Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2001)

• Название: Журнал Наш Современник №11 (2001)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

И судя по всему, она полна решимости выдержать этот экзамен, то есть доказать глобальному сообществу, что нет на свете ничего такого, что она зарезервирует за собственным народом в ущерб требованиям глобального естественного отбора. В проекте нового Земельного кодекса прямо заявлено, что граждане РФ не будут иметь никаких преимуществ перед иностранцами и лицами без гражданства в праве собственности на российскую землю. Таким образом, этот проект стал чем-то большим, чем очередной документ либерального реформаторства: он стал манифестом глобализма — свидетельством окончательного перехода нашей правящей элиты с национальных на глобальные позиции!

Но новый Земельный кодекс, как и все реформаторские экономические решения, ему предшествующие, свидетельствует не только о перемене статуса элиты с национального на глобальный. Он лежит в контексте еще одного эпохального переворота, развертывающегося на наших глазах: перехода от продуктивного капитализма веберовского типа* к новому спекулятивно-ростовщическому капитализму, связанному с постпродуктивными практиками валютных манипуляций, неэквивалентного обмена и получения всякого рода нетрудовых рент.

Элиты, пожелавшие стать глобальными, не только отказались от национальной идентичности и от защиты национальных интересов. Они отказались разделять с собственными народами тяготы существования, связанного с заповедью “в поте лица своего добывать хлеб насущный”. Элиты заявили о своем праве свободно мигрировать из трудных в легкие, привилегированные пространства, из сфер, требующих напряжения и ответственности, — в прекрасный новый мир, где царят легкость и безответственность.

Реабилитация элит, произошедшая в постфеодальную эпоху, была как раз вызвана тем, что элиты подключились к продуктивным видам деятельности, связанным с соединением творческого труда с производством. Творческое напряжение и повседневная социально-организаторская ответственность элит по большому моральному счету могли оцениваться никак не ниже, чем повседневное усердие масс. Более того: элиты стали выступать в роли инновационных групп, первыми осваивающими новые возможности эпохи модерна и постепенно делающими их всеобщим достоянием. Именно таким был цивилизационный механизм модерна, связанный с воспроизводством на массовом уровне достижений элитарных творческих групп.

И вот теперь в глобальную эпоху мы столкнулись с элитами, предпочитающими, во-первых, имитаторскую и плагиаторскую активность, связанную с внешними заимствованиями, тяготам и рискам собственного творческого поиска; во-вторых, стремящимися зарезервировать все передовые достижения исключительно за собой, не чувствуя при этом никаких обязательств перед собственными нациями. Так появился в мире новый тип глобалистов-западников.

При этом подвергся существенной реинтерпретации сам эмансипаторский процесс эпохи модерна: прежде его понимали как раскрепощение инициативной “фаустовской” личности, требующей не свободы сибаритства, а свободы напряженной творческой инициативы во всех областях жизни. И вот со временем какой-то микроб подточил энергию и нравственное здоровье прежнего “фаустовского типа”. Он заново открыл для себя современность: уже не как поле свободного труда и творческого дерзания, а как десоциализированное пространство гедонистического индивидуализма, не желающего знать никаких социальных заданий и обязательств.

Новоевропейский проект эмансипации личности незаметно был подменен проектом эмансипации инстинкта — главным образом инстинкта удовольствия. В особенности такая подмена устраивала наших нуворишей приватизации, мнящих себя новыми элитами. Приобщиться к мировой элите по стандартам творчества они заведомо не могли, а вот вписаться в нее по потребительско-гедонистическим стандартам они пожелали всерьез. К этому толкованию элитарного существования их уже частично приучила советская система спецраспределителей, и тогда надежно спрятанная от “этого” народа.

Литературная классика описала энтропийный процесс, воплощаемый буржуа в третьем поколении: внуки первопроходцев рынка демонстрируют куда больше находчивости в том, как растратить доставшиеся им богатства, чем в том, как его сохранить и приумножить. М. Горький в романах “Дело Артамоновых” и “Фома Гордеев”, Т. Манн в “Будденброках” все это нам показали. Особенность наших новых русских, в основном вышедших из старой партийно-комсомольской и гэбистской номенклатуры, состоит в том, что гедонистическую метаморфозу они пережили еще в советской утробе в качестве пользователей системы спецраспределителей. Поэтому в социокультурном отношении они сразу явились нам в качестве деградировавших буржуа третьего поколения, так и не приобщившихся в первопоколенческому аскетическо-героическому этосу первооткрывателей рынка.

Но может быть, на еще более скрытую тайну наших нуворишей указывает античная политическая классика в лице Платона. В своем “Государстве” он прямо-таки предусмотрел случай приватизации государственной собственности профессионалами службы безопасности, открывшими для себя более легкую роль, чем служилая доля: “А чуть только заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей станут они хозяевами и земледельцами; из союзников остальных граждан сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть, питая злые умыслы и их опасаясь, будут они все время жить в большем страхе перед внутренними врагами, чем перед внешними, а в таком случае и сами они, и все государство устремится к скорейшей гибели”.

Платон сделал акцент на одной опасности — опасности превращения былых “стражей” в компрадорскую среду, более опасающуюся собственного народа (не признающего легитимность приватизации), чем бывших внешних противников. Но не меньшего внимания заслуживает другая опасность — заражение предпринимательской среды установками тех, кто привык к явным и скрытым привилегиям и не способен вести действительно предпринимательское существование, связанное с личным экономическим творчеством, риском и ответственностью.

Этим микробом чванливого сибаритства оказалась зараженной не только среда наших новых русских, наследующих дорыночную психологию номенклатуры, сегодня им заражена и мировая предпринимательская среда стран старого капитализма, уставшего от настоящих усилий, растерявшего потенциал фаустовской личности. Правящий слой Запада в целом ведет себя в мире как номенклатурная среда, с рождения приученная к привилегированному статусу. Вчера это был статус колониальных держав, извлекающих нерыночную сверхприбыль из своего положения мировой метрополии, сегодня — статус победителей в холодной войне, рассчитывающих на аннексии и контрибуции в постсоветском пространстве.

Мировая западная элита в целом потерпела неудачу в важнейшем из проектов европейского модерна: в проекте приобщения масс к просвещенному творчеству в ходе перехода от индустриального к постиндустриальному обществу. Еще 30 лет назад под индустриальным обществом на Западе подразумевалась социально-экономическая система, в центре которой находится не промышленное предприятие, а университет. Вложения в науку, культуру и образование признавались самыми рентабельными из экономических инвестиций. В перспективе это сулило переход все большей части самодеятельного населения из нетворческого труда в материальном производстве в сферу духовного производства, становящегося массовым. Консенсус между элитой и массой надеялись укрепить на базе творческого принципа.

Однако в последние годы что-то сломалось в этом механизме формационного творческого возвышения. Можно даже сказать, что не столько творческой элите удалось перевоспитать тяготящуюся бременем монотонного труда массу, сколько массе, уставшей от усилий и переориентированной на потребительские ценности, удалось перевоспитать элиту. Или, что, может быть, исторически точнее, среди самой элиты лидерские культурные позиции заняли не те, кто самоотверженно занимались творческим трудом, а те, кто стал специализироваться в области культуры досуга, постигнув все его гедонистические потенции.

Так вместо трудовой миграции из индустриальной в постиндустриальную эру возобладала на уровне и личного, и коллективного проекта миграция из сферы труда в сферу досуга, из творческой напряженности в гедонистическую расслабленность. Вопрос о постиндустриальном обществе был решен не на путях новой творческой мобилизации людей, приглашенных к участию в массовом духовном производстве, а на путях их досуговой демобилизации. Стиль и образ жизни западного человека — а он является референтной группой для западников всего мира — стал определяться не творческим, а досуговым авангардом, распространяющим в обществе декадентско-гедонистическую мораль постмодерна. И, учитывая безусловную культурную гегемонию этого типа, мы вправе спросить себя: а как он воспитает другие социальные группы, и в частности господствующую сегодня предпринимательскую группу?