… Силки. Капканы. Петли. Они тесны и унылы, эти вполне нормальные улицы — и лишь потом, много позже, понимаешь, что только там, около дома, где прошло детство («Стареешь, мать!»), и хочется порой оказаться. Однако… в качестве гостя. Любить Рязань лучше издали — как, впрочем, и любую другую точку на этом маленьком шарике, включая и Москву, и Амстердам, и… Даже «самую-самую»: подноготная почти всегда исключает любовь. Мысль, впрочем, не нова. Что не исключает возможности ее дублей. Basso ostinato: чрезвычайно упорный бас.

Ольга Татаринова[3] (1939–2007) в книге «NON FICTION: „Кипарисовый ларец“»[4] описывает Рязанское свое студенчество как «тусклое» и «пропащее». Одновременно читаем в ее «DIARY»[5] вот что (не знаю, писал ли об этом городе кто-то лучше неё): «Хочу в Рязань, потому что цветет там сейчас черемуха, и комнаты в нашем доме-общежитии полны запаха ее и света; кто-то сидит в читалке, смотрит в окно, заторможен и заворожен — в солнечном столбняке, и кого-то не пускают на улицу без пальто.

Если пойти налево, дойдешь до кладбища с большой утиной лужей, как луг, и с рябью.

Днем мимо кладбища идти весело по пыльной дороге.

А можно — прямо через рощу с чистящими зубы березками. Перепрыгни сочно-зеленый ров, обойди, не пугаясь, больницу — и ты у переезда, на котором ничего не изменилось со времен Станционного Смотрителя: полосатая будка, шлагбаум на цепи. И деревянный двухэтажный дом. Ведь был в нем и трактир, и метель пережидали.

…Найду ли я тот переулок, что прятался обыкновенно от меня, если надо было попасть в его темень сосен и буков — отойти, сбросить с себя тревогу?

Асфальт завернул в него и остановился.

А там ветшает особняк с мансардой, и напротив — деревянный уют с резным мезонином, на двери покоится табличка со скромными завитушками: Ле-Моринье. Насквозь просвеченный палисадник, качели маленьких Ле-Моринье показываются пустыми из-за дома и прячутся опять — так, от ветра. От него и пахучие тополя осыпают своими ветреными сережками.

И потускневшая табличка со скромными завитушками.

Только надо обязательно иметь в кармане двадцать копеек, потому что ты оживаешь, и хочется смеяться, почти хочется любить: необходимо зайти в маленькую лавчонку за углом — купить вяземских пряников, для их тягучего откровенного вкуса — в Рязани, весной» (1962).

По словам писателя, давным-давно она задержалась в этом городе на несколько лет из-за того, что, сидя в каком-то кафе увидела… «лошадиную морду, спокойно заглядывающую в окно: ну разве можно после такого уезжать?!».

…на площадь Ленина вернули памятник (ему же), вместо которого энное количество времени стоял на постаменте крест: итак, на колу висит мочало, а над площадью нелепо возвышается бесшоссейный энтузиаст. И немудрено, ведь рядом с ним… Чур меня! «Более чем трехтысячной колонной встретили рязанцы праздник Великого Октября. Таким вот дружным строем ответили они на „отмену“ антинародной российской верхушкой этого святого для каждого советского человека дня. В ходе митинга у памятника В. И. Ленину участники с большим подъемом встретили радиообращение Председателя ЦК КПРФ Г. А. Зюганова, выступления первого секретаря Рязанского обкома КПРФ В. Н. Федоткина, первого секретаря обкома СКМ Э. Н. Волковой, руководителя регионального отделения движения „Трудовая Рязань“ В. В. Крючкова, заместителя председателя областного Совета ветеранов В. С. Толстова. Торжественно были вручены ордена ЦК КПРФ „Партийная доблесть“ наиболее активным коммунистам: В. П. Акульшину, Н. А. Зотову, Ю. П. Земцову, В. Н. Картушину, Е. В. Яшиной. Митинг завершился принятием требований участников митинга к центральным и областным органам власти и исполнением „Интернационал“. Участники демонстрации возложили алые гвоздики к памятникам В. И. Ленину и Героям Революции на кремлевской набережной. Демонстрации и митинги прошли и в других городах области: Сасове, Скопине, Михайлове. Митинги и торжественные собрания состоялись в Клепиках, Шилове, Сапожке, Касимове и других.<…> 5 ноября в рамках празднования 89-й годовщины Великого Октября обкомом СКМ РФ был проведен торжественный вечер и дискотека в Дворце Молодежи (г. Рязань).»