Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №4 (2003)

• Название: Журнал Наш Современник №4 (2003)
• Автор: Журнал Наш Современник
• Жанр: Публицистика

---

Похоже, что в борьбе с компьютерной безграмотностью мы подчас забываем вообще о грамотности — в широком смысле этого слова.

Никакие технически средства не отменят ведущей роли слова. Наоборот. Перед их лицом такая роль должна возрасти.

Уже довольно много лет назад в одном из главных компьютерных центров США, в Провиденсе, когда мы крошечной академической делегацией ещё со стороны изумленно-восхищенными глазами взирали на программы компью­теризации, профессура Брауновского института говорила нам об опасностях, которые такая тотальная компьютеризация таит: прежде всего ослабление творческого потенциала личности. Важно, чтобы слуга человека — компьютер — не стал его господином. Недаром в последние годы именно в связи с такой технизацией, и прежде всего компьютеризацией, возникло понятие и появился соответствующий термин: “этический вакуум”. Литература ныне и здесь являет главный противовес, по сути единственный, откры­вающий возможность полноценной компенсации.

Но и сама литература переживает сегодня, возможно, как отражение общекризисного состояния общества, определенный кризис; впрочем, когда — хотя и по-разному — она его не переживала? Можно говорить, по крайней мере, о трех составляющих, свидетельствующих о кризисности культуры. Первое: определенное ослабление такого неизменного свойства русской литературы, как реалистическая традиция. Нет, такая традиция и сегодня не бесплодна. Но она не становится общим достоянием в той мере, в какой может и должна им стать.

Вспомним, например, не столь уж давнюю повесть Распутина “В ту же землю”. Рассказ потрясающий по силе и реализму, остро современному, почти символическому. Недаром писатель когда-то говорил в связи с “Матё­рой” о влиянии на него, скажем, Маркеса, подтверждая тем свое творчество как явление мирового, а не просто национального характера и масштаба. Показательно и присуждение Распутину русско-итальянской премии по моло­дежному рейтингу, решительно поставившему его впереди другого финалиста — Фазиля Искандера, литератора серьезного и писателя талантливого.

И что же? Об этой повести рассказали по радио? Поставили в кино? Экра­ни­зировали на телевидении? Просто оповестили в широкодоступной прессе? Ничего.

Но тому, что, широко говоря, можно было бы назвать постмодернизмом, все ворота настежь. И — не будем лукавить — это отнюдь не отзыв на потребности и пожелания “публики”, но наглый диктат и беспардонное навязывание.

Характерны и поздние признания, исходящие от некоторых талантливых лидеров постмодернизма. “Чёртов модернизм”, — произнес Роман Виктюк. И прокомментировал в том духе, что он не просто по-бытовому чертыхнулся. “Чёртов” — в буквальном смысле: тупик, черная дыра, бездна, дурная бесконечность. Видимо, в этом ряду расположился и знаменитый “Чёрный квадрат”. Не просто же намалёванное темное пятно. Хотя, конечно, житейски вроде бы и действительно по-андерсеновски смешно видеть глубокомысленно на это темное пятно взирающих. Но, кажется, не все здесь объясняется эффектом голого короля: такие голоса-объяснения в публицистике раздавались.

Натурально, прибавляется и обаяние соответствующим манером потра­ченного на приобретение сего полотна миллиона. Впрочем, миллион-то, пожалуй, дополнительно и усугубляет всю эту — прости, Господи — чертовщину.

Вообще, резко обозначившийся сейчас кризис и модернизма тоже отме­нил его роль декорационной подмалёвки, до поры до времени создававшей иллюзию прогресса и прикрывавшей общекультурный кризис. Так что даже здесь кризис обозначился, так сказать, вдвойне: кризис внутри самих этих кризисных явлений. Это во-вторых.

Кстати, кризис общественной жизни, отразившийся в культуре вообще и литературе в частности, нашел и ещё одно выражение в невиданных до того масштабах. При этом именно “высокая” мода элитного постмодерна сошлась с “поэтикой” самого “низа” и буквально захлестнула непечатным словом печатные страницы, телевизионные экраны и театральные подмостки, приобретя характер уже даже не эпидемии, а пандемии, словесного СПИДа.

О чём речь? Один из героев великого немца Гёте посетовал: “Клянусь отвергнутой любовью, бездной ада! Ругался хуже б я, да нечем — вот досада”. Вот нам такая досада не грозит. Россия создала ругань невиданной силы, и уж выругаться-то у неё есть чем . Это матерщина — ныне в искусстве и литера­туре внедряемая и насаждаемая, буквально со всего стирающая уже даже легкие налёты стыдливости. Страшное наше национальное изобретение — могучее, соблазняющее, позорное в своем бесстыдстве и цинизме, более или менее удерживавшееся в подполье, подавлявшееся внешне и внутренне, оно вырвалось на волю и быстро получило права гражданства. Отступление от нормы стало нормой и встало в ряд других “все позволено”.

И вот уже в воспоминаниях о Викторе Астафьеве почти умиленно расска­зывается, что хотя устной речью он владел плохо, но уж зато как матерился...

Речь совсем не о бытовой распущенности, а о вещи действительно страшной. С какой органичной легкостью наша литература матерщиной опустила слово мать , тем самым открывая возможность опускать в этот ряд и любую мать: просто “святое слово “мать”, если вспомнить некрасовский стих, и Мать Родину, и Мать Россию. Уж ей-то, родимой, конечно, досталось. У всех, — писал В. В. Розанов, — есть мечта о родине. “И только у прошедшего русскую школу и русский университет — “проклятая Россия”.

Совершилось и по днесь совершается что-то дикое и ни в одной земле небывалое, ни в чьей истории неслыханное: забивание, заколачивание русского человека и русского дара в русском же отечестве. Этого — ни у негров, ни у турок, ни у китайцев нет, это только в одной России, у одних русских”*.

И не будем искать таких-сяких, других. Пример талантливого на слово Астафьева как раз значим, так как он и поучителен, и драматичен, и истори­чен. Ведь, например, на то, что у него в свое время только показалось выпа­дом в адрес грузин, быстро ответили — пришлось замолчать. Моментальной была реакция на всего лишь не слишком уважительное замечание о евреях: сразу поставили на место. Но зато, как оказалось, можно было зло и безнаказанно сосредоточиться здесь: русский народ — “г-но”. А в ответ — общие восторги великим русским писателем.

Который не мог же, наверное, не понимать, что и вся писательская-то сила его рождена именно этим “г-ным” народом. И не связан ли со всем этим творческий спад, начавшийся с неудачного — что бы ни говорили — “Печаль­­ного детектива”, сопровожденный ударами личной судьбы и рождав­ший новые и новые приступы раздражения, горечи, обид и неудовлет­ворённостей.

Но в случае с Астафьевым — драма, развивавшаяся, так сказать, внутри себя, хотя и уходящая корнями в общее наше бытие.

Проще внешне выглядит картина единения — на хотя бы той же матер­щиной унавоженной почве — высокого постмодерна и низовой масскультуры: шутовство, игра, хотя и не безобидная, ёрничанье и т.п.

Вообще, без уяснения того, что сейчас представляет эта массовая — и не только молодежная — так называемая культура, не понять ни характера общекультурных процессов, ни роли в них литературы, в частности, и в особенности литературной классики, ни характера и насущности усилий по внедрению в общество этого одного из последних спасительных лекарств — в основном в качестве профилактических прививок.

Но сначала два-три примера из жизни такой масскультуры, оглашаемые и внушаемые при помощи массовой же информации. Рекомендуется участник очередной юбилейной, как теперь говорят, тусовки — и без всяких шуток: “Наш Моцарт”. А вот уже певица представляет вполне симпатичного автора текстов к нескольким популярным песням: “гений”. А ведь представляет не просто певица (и даже с голосом — на фоне повального безголосия), а вновь назначенный член президентского (!) совета по культуре. Дальше — больше. Солидная и тиражная газета в громадном — на полосу — аналитическом материале вполне серьезно разбирает “Мадам Брошкину”, ставя её в ряд, где Пятая симфония Бетховена и т. п. Ещё дальше — и ещё больше. Статья называется “Алла Пугачёва — наше всё”. Мы помним стократ повторенную и уже хрестоматийную формулу “Пушкин — наше всё”. А что же Пушкин?

Почти в это же время одна из статей о Пушкине в литературной газете (не в “Литературной газете”) названа: “Наше всё — наше ничего?” Ещё присутствующий в заголовке вопросительный знак, видимо, скоро сменится восклицательным. Но это не просто декларация. Достоевский когда-то называл себя и своих единомышленников пушкинской партией. Сейчас все чаще приходят в голову слова “антипушкинская партия”, сказанные позднее уже Анной Ахматовой.

И если не под силу превратить Пушкина в “ничего”, то создается фальси­фицированный Пушкин в замену якобы “мифологизированному”. Но если “мифологизированный” стоит на твердой почве — своего творчества и своей жизни, а она такова, что ни дёготь, ни патока ей не нужны, то для фальси­фицированного тоже создаётся почва. Естественно, тоже фальсифициро­ванная. Так, например, появляется порнографическая поделка “Дневник Пушкина 1836 года”. А чтобы придать видимость подлинности, последнее издание этого “дневника” названо первым академическим . Ни к подлинному Пушкину, ни к подлинной Академии наук никакого отношения оно не имеет. Но вроде и счёта не предъявишь: сейчас разных балаганных, как сказал академик А. И. Солженицын, академий, наверное, многие и многие десятки, если не сотни.