Якуб Колас - На росстанях

• Название: На росстанях
• Автор: Якуб Колас
• Жанр: Русская классическая проза

---

Послышались легкие, частые шаги, и в комнату вошла младшая дочь пана подловчего. Такими же быстрыми шагами подошла она к гостю, протянула ему свою еще детскую руку, сделав приседание, которое Лобанович видел в первый раз. Он даже испугался: ему показалось, что эта маленькая паненочка присела оттого, что он нечаянно наступил ей на ногу.

- Чэсю! - снова крикнул подловчий.

Вскоре, шаркая сапогами, в комнату вошел младший сын Баранкевича, мальчик лет девяти, довольно угрюмого вида, с большой курчавой головой и красивым лицом. Поздоровавшись с гостем, Чэсь молча сел возле кафельной печи и оттуда, как волчонок, поглядывал на учителя.

Извинившись, подловчий вышел куда-то, оставив Лобановича с дочерью и сыном.

Панна Габрыня, смуглая, строгая и серьезная девочка-подросток, обратилась к Лобановичу с приветливой улыбкой:

- Пан любит музыку?

- Очень люблю, - проговорил Лобанович.

Габрыня подошла к музыкальному ящику, выбрала металлический "кружок", приладила его к ящику, который завела затем и пустила.

Мягкие, ласковые звуки полились по комнате, наполняя ее приятным звоном и навевая какие-то добрые, тихие чары. Неясные образы возникали сами собой, о чем-го говорили и звали неведомо куда, а на сердце оставалось чувство утраты чего-то далекого, чего-то такого, что уже не вернешь никогда и о чем можно только вспоминать. Все мелочи жизни, все будничные заботы, муть души все это исчезало, отступало перед обаянием музыки. Откуда же эта печаль? О чем она? Не о той ли красоте жизни, которая так безжалостно, так грубо попирается ногами, о красоте, которая поднимает человека над болотом людской суеты?

Через несколько минут вернулся пан подловчий, а затем пришла пани подловчая, вторая его жена. Это была женщина тихая, забитая, - пан Баранкевич, как узнал Лобанович впоследствии, в семейной жизни был человеком суровым, жестоким.

Габрыня сразу же вышла и вскоре вернулась с сестрой, стройной, смуглой девушкой лет шестнадцати, с тонкими, красиво очерченными бровями. Выражение ее темных больших глаз часто менялось: то в них искрился веселый, задорный смех, то светилась какая-то грусть и та серьезность, которая создавала впечатление, будто девушка много передумала и пережила.

Разговор вели главным образом подловчий с учителем, а все остальные слушали и только изредка вставляли свое слово. Было видно, что присутствие подловчего сдерживало их, заставляло не выходить за определенные границы, явившиеся результатом опыта совместной жизни.

Баранкевич с большой симпатией вспоминал учителя, которого сменил Лобанович.

- Что мне нравится в пане Турсевиче, так это то, что он умел поставить себя в каждом кругу общества и всегда сохранял собственное достоинство, сказал подловчий.

- Турсевич мой учитель и мой земляк, из одной волости. Я считаю его одним из выдающихся учителей и работников. Он не только хорошо ведет дело в школе, но и много работает над собой. Человек много читал и много думал. Это один из тех моих друзей, которых я очень ценю и уважаю.

- Как же, паночку, он был вашим учителем? Сдается, разница в ваших летах не такая большая? - спросил Баранкевич.

- Он старше меня года на четыре. Когда он окончил начальную школу, я еще только начинал учиться. Он целую зиму был моим директором [В старой, дореволюционной Белоруссии за недостатком школ некоторые крестьяне, желая научить своих детей читать и писать, брали в дом грамотного подростка, окончившего сельскую школу. Этих кочующих из дома в дом маленьких учителей называли "директорами"], моим и моих братьев.

- А, разве что так.

- Так вы хорошо знаете Турсевича? - спросила пани подловчая. - Ах, какой это был редкий человек! - добавила она и взглянула на мужа, словно желая прочитать на его лице, хорошо ли она сказала.

- Пан Турсевич в школе был строгий, - отозвался маленький Чэсь, стоя у кафельной печи.

Баранкевич повернул голову в сторону сына и смеясь проговорил:

- А что с вами иначе сделаешь? Дай вам волю, так вы и школу перевернете и толку из вас никакого не будет.

Барышни засмеялись.

- Я вот буду просить пана учителя, чтобы тебя чаще на колени ставил да еще гречихи подсыпал.

- У пана учителя и гречихи нет, - сказала Ядвися и вскинула на Лобановича свои веселые, смешливые глаза.

Лобанович взглянул на нее. "Славная девчонка", - подумал он.

- Ну, тогда я пришлю ему целую осьмину, - сказал подловчий.

- Чэсь будет у меня таким хорошим учеником, что до гречихи у нас не дойдет. Правда, Чэсю?

Сестры снова засмеялись. Чэся они знали лучше, чем их гость, и относительно гречихи, как видно, склонялись к точке зрения отца.

Чэсь опустил голову, видимо не совсем уверенный в том, что дело может для него обойтись без гречихи.

- Ну, как там чай? - спросил Баранкевич жену.

Та сразу же встала, кивнула Габрыне и вышла вместе с нею.

Стол застлали, принесли тарелки с ветчиной, которую умеют так хорошо приготовлять в Белоруссии, и сели пить чай. Лобанович чувствовал себя хорошо и свободно и все время вел разговор то с хозяевами, то с барышнями. Подловчий, выпив стакан, поднялся, попросил прощения, что не может дольше оставаться, так как вынужден уехать по служебным делам, и вышел.

После его ухода паненки почувствовали себя свободнее. Они смеялись, шутили, расспрашивали учителя обо всем - был ли он в волости, с кем там познакомился и кого как находит.

- А вы не знаете панны Марины? - спросила учителя Ядвися.

- А кто она такая? - спросил Лобанович. - Живет здесь у будочника одна панна.

- Я сегодня встретил одну очень красивую девушку Как раз на железной дороге. Может быть, это и есть панна Марина?

- Да, это она, - проговорила Ядвися, расспросив, как она выглядит.

Паненки на прощание несколько раз напоминали Лобановичу, чтобы он чаще заходил к ним.

X

Как раз за день до введения пресвятой богородицы, праздника, который приходится на 21 ноября, перед жителями деревни Тельшино встал очень важный вопрос: когда праздновать этот праздник - сегодня или завтра? И возник этот вопрос, как возникают обычно все важные вопросы, случайно.

Старая Лукашиха, Авгеня, пришла к своей соседке Югасе занять подситок просеять муки. Пришла она как раз в ту утреннюю пору, когда нужно уже тушить в хате огонь. Авгеня сразу же обратила внимание на то, что в хате соседки налицо все признаки праздника: самопрялки вынесены вон, мужчины еще не все обуты, а сама Югася подбивает тесто на оладьи и печки не затапливает.

- Что это у вас, девка, никак праздник?

В Тельшине существовал обычай, когда одна старая женщина обращалась к другой, говорить ей "девка".

- А разве не праздник? - промолвила Югася и глянула на соседку.

- Как праздник? Что ты, девка, говоришь?

- А так, что праздник! - твердо и уверенно ответила Югася.

- Ах, боженька милый! А я-то думала, что завтра! - всплеснула руками Авгеня. - Лукаш мой давно пошел в клуню молотить гречиху! И сама я все утро пряла! А-а, как же это я думала, что праздник завтра? Ах, матушки мои родимые!

Авгеня повернулась и быстренько вышла из хаты, даже и подситок забыла взять. Выйдя на улицу, она на минутку остановилась, а затем заторопилась к Нупрею Бобку.

- Я прибежала у вас узнать: сегодня праздник или завтра? - спросила Авгеня и окинула глазами хату.

Нупрей еще не поднимался, лежал на печке и грелся, как кот, скорчив длинные ноги, потому что они, хотя печь и была просторная, не могли на ней поместиться.

- А верно, сегодня, - ответил он с печи.

Правда, голос Нупрея нигде большого авторитета вообще не имел, а в таких вопросах тем более, - ведь Нупрей Бобок ничего не имел против того, чтобы праздновать и в будние дни. Но и Маланья, жена его, также подтвердила, что праздник сегодня.

- Ах, матушки! - снова всплеснула руками Авгеня. - Все люди празднуют, одна я, дурная баба, суечусь, ни праздника, ни покоя не вижу... - И она выскочила из хаты и чуть не бегом бросилась домой.

Хорошо знакомые звуки глухих ударов, доносившихся из хаты Миколки Стукача, остановили Авгеню: если сегодня праздник, почему же у Стукача толкут ячмень?

Недолго думая, Авгеня бросилась к Стукачам. Первое, что она там увидела, были ступа и две молодицы, невестки деда Стукача, - молодицы стояли друг против друга с толкачами и дружно толкли ячмень для кутьи. Миколка Стукач, лысый дед с седой бородкой, подплетал лапоть. Бабка Стукачиха пряла кудель. Стук толкачей глухо отдавался в углах хаты, и после каждого удара что-то дребезжало на полке, где стояли миски с ложками.

Удивленная Авгеня остановилась на пороге.

- Разве сегодня не праздник? - спросила она.

- Какой праздник? - сердито глянул на нее дед Миколка.

- Вот, скажите, мои милые, будто кто туману напустил, - промолвила Авгеня, сбитая с толку. - Одни празднуют, другие говорят, что праздника нет.

- Кто празднует? - спросила бабка Татьяна.

- Я и сама думала, что праздник должен быть завтра, ан прихожу к Рамковым - празднуют, Югася оладьи подбивает. Зашла к Бобковым - и там празднуют. Прихожу к вам - у вас будний день. Кому же верить?