Лаура Санди - Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше

• Название: Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше
• Автор: Лаура Санди
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-02898-5

Леда Ротко — очень необычная девочка. Она помнит момент своего рождения, но не знает, что такое телевизор, она живет в богатой семье, но при этом всегда одна. И свою первую любовь она находит необычным способом — по телефону…

Новый роман серии «Одиночество простых чисел» — это история о личности, которая всегда одна и всегда не такая, как все. Это роман обо всех и для всех. Эта особенная книга, которая уже завоевала признание у себя на родине в Италии — теперь и на русском языке.

---

Монархическое представление о Боге и всех остальных из его окружения, какое преподала мне бабушка, увлекло меня, подобно истории Пинкертона и Чио-Чио-сан[7]. После обеда я забиралась на стул возле окна и высматривала бабушкину машину на аллее у гаража, сколько бы времени ни приходилось ждать.

Стоило бабушке напомнить мне, что Бог — это царь, Мадонна — царица, а Иисус — принц, как у меня, словно у верноподданного, тотчас рождалось в душе настоятельное желание обожать их. Эта история так взволновала меня, что даже захотелось на какой-то момент поступить подобно монахиням, — обвенчаться с Принцем.

Я почувствовала себя немного виноватой из-за того, что плохо подумала о Боге. По счастью, если он и в самом деле такой, как рассказывала бабушка, он не придаст этому значения. Я оправдала и родителей, о которых так плохо думала, возвращаясь в машине в то утро из школы.

Идея отправить меня в Колледж Верующих — не наказание. Почему они это сделали, я по правде говоря, так и не поняла, зато мне стало ясно, что существуют какие-то различия, как между красками, и что я сама могу решить, что мне больше нравится.

Понимание, что не следует пугаться, если в школе кто-то поступает иначе, чем у меня дома папа, мама, Либеро и Фурио, бабушка и Мария, принесло мне большое облегчение. А научившись отлично читать Отче наш, я окончательно выздоровела.

В субботу вечером бабушка осталась у нас на ужин. Когда он закончился и Мария убрала со стола, бабушка поставила стулья в ряд, как в партере, а меня поместила на стол, так что я оказалась словно на сцене.

Кроме Либеро и Фурио, дравшихся наверху, все заняли свои места. Прежде чем сесть, бабушка взяла половник и, держа его, словно микрофон, сказала хорошо поставленным голосом:

— Дамы и господа, добрый вечер. Считаю за честь представить вам героиню сегодняшнего вечера, очень талантливую актрису, которая исполнит для вас на этой престижной сцене Отче наш. Дамы и господа… Лееееда Роткооооо!

Все зааплодировали. Мария громче всех.

Когда, затаив дыхание, я попросила Господа оставить нам долги наши и, протянув руки, обратилась к публике: «Яко же и мы оставляем должником нашим», мама прослезилась.

Когда я произнесла «Аминь!», партер поднялся и стоя зааплодировал мне. Огромный успех.

Людовика умрёт от зависти после моего сольного выступления.

Я ещё покажу ей, кто из нас атеистка.

В ту ночь мне даже ни разу не приснилось, будто я стою в красном переднике в кругу одноклассниц с белыми передниками, а за ними возвышаются сёстры со своими чёрными покрывалами на головах.

В ту ночь я спала спокойно. Когда проснулась, мама открыла окна и измерила мне температуру. Она оказалась совершенно нормальная — тридцать шесть и шесть.

В понедельник утром ровно в восемь часов я вышла за калитку в своём белом передничке до колен. Мне ужасно не терпелось выступить в классе с сольным прочтением молитвы.

Пока ехали, я безостановочно повторяла вслух Отче наш и делала бы это всю дорогу до самого Колледжа, но Мария так рявкнула: «Хватит же наконец, Леда!», что обернулись даже те водители машин, остановившиеся вместе с нами у светофора, у которых были закрыты окна. После чего я продолжала читать молитву уже про себя, молча, лишь повторяя жесты, какие делала в субботу, стоя на столе. Я не отвлеклась даже для того, чтобы спросить Марию, что же написано на огромном оранжевом печенье над виадуком.

Я чувствовала, что готова сразиться с любым врагом и одолеть его. Единственное, что меня вдруг встревожило, когда Мария остановила машину у Колледжа, это вещь, которая находилась в портфельчике из красного пластика, лежавшем у меня на коленях.

Я вышла из машины и притворилась, будто просто забыла его на сиденье. Мария догнала меня и взяла за руку, чтобы проводить к самой пасти кита.

Мы уже подошли почти к его усам, как вдруг Мария остановилась и велела подождать. Я увидела, что она возвращается к машине, открывает дверцу и что-то достаёт оттуда.

Нечего было надеяться, что это не мой портфельчик. Сунув мне его в одну руку и потянув вперёд за другую, она сухо, даже не взглянув на меня, произнесла:

— На всякую беду страху не напасёшься.

Я согласно кивнула. Я подожду.

Как только Мария оставила меня с моим портфельчиком в вестибюле, из-за угла появилась и бросилась ко мне Ноэми. Она обняла меня так приветливо, что я спросила её, как она поживает и что с нею случилось за минувшую неделю, хотя по логике должно быть наоборот.

— Все выбрали себе сердечных подруг, — с волнением сообщила она и перевела дыхание.

Я тупо посмотрела на неё, не очень понимая, о чём речь.

— Но я ожидала тебя.

— Спасибо. Очень мило с твоей стороны.

Ноэми опустила глаза и подвигала пальцами ног, белое шевро её туфелек зашевелилось.

— По правде говоря… я спросила Людовику, не хочет ли она быть моей сердечной подругой… Но только потому, что тебя не было… Она оказалась единственной, кто остался без подруги, как и я…

Мне всё это показалось вполне нормальным.

— Но она сказала, что не нуждается в сердечной подруге.

— Вот как?

— Нет. Ей никто не нужен.

Я почувствовала острую зависть. Мне тоже захотелось ни в ком не нуждаться. Я решила, что это очень славно.

— Ну и что? — продолжала Ноэми. — Скажи, хочешь быть моей сердечной подругой?

Мне ужасно хотелось ответить ей, что я тоже ни в ком не нуждаюсь, но я всё-таки догадывалась, что иметь подругу стоит. Рано или поздно найду для неё другой достойный ответ.

— Да.

Ноэми подняла на меня глаза, глядя совсем как Ватт, когда держишь над его носом гренку с гусиным паштетом.

— Тогда ты должна сказать мне об этом сейчас.

Я перестала понимать её. Ведь я только что согласилась.

— А что ещё я должна сказать тебе?

— Ты подумала?

— О чём?

— О Боге. Веришь в него или нет?

Задавая этот последний вопрос, Ноэми с ехидством сощурилась.

Я облегчённо вздохнула:

— Да.

Ноэми широко открыла глаза и опять обняла меня:

— Тогда всё в порядке. Мы с тобой сердечные подруги.

— Да.

— Я так боялась.

— Чего?

— Что не веришь…

— В таком случае, когда перестану верить, скажу, что верю.

Ноэми отпрянула и с ужасом посмотрела на меня:

— Так не пойдёт.

— Почему?

— Потому что нет.

— Но так не говорят — «потому что нет».

— А кто тебе это сказал?

— Мария.

— А кто такая Мария?

— Мария — это Мария.

— Как… Бог?

— Как Бог.

Прозвенел звонок, и мы парами пошли по лестнице. Ноэми держала меня за руку, раскачивая её взад и вперёд и улыбаясь. Я была её трофеем. Для начала не так уж и плохо.

Сестра Бенедетта поздравила меня с возвращением и всем остальным девочкам велела сделать то же, хотя они и не очень были уверены, что это необходимо.

Потом она объяснила мне и всему классу, почему я не ходила в школу в эти дни. Я болела гриппом, а сознание потеряла от слабости.

Я всё время кивала головой. Такое объяснение безусловно изображало меня в более красивом свете. Грипп и слабость намного лучше страха и трусости.

Я представила, как Мария говорила по телефону. Она единственная в нашем доме, кто умел лгать. Но, очевидно, сёстры тоже не промах.

— А теперь, девочки, прежде чем начать урок, поблагодарим все вместе…

Все поднялись из-за парт.

Как все вместе? Разве не я одна должна читать молитву? Она же сама мне сказала это. Забыла?

— Матушка… — прервала я её, обратившись к ней так, как научила бабушка.

— Да, Леда?

— Теперь моя очередь.

— Твоя очередь… что делать?

— Поблагодарить Царя Небесного.

— Царя Небесного?

— На небесех, матушка, — чудом спаслась я.

Сестра Бенедетта растерялась, и тут поднялась Людовика:

— Да, матушка, в прошлый понедельник вы сказали ей, что она должна одна прочитать молитву. В наказание…

Она преувеличила… В наказание! Ладно, пусть даже в наказание. Какая разница. Сейчас моё время.

— Ты права, Людовика, молодец, у тебя хорошая память. Тогда давай, Леда. Начинай.

Не подозревая ещё, какое безумство собираюсь совершить, превращаясь в самоубийцу, камикадзе, я ловко и быстро, как белка, в один миг забралась на парту и раскинула руки, подобно распятию над головой сестры Бенедетты.

— Отче наш… — громко воззвала я, обратив взор вверх, к небу. — Иже еси на небесех…

И хотя я никого не удостоила даже взглядом, сосредоточившись на своей молитве Царю Небесному, всё же ощутила вокруг какую-то робкую, напряжённую тишину и полнейшее подчинение.

— Да приидет царствие твоё…

Я продолжала излагать свои просьбы. И уже собралась со всем пылом попросить Господа отпустить мне грехи. Вот тут-то, не сомневалась я, по крайней мере половина моих одноклассниц прослезится. Но, к сожалению, в классе неожиданно поднялся какой-то сильный шум, очень мало похожий на аплодисменты.