Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №9 (2002)

• Название: Журнал Наш Современник №9 (2002)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

Зароем в землю — прикажи!

 

Живет. И ластится к невесте.

И подновляет этажи.

Не собирается в могилу,

Еще не старый он казак.

И копит, копит, копит силу

И молодеет на глазах.

 

Ты погляди, какие лица

Сияют славой, просто шик!

На тыщи лет, как говорится,

Еще нас хватит, гробовщик...

СЛЕД ПО СЛЕДУ

Остались ноги у колосса,

И голова цела, хотя

С колес Россия на колеса

Перемещается, кряхтя.

 

Из века в век одно и то же...

Какие жуткие в ночи

Из-за бугра к нам лезут рожи,

И мы их бьем о кирпичи.

 

Бывало, встанем на колени

И восхищаемся кнутом,

И тут встает над нами Ленин,

И что с того? И что потом?

 

Куда ни гляну, где ни еду,

В какие дебри ни вхожу, —

Пересекаю след по следу,

По кругу заново кружу.

 

И не понять, какая сила

И кем нам заново дана,

Чтоб устояла ты, Россия,

И ныне, в  э т и  времена.

 

Меняешь путь, меняешь рельсы,

Хоронишь мертвых и живых

И учишь нас: точнее целься

И бей врага под самый дых.

 

И не велишь себе перечить,

Когда грядущее темно.

Прощай, Россия! И до встречи!

Конечно, если суждено.

Валентин Сорокин • Слово о друге (Наш современник N9 2002)

К 65-летию поэта Вячеслава Богданова

(1937—1975)

 

СЛОВО О друге

Если бы судьба дала Вячеславу Богданову пожить еще десять-пятнадцать лет, он стал бы, несомненно, очень крупным поэтом.

Поэты, вышедшие из рабочей среды, должны приобретать знания и литературный опыт по дороге к заводской проходной. А знания и опыт, приобретенные в цехе и помноженные на знания и опыт духов­ного мира, безусловно, дают писателю то, чего не даст ему ни одна аудитория.

Вячеслав Богданов быстро шел к своему призванию, зорким глазом оценивая пространство, которое он был обязан “обжить” вдохновением и словом:

 

Горела степь багряным цветом

И наплывал закатный мрак.

Стекали травы в буерак,

Перепела рыдали где-то.

 

Посмотрите, какая осторожная тревога художника выразилась в строфе!.. Он словно бы готовит себя, душу и сердце к чему-то сильному и большому. Имя этому — природа, дарование, совесть... Главное в поэте — чуткость к музыке жизни, к ветру Родины.

 

Камыш и тот, заслушавшись, притих.

Звала меня таинственная сила.

Но песня глуше,

Глуше каждый миг,

Все дальше уходила.

 

Вячеслав Богданов все больше и больше “прирастал” к синеве и раздолью не только потому, что он пришел на завод из деревни, но и потому (даже вероятнее всего, потому), что, рано познав железный труд, железный огонь, железное дыхание мартенов и домен, не мог не припасть на колени перед бессмертным бегом грозы, перед блеском и шумом моря.

Все, что создал человек гуманного на земле, — все на благо земли, а не на ее разрушение. И железо добыл человек — на благо жизни!

 

Я свой путь продумываю снова.

Как весенний улей — голова...

Все ошибки переплавлю в слово

На огне кровей и торжества!

 

Такое не скажешь походя. Такое надо сначала завоевать длинными годами, протекшими по огненным желобам домен и мартенов... На труде замешана человеческая воля, на труде восходит и талант человека. Вячеслав Богданов был очень трудолюбив. Прекрасный слесарь. Настоя­щий, без бахвальства и “чумазости”, рабочий. Ныне — рано ушедший русский поэт...

На Урал он приехал из черноземной Тамбовщины. Худой, тихий, совестливый. Отец его погиб на фронте. Мать — день и ночь на колхозной работе. Встретились мы с ним на пороге школы ФЗО № 5 в 1953 году в Челябинске. Сразу подружились, похожие друг на друга биографиями, любовью к стихам, к свету...

      Пришли в литературное объединение Челябинского металлур­гического завода. Ныне — это одно из самых сильных литературных объединений, из которого вышли двенадцать членов Союза писателей СССР. Мы уважительно и любовно относились к творчеству Людмилы Константиновны Татьяничевой и Бориса Александровича Ручьева. Постоянно встречались с Михаилом Львовым. Гордились своими земляками.

      Многие годы укрепляли и берегли дружбу с Василием Дмитриевичем Федоровым, чье непосредственное влияние на наши судьбы и на наше творчество — несомненно.

Нельзя брать слово неверными руками. Вячеслав Богданов был верен призванию, верен жизни. Он отлично понимал, что призвание — нечто большое и значительное — по труду, по необходимости учиться и растить в себе личность.

Его стихи стремительно набирали высоту. Особенно — после учебы в Москве на Высших литературных курсах. Казалось, появился новый Богданов: чуточку злой, иронично настроенный к самому себе, к тому, о котором бойко писали “многотиражные” критики...

Не пресловутую “рабочесть”, а рабочее достоинство хотел петь Вячеслав Богданов, не псевдооптимизм, а глубокую веру в судьбу и предначертание человека.

 

Я так давно не слышал соловья,

Мной эта птица издавна любима,

Как никогда,

Теперь необходимо

Мне навестить родимые края, —

Я так давно не слышал соловья.

 

Вячеслав Богданов понимал, что быть поэтом — дело чрезвычайно нелегкое. И журчащий родник, и журавлиные крики, и летящее зарево завода — все должно войти в углубленную душу. Только трезвая и беспо­щадная память, только храбрая совесть поэта смогли подсказать ему такое:

 

Расцвела агава в южном парке,

Цвет фонтаном заструился ярким.

Тридцать лет всего живет агава

И цвести лишь раз имеет право.

Только раз —

Цвести высоким цветом,

Увядая навсегда при этом.

Как ее возвысила планета —

Умереть от собственного цвета!

 

Валентин Сорокин

 

 

РОДИМЫЙ ДОМ

Н. Тряпкину

 

К дверям забитым я зимой приеду,

Замочный ключ до боли сжав в горсти.

И улыбнусь хорошему соседу,

И попрошу мне клещи принести.

Я в дом родной вернусь не блудным гостем!

И, как любовь,

Я ключ к нему сберег.

И под рукой

Застонут длинно гвозди

И упадут, как слезы, на порог...

И тишина мне бросится на плечи,

А голуби забьются под стреху.

Трубу открою в стылой русской печке

И, словно память, пламя разожгу!

Где Бог сидел — снежок набила вьюга.

И, осмотрев на карточках родство, —

Я вместо Бога

Сяду в правый угол,

Огонь в печи приняв за божество!

Дыши высоким пламенем, солома!

Пускай деревня видит наяву,

Как мой поклон —

Дымок над отчим домом —

Всему, чем я страдаю и живу!..

                                                               1966

 

В СТРАДУ

Заглушен крик перепелиный

С рассветом солнечного дня.

Колосья движутся лавиной,

О крылья хедера звеня.

 

Грузовики без остановки

Спешат к комбайну по гудку,

И тарахтелки-сортировки

Не умолкают на току.

 

Когда закончится работа,

Когда замрет моторный гуд,

За темной шторой горизонта

Передо мною вновь встают

 

Хлеба, шумящие, как море,

Рябины горькие плоды

И кровью пахнущие зори

Военной памятной страды.

 

У кузни сломанные жатки,

А в кузне гайки не найдешь.

И молчаливые солдатки

Вручную убирают рожь.

 

Дождями их согнула осень,

Но так работают сплеча,

Аж усталь золотом колосьев

В глазах вскипает по ночам.

 

Но от судьбины непокорной

Никто не охнул, не поник.

И только рожь роняла зерна,

Как будто плакала за них.

      1962

ДОРОГА

Веселых птиц степные голоса

Над головой висят как озаренье.

По дымным строкам вешнего овса

Легла моя дорога до селенья.

Я городской,

Пешком ходить отвык,

По чернозему все ж легко идти мне.

Веду с полями разговор интимный,

С надеждой жду попутный грузовик,

Ко мне пристал в дороге важный шмель,

Его полет и золотист и шелков.

Я лег в траву,

Под головой портфель,

Проходит мимо женщина с кошелкой.

В ее глазах усталость и весна,