Якуб Колас - На росстанях

• Название: На росстанях
• Автор: Якуб Колас
• Жанр: Русская классическая проза

---

По соседству с хозяином сели Тарас Иванович, Найдус - Тамара Алексеевна не могла прийти, - Кузьма Скоромный, урядник. Базыль Трайчанский сел в уголке с девушками и бывшими учителями.

Тарас Иванович поднял тост за здоровье хозяина.

- Господа, внимание! - зычным голосом воскликнул он, поднявшись с места и высоко держа чарку. - Наша дружная семья панямонской интеллигенции пополнилась новым выдающимся членом - Адамом Игнатьевичем, человеком высокоинтеллигентным, можно сказать профессором от ветеринарии, высокогуманным, ибо еще в святом писании сказано: "Блажен муж, иже скоты милует". Это первый человек, который возглавляет у нас ветеринарию. Так выпьем же до дна за Адама Игнатьевича и пожелаем ему успеха, здоровья и многих лет жизни.

Дружно выпили за хозяина, потом за хозяйку, за хозяйских "ясных звездочек" - дочерей. Выпили и за Базыля Трайчанского, за увеличение населения в его каменном доме. С каждой чаркой гости веселели, а разговор становился все более и более шумным. От первоначальной степенности, с которой гости садились за стол, не осталось и следа. Все шумели, кричали, хохотали, отпускали не совсем пристойные шутки, поднимались со своих мест, подходили к тем, кто сидел дальше, чокались, выпивали, высказывали друг другу самые горячие чувства.

Первым подошел к девушкам, с которыми сидели Базыль и наши приятели, Тарас Иванович. Здесь было особенно оживленно и весело. Шутки и самый искренний смех не умолкали ни на минуту. Особенно разошелся Янка Тукала и совершенно затмил Базыля, словно того здесь и не было.

Тарас Иванович чокнулся.

- За наших красавиц! - сказал он. - Судьба не обижает нашу Панямонь и посылает таких краль, как Надежда и Мария Адамовны, как дорогая Аксана Анисимовна. Так пусть же здравствует красота, пусть цветет молодость! Широкий сделал оговорку: - Правда, Базыль Антонович уже вышел из круга молодости, но дать жару еще может.

Тарас Иванович долго не задержался, его больше интересовал "банчок", который уже готовился. Когда гости встали из-за стола, к Лобановичу подошел урядник и сел рядом с ним, приветливо поздоровавшись.

- Вы, вероятно, думаете обо мне как о злом полицейском служаке? Что поделаешь, такова наша служба, на свете жить надо. И не мы сами, надо вам сказать, надумали накрыть вас в Микутичах: со стороны нам подсказали, а наша обязанность - выполнять. Вы думаете, - продолжал старый урядник, - я не видел, как вы, сидя на диванчике, щипали какую-то недозволенную рукопись? Она, может, хуже, чем ваш протокол. А я и пальцем не пошевельнул, чтобы вам помешать.

- Значит, у вас зоркий глаз, а ваше сердце не совсем одеревенело, заметил Лобанович.

Урядник счел, что человеческий долг им выполнен, и присоединился к группе картежников.

Девушки на прощание долго пожимали руки "огаркам".

- Если бы все были такие, как вы! - с некоторой грустью сказала Надежда. - Не забывайте нас.

XIII

Наступало время весеннего бездорожья. Глубокий снег оседал и чернел, а под снегом прибывала вода. В небе, словно серебряные колокольчики, звенели жаворонки. Немного запоздалая, но дружная весна все быстрее входила в силу.

Лобанович узнал от учителя столбуновской школы, что экзамены назначены на пятое апреля, - для подготовки осталось всего три недели. Эта весть взволновала и в то же время обрадовала трех учеников Лобановича, которые собирались сдавать экзамены за курс начальной школы. Недели две они старательно повторяли пройденное за зиму, писали диктовки, упражнялись в грамматическом разборе, решали задачи. Наконец учитель дал им передышку и время разобраться самим в тех вопросах, которые казались им наиболее трудными.

Незаметно пролетело время, и настал день экзаменов. Лобанович заранее прибыл с учениками в столбуновскую школу, чтобы они освоились в новой для них обстановке и чувствовали себя более уверенно и смело. На этот раз Лобанович, как бесправный учитель, сидел далеко от стола экзаменаторов в качестве постороннего и пассивного наблюдателя. Его учительское сердце ощущало какую-то неясную обиду. Зато его ученики счастливыми возвращались под вечер домой. На радостях они выпили пива, и Тодор Бервенский, идя, пел песни хрипловатым, словно у молодого петушка, голосом.

Родители учеников добросовестно расплатились с учителем, а сам он поделился своим заработком с Владимиром, чьим хлебом он все это время кормился. Несколько десятков заработанных рублей казались сейчас Лобановичу значительным капиталом, обладая которым можно веселее заглядывать в будущее. И все же сердце точила тревога: а что будет дальше? Оставаться в этой глухой Смолярне, где заработки кончились, сидеть на хлебах у брата, который сам не имел вволю хлеба, Лобанович не мог. Нужно было собирать пожитки и перебираться в другое место. Вот только бы подсохли дороги.

Но в дорогу пришлось двинуться раньше, чем просохла земля. В Смолярню неожиданно пришел Янка.

- Сам бог посылает тебя ко мне! - радостно встретил приятеля Лобанович. - И как это ты отважился в бездорожье пуститься в путешествие?

- Для смелых людей нет бездорожья! - гордо заявил Янка. - Но зачем это богу вдруг потребовалось посылать меня к тебе?

- Стою, брат, я на росстанях. Один этап моей жизни закончился, нужно куда-то двинуться, а куда - не знаю. Вот почему я и рад посоветоваться с тобой, - признался Лобанович.

- А что здесь долго думать, куда двинуться! Иди - и все. Для того я пришел к тебе, чтобы отправить тебя в дорогу, - в словах Янки зазвучали серьезные нотки.

- О какой дороге говоришь, Янка?

Вместо ответа Янка достал из кармана письмо, присланное Владиком Сальвесевым через одного надежного человека. В письме говорилось о засульской учительнице Фидрус. Она сообщила инспектору народных училищ, что ее приглашали в Микутичи на учительское собрание. Владик настойчиво просил переговорить с этой учительницей и как можно скорей, чтобы она отказалась от своих слов, а нет - то и постращать. И эта обязанность возлагалась на Янку и Андрея.

- Ну, так что скажешь? - спросил Янка.

- Какому же дурню пришло в голову приглашать на собрание эту глупую сову? - возмутился Лобанович. - Уже одна ее фамилия чего стоит.

Янка виновато опустил глаза.

- Да, в этом деле есть и моей глупости частица, - признался он.

Лобанович немного смягчился:

- А ты знаешь ее?

- Встречался однажды. Она показалась мне прогрессивной женщиной.

- Молодая пли старая?

- Староватая, - несмело ответил Янка.

- Да ты говори прямо: гриб старый. И, вероятно, из духовного звания?

- А черт ее знает! Совой же ты назвал ее правильно.

- Ну, так иди и целуйся с нею.

- Нет, брат, дело общественное, пойдем вместе.

Лобанович еще немного позлился, наконец сдался:

- Ну что же, если идти, так с музыкой!

- Вот это голос! - повеселел Янка. - Под музыку, под барабан и солдатам веселее ходить. А с какой музыкой мы пойдем?

- Наша музыка безголосая, а слышна будет далеко.

- И ты начал говорить афоризмами? - немного удивился Янка. - Что же это за музыка такая?

- Музыка наша начнется от вывороченной ели.

- Во! Теперь я понимаю, о какой музыке идет речь. Пора, пора, братец, музыкантам нашим по свету походить да поиграть добрым людям.

Друзья уговорились захватить с собой листовки и брошюрки, лежавшие в лесном тайнике, и разбросать их кое-где, чтобы люди читали. Но сперва эти брошюрки и листовки нужно было пересмотреть, отобрать, - ведь многие из них уже отжили свой век и утратили свою злободневность.

Заветное вывороченное бурей дерево верно и честно выполняло свои обязанности хранителя литературы: ни одна капля воды не просочилась в засмоленный ящик, все было цело. То, что уже устарело либо просто не отвечало политическим взглядам двух друзей, было здесь же сожжено, а наиболее ценное взято в дорогу. Остальное снова спрятали под дерево.

Захватив с собой на всякий случай маленьких гвоздиков и молоток, друзья двинулись в дорогу. В поле на низинах и по краям лесов еще белел снег. По дороге бежали ручейки, а под ногами хлюпала жидкая грязь, и только на высоких песчаных пригорках земля подсохла, там идти было легко и приятно.

- Как хорошо в поле на приволье, когда с земли сходит снег! восхищался Лобанович весенним простором земли.

- Вот видишь, а ты не хотел идти...

Версты через три путники вышли на скрещение дорог, где стоял высокий крест, огороженный деревянным штакетом, полусгнившим и покосившимся. К кресту была прибита деревянная фигурка Христа работы неизвестного резчика. Голова фигурки скорбно склонилась вниз, ее украшал венок, также вырезанный из дерева. Выцветший, истрепанный ветрами и непогодами передничек закрывал нижнюю часть фигуры Христа.

- Остановимся здесь, - сказал Лобанович и оглянулся вокруг.

- Знаю, что ты хочешь делать, - догадался Янка.

- А что?

- Прибить к кресту прокламацию.

- Угадал, брат Янка.