Якуб Колас - На росстанях

• Название: На росстанях
• Автор: Якуб Колас
• Жанр: Русская классическая проза

---

- За всю мою экзаменационную практику я впервые встречаю такую совершенную подготовку учеников. Благодарю вас!

Учительница гребенской школы злобно шипела, слушая, как экзаменовал Лобанович своих учеников:

"Вот как рисуется! Хочет показать себя!"

Но факт оставался фактом.

Поздно вечером с триумфом возвращались домой ученики верханской школы. Лучше всех выдержали экзамены Минич и Лида Муравская. Теперь она спала на подводе, а ее сон охранял Иван Антипик.

XII

Пришло письмо от Турсевича. Он жил и работал в своей прежней школе. У него также окончились занятия и состоялись экзамены. Впереди столько свободного времени - остаток весны, все лето и часть осени. Это были каникулы, когда учителя могли делать все, что им пожелается: оставаться в школе, ехать к своим родным, друзьям либо записаться на какие-нибудь курсы. Такой продолжительный отпуск имел большое значение для сельских учителей: они имели полную возможность заняться самообразованием, если у кого была на это охота, либо отправиться пешком или по железной дороге в путешествие, если учитель умудрился припрятать копейку. Турсевич писал, что он надумал подать заявление в учительский институт и, если Лобанович будет проводить лето в своей школе, он с охотой приедет к нему, чтобы готовиться в институт. Кроме того, ему, Турсевичу, интересно встретиться со своим старым другом и посмотреть на "крамольника". Турсевич знал, за что перевели Лобановича из Полесья в верханскую школу. В тот же день Лобанович ответил ему:

"Я не знаю, - писал между прочим Лобанович, - как отнестись к твоему намерению поступить в учительский институт. Меня лично он не очень привлекает. Я уже говорил тебе об этом: та же заскорузлая схоластика, та же казенщина, что и в учительской семинарии. Разница разве только в том, что в институте еще упорнее и в большем масштабе будут начинять тебя насквозь фальшивым казенным патриотизмом. За время обучения в институте тебя так замаринуют, что в тебе ничего не останется от живого человека. Другое дело подготовиться и сдать экзамены на аттестат зрелости для поступления в университет. Там несравненно более широкое поле для всестороннего развития. А в конце концов каждый плачет по своему батьке как умеет. Не буду навязывать тебе своих мыслей и своего отношения к учительскому институту, может, я и ошибаюсь, а найти истину и нащупать правильный путь в жизни не так легко и просто. Одно кажется мне верным, в одном я не сомневаюсь: наш постоянный святой долг - не отрываться от народа, жить его интересами и помогать ему освободиться от того зла, несправедливости, которые окружают его. Во всяком случае, буду рад видеть тебя своим дорогим гостем в моей школе. Кстати, я решил остаться здесь на все лето, хочется подготовить нескольких учеников для дальнейшего образования. Приезжай, дружище! Моя бабка Параска угостит тебя замечательными картофельными пирожками. Напиши, когда приедешь, - встречу.

Твой А.Л."

Лобанович был очень рад встретиться со своим давним приятелем, но в его желании поступить в учительский институт он почуял нечто такое, что заставило его насторожиться. Видимо, их дороги расходятся: Турсевича привлекает путь чиновника от просвещения, какими в подавляющем большинстве становились сельские учителя после окончания учительского института.

Закончив школьные занятия и очутившись на вольной воле, без каких бы то ни было обязанностей и определенного дела, учитель испытывал чувство легкой грусти, утраты чего-то близкого, с чем он давно и крепко свыкся. Чтобы развеять это грустное настроение, Лобанович собрался поблуждать по окрестностям Верхани, тем более что не все они были исследованы учителем. В таких скитаниях он всегда находил нечто новое для себя, волнующее и манящее куда-то в неясные дали. Приятно ходить по новым местам, всматриваться в картины, встречающиеся на пути, и размышлять наедине с собой о том, что происходит в мире.

На этот раз Лобанович пошел в другую сторону от села. Широкая наезженная дорога поднималась вверх, а затем шла по гладкой и просторной возвышенности, откуда открывалась широкая панорама Верхани, далеких полей, рощиц и одиноких деревьев, едва видневшихся в синеватой тонкой дымке. Порой учитель останавливался, чтобы полюбоваться живописными группами берез, соснами среди поля и людскими поселениями. Какими красивыми казались они издалека! Любуясь новыми картинами, Лобанович незаметно погружался в тихое раздумье. В голове мелькали разные мысли, легкие и спокойные, которых иногда даже не замечаешь. Почему-то вспомнилось письмо Турсевича. Теперь о нем думалось иначе. Турсевич, как видно, много размышлял, прежде чем решиться на поступление в учительский институт. Во всяком случае, он не стоит на одном месте. Правильно он поступает или неправильно, но одно бесспорно - человек движется вперед. А куда идет он, Лобанович? Этот вопрос внезапно взволновал его и вызвал в памяти целую вереницу событий, которые уже остались позади, и человеческих образов, к которым учитель имел то или иное касательство. А как жить дальше и на что решиться? Не век же вековать в Верхани! Надо что-то делать, а что? На эти вопросы у Лобановича ответа не было, и на душе у него стало неспокойно. Но оставаться долгое время в состоянии подавленности и неуверенности было не в характере учителя, и он, как мог, старался разогнать горькие мысли и верить в лучшее на свете. Ясно одно - нельзя сходить с позиций борьбы с царским строем. Правда, за время своего пребывания в верханской школе он ничего реального не сделал в этом направлении. Изменились обстоятельства - должны измениться и способы борьбы. Вот о них и нужно подумать. Сама жизнь подсказывала, что идти дальше по пути борьбы одиночкой-кустарем нельзя. Необходима дружная, направленная к единой цели, проводимая по заранее выработанному плану работа тысяч людей, а для этого нужна организация, в данном случае учительская организация. Лобанович живо ухватился за эту мысль. Ему казалось, что он стоит сейчас на верной дороге: да, необходимо создать учительскую революционную организацию и вести борьбу по определенной программе.

Взойдя на самую высокую точку возвышенности, по которой он прогуливался, Лобанович остановился, чтобы окинуть взглядом окрестности. И взор его вдруг загорелся - прямо перед ним неясно вырисовывались из тонкой синевы контуры красивого, величественного замка. Издали он напоминал собой несвижский замок князя Радзивилла. Какой же это замок? Чей? Лобанович стоял изумленный и зачарованный, затем быстро двинулся вперед, но не прошел он и десятка саженей, как замок начал расплываться, утрачивать свою чудесную форму. Вместо башни оказалась высокая, стройная елка, а остальное складывалось из кучки деревьев и пригорка, расположенных на весьма далеком расстоянии друг от друга.

"Какой совершенный художник даль!" - подумал Лобанович. Он несколько раз приходил сюда, становился на то самое место, с которого был виден "замок", и иллюзия всякий раз повторялась.

XIII

Собралась и открылась первая Государственная дума. Произошло это в конце апреля 1906 года. Лобанович жадно набросился на газеты, в которых сообщалось об открытии думы. Интересно, что она скажет, как начнет свою работу и чего можно от нее ожидать?

Преобладающее большинство членов думы составляли кадеты. Они прямо-таки упивались своим триумфом и воображали себя чуть ли не спасителями России. Председателем думы был избран кадет, профессор Муромцев. Первые его слова, адресованные царским чиновникам, присутствовавшим на открытии думы, много дней с гордостью повторялись кадетскими газетами: вот, видите, как говорят народные избранники с представителями царского самодержавия! А Муромцев всего только и сделал, что на первом заседании думы приказал удалить из зала полицию. Он сказал: "Власть исполнительная пусть подчиняется власти законодательной!"

Большевистский бойкот выборов сделал свое дело. Население с каждым днем все больше убеждалось, что эта дума является новым сговором буржуазии и самодержавия. Большевики говорили прямо: долой старую власть, только при этом условии можно добиться свободы.

Кадеты явно тянули за царя, но, несмотря на это, отношения между самодержавием и думой ухудшались. Правительство попало в неловкое положение: ему приходилось применять репрессии по отношению к той самой думе, которую оно само созвало. Это явилось наглядной агитацией против самодержавия.

"Подразнить бы писаря", - подумал Лобанович. Но не пришлось - писарь эти дни пил запоем, а по ночам бушевал. Тяжелые времена переживала его жена. У Василькевича было три помощника: пожилой Хрипач, еще более горький пьяница, чем сам писарь, и двое молодых - Иваш и Лисицкий. Писарю казалось, что его жена тайно встречается с красивым Ивашом. Однажды поздно вечером учитель услыхал шум и крик в волости. Он вышел на крыльцо. В квартире писаря и в волостном правлении было темно, но грохот, крик и шум не прекращались. Дикий, пронзительный голос, полный отчаяния, выкрикивал: