Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2001)

• Название: Журнал Наш Современник №6 (2001)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

Тут он обратился ко мне:

- А, парень, страшно помирать-то?

- Страшно, - ответил я.

- А вот ежели бы вроде как понарошку: ну, будто спишь, сон видишь - это жизнь, а проснулся, штаны надел и пошагал - это то, что почитают за смерть. Тогда как? Страшно?

- Тогда нет. Только, если по-настоящему, то душе штанов не надо, ей и так удобно, она - красивая.

- Вот те раз! - зареготал мужик. - Да ты, брат, феномен. Молодец, попом будешь! Красивая, и порток не надо... - ну, уморил! Пошли вместе. С тобой, в случае чего, и помирать не страшно. Давай уж подсоблю, что ли: видишь, очередная прореха в обстреле.

- Не надо, я сам.

Осерчав на мужика то ли за его насмешку, то ли еще за что, я спрятал веревку от санок за спину.

- Ну, как знаешь, молодец! Не поминай лихом. Авось встретимся где-нибудь в краю небесном... Без порток...

Женщина тоже весело смеялась, называя меня "философом кислых щей".

- Почему "философ"-то, когда в таких случаях принято говорить "профессор"? - сердито крикнул я им вдогонку.

Но они в ответ, махнув на меня руками, только расхохотались еще громче.

Очередная серия взрывов утихла. На всё про всё у меня было десять-пятнадцать минут, и я поспешно поплелся за ними вслед.

Я быстро шел и думал: "А правда, что такое настоящее чудо? Ну, бабка рассказывала, что вроде бы исцеляются от всяких болезней у святых мест, замуж по молитве удачно выходят, иные даже святых людей видят и разговаривают с ними, что-то наперед в жизни знают, ну и прочее, тому подобное. Только это ведь все по рассказам, а как оно на самом деле бывает - про то неведомо. Вот мужик с теткой, - я сердито посмотрел в спину веселой парочки, - хохочут, чуть пузо не трескается, поди попробуй, докажи им тут что-либо..."

Так думал я, поспешая, и замечтался, представив себе, как было бы здорово, к примеру, у Бога мороженое попросить - десять или даже сто порций таких, как у Левочкина, местного мороженщика, аппетитных кружочков из холодной молочной массы в тощих вафельках, - попросить и тотчас получить; вот тогда бы, пожалуй, замолкли бы и эти пересмешники, а так, поди, поспорь с ними...

И вдруг у самого края моста, не переходя его, я словно понял в себе отчетливое предложение вернуться:

"Сынок, тебе в другую сторону, - будто сказано было мне, - посмотри, где тебя крестили?"

Я взглянул назад, на только что оставленный храм, чуть замешкался, соображая, в чем тут дело, и... вдруг санки мои полетели с крутосклона прямо под мост. Мешок бухнулся в сугроб, у самого края реки. Я опрометью, не помня себя, ринулся вниз, за зерном. И тут словно сломались хорошо отлаженные "немецкие часы": красновидовские шестиствольные минометы отвратительно взвыли совершенно непредусмотренными залпами. Над мостом понесся огненный смерч. Заухало и затрещало горячее разорванное железо. На какое-то мгновение я оцепенел от мысли: что бы со мной было, не задержись я по эту сторону моста и не скатись мой злополучный мешок к реке?

"А как же баба-то с мужиком? - тотчас прошибла меня мысль. - Ведь с собой звали, помочь хотели..."

С трудом волоча отдельно мешок и санки, я едва выбрался наверх и, не переводя дыхания, пустился что было мочи домой.

Спустя часа два, когда стрельба поутихла и "немецкие часы" вновь заработали в прежнем отлаженном режиме, я перебрался на другую сторону реки.

Вот здесь, у самого подножия этого холма, - в следующую зиму шестьдесят лет тому стукнет - лежали мои знакомые. Мертвые, они как будто удивленно смотрели на меня широко раскрытыми глазами и говорили: "А, парень? Как же это так случилось? Ведь мы шутейно обо всем говорили, а вышло вон как..."

Дед замолчал, с задумчивым удовлетворением разглядывая отреставрированную церковь. Словно точеная из мрамора, сияла она светлее самого снега. Над ней кружились птицы, внутри нее, как и в былые столетия, шла жизнь.

- Значит, они так и не проснулись? - странно спросил внук.

Дед, помедлив, ответил:

- Почему? Вероятно, "проснулись", только вряд ли эту жизнь следует сравнивать со сном, слишком большой смысл заложен в ней для человека. Знаешь, как правильно в песне хорошей поется:

Сережка ольховая, легкая, будто пуховая,

Но тронешь ее - всё окажется в жизни не так,

Так значит, что жизнь не такая уж вещь пустяковая,

Когда в ней ничто не похоже на просто пустяк.

Внук помолчал, что-то усердно обдумывая, и вдруг твердо заявил:

- А знаешь что, дед? Это лучше, что они все-таки т а м "проснулись", здесь бы они и теперь все равно без мороженого не поверили бы, что Бог есть.

* * *

В предисловии к документальной книге Александра Сухарева "На муромской дорожке" глава города Мурома Петр Кауров писал:

"Рано или поздно человек привыкает ко всему. Привыкли люди и к войне. Но не могли матери привыкнуть к горю. И каждая новая похоронка обрушивалась непривычным и неожиданным несчастьем. А их пришло в Муром в годы войны более семи с половиной тысяч. Семь с половиной тысяч мужей, отцов, сыновей и дочерей, братьев и сестер не вернулись к родному очагу. Это не просто напоминание. Это - боль незаживающая. Она не прошла. Она осталась. Она не должна проходить.

Об этом и повесть Александра Сухарева "На муромской дорожке", чье детство в городе на Оке было опалено военным лихолетьем. Это не только воспоминания, но и напоминание о том, какой ценой досталась Великая Победа даже для жителей тихого тылового городка, никогда не видевшего фронта, не слышавшего грома пушек..."

Предлагаем вашему вниманию несколько отрывков из повести Александра Петровича Сухарева - уроженца города Мурома, выпускника юридического факультета Казанского университета, государственного советника юстиции 3-го класса, что приравнивается к званию генерал-майора, Заслуженного юриста РФ, Почетного работника прокуратуры.

Как это начиналось

Ж или мы на окраине города, улица небольшая, извилистая, горбатая, всего двадцать домов, Козьеречковская называлась. С одной стороны река, с другой - железная дорога, в центре - базарная площадь, памятник Ленину на ней, бывший монастырь, в котором были военное училище и краеведческий музей. Чуть дальше, на берегу реки, сгрудились корпуса текстильной фабрики имени Розы Люксембург и Карла Либкнехта, а за ними - Народный дом "Водник", наш двухэтажный деревянный дом, школа и баня из красного кирпича.

Гордостью города был железнодорожный мост через реку. Строили его долго, всем миром. Трудились и по ночам, запалив костры. Землю возили на телегах. Так возвели сначала высокую насыпь, а затем мост. За мостом, до самого горизонта тянулись заливные луга. В начале лета, когда река входила в свои берега, приезжали цыгане, размещались табором в лугах.

Нам повезло: жили в городе, а раздолье, как в деревне. Соседи выкармливали поросят, по оврагам паслись козы. Ночью брехали собаки, по утрам горланили петухи.

А тут война!..

У речной переправы возник самотеком базар. Продавали все, что можно было, и все дешево. Много было мяса и рыбы. Повсюду белела разбросанная яичная скорлупа, блестели на солнце пустые бутылки из-под водки. В огромных чанах варили на кострах речные ракушки для свиней. Торговали сосновыми шишками для самовара и дровами, распиленными и расколотыми на плашки, уложенными на телегах. У огня, на виду у всех, кузнечили цыгане, выковывали скобы, подковы, кочерги. Стучали молотками, озорно балагурили, собирая вокруг себя зевак.

- Братья и сестры, православные и неправославные, крещеные и некрещеные, - канючила старуха-попрошайка, выставляя вперед ладонь с монетами, - иду по пути Христова, несу свою юдоль скорби, умываюсь у колодца, питаюсь тем, что подают.

Она горбатилась, вытаскивала из-под головного платка пучок седых волос, старалась разжалобить людей.

Люди хмурили брови, освобождали ей дорогу, но денег не давали. Попрошайка гневно каркала:

- Идет беда страшная, гееннский огонь разрушит дома, изуродует людей и земли. Примите общую молитву, просите на коленях Бога нашего о помощи.

Ее голос заглушал громкоговоритель на столбе: гремела песня, известная всем наизусть: "Стоим на страже всегда, всегда, а если скажет страна труда - винтовки в руки! В карьер! В упор! Краснознаменная, смелее в бой, смелее в бой!"

Когда громкоговоритель на мгновение замирал, старуха кричала особо громко:

- Близок час суда Божьего...

Я и Вовка Кондаков, мой друг, не спускали глаз со старухи. Кондаку не нравилось, что та крестилась кулаком, в котором сжимала монеты. Решил проверить ее на жадность: бросил на землю пустой кошелек, привязанный за нитку, а сам затаился за будкой "Квас - морс". Попрошайка воровато глянула по сторонам, пригнулась, чтобы сцапать кошелек, но кошелек, к ее удивлению, скакнул вперед. Попрошайка повторно кинулась за ним, но кошелек исчез совсем. И тут старуха смекнула, что ее надули. Разом вцепилась в рыжие волосы Кондака. И кто знает, чем бы кончилась потасовка, если б не парни в косоворотках и сапогах. Двое из них потащили старуху в милицию.