Гилберт Клинджел - Остров в океане

• Название: Остров в океане
• Автор: Гилберт Клинджел
• Издательство: Государственное издательство географической литературы
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1963

Инагуа… маленький заброшенный островок Багамского архипелага. На этом клочке выжженной солнцем земли случайно оказались два американских любителя-натуралиста — Джилберт Клинджел и Уоли Колман.

Они плыли на небольшом паруснике „Василиск", стремясь к островам, разбросанным в голубом просторе между Багамским архипелагом и пустынным побережьем Юкатана, но суденышко разбилось о рифы.

Крушение мечты, крушение надежд… Однако пытливый глаз натуралиста замечает, что на этом острове живут самые маленькие на земле ящерицы, красивые птицы, интересные крабы. Вскоре Колман уезжает на родину, а Клинджел остается на Инагуа изучать жизнь его удивительных животных.

После возвращения в США Клинджела снова потянуло к прерванным исследованиям, и он во второй раз едет на Инагуа, захватив с собой водолазный костюм. Обо всем, что он видел на земле и под водой, Клинджел написал книгу, которая от первой до последней страницы читается с неослабевающим интересом.

---

Я присел посреди вавилонской пустыни и погрузился в размышления. Не пожертвовать ли марлей, предназначенной для ящериц? Я обмотал ею ноги, но тонкая ткань тотчас расползлась по ниткам. С краев еще сохранились остатки резиновых подошв, и я побрел, вывернув ноги колесом. Выбрав более или менее пологий спуск, я сошел на берег, нашел там дощечку, перочинным ножом вырезал две стельки и сунул их в свои рваные тапочки. Ступни в такой обуви потеряли способность пружинить, и я неожиданно приобрел утиную походку.

Как бы вознаграждая меня за все страдания и, в частности, за волдыри на натертых ногах, скалы кончились так же внезапно, как и появились, перейдя в гладкую песчаную равнину с легким уклоном на север, тянувшуюся до самого горизонта. Древняя береговая гряда больше не появлялась. Вероятно, она закончилась еще раньше, где-то под навалом скал Вавилона, ли свернула в сторону океана. Здесь берег окаймлялся не утесами, а стройным рядом кокосовых пальм, уходившим на мили вдаль. Увешанные орехами, они изящно склонялись к морю. С великой радостью я сорвал несколько штук и срезал верхушки. Мне так хотелось пить, а сок орехов был так прохладен и вкусен, что я высосал подряд три ореха. Более суток прошло с тех пор, как я пил в последний раз. Чтобы обеспечить себя питьем, я доверху наполнил флягу соком кокосовых орехов, хотя и предполагал, что он скоро прокиснет.

Поляна позади пальм кишела ящерицами. Я вмиг позабыл про болячки на своих ногах: таких ящериц я здесь еще не встречал! Подстрелив несколько штук, я внимательно их рассмотрел. Они, несомненно, принадлежали к роду амейва.[35] Это исключительно нервные существа, отличающиеся необыкновенной быстротой. Испугавшись, эти ящерицы так самозабвенно кидаются наутек, что не веришь собственным глазам Ноги у них двигаются с такой скоростью, что сливаются в одно смутное пятно. Во время бегства они внезапно останавливаются и бегут в другом направлении, совершенно теряясь из виду, потому что глаз не успевает уследить за такой резкой переменой направления и продолжает искать их там, где их нет.

Меня очень заинтересовал этот вид. В бытность мою на Гаити я посвятил несколько месяцев изучению жизни их ближайших родственников — Ameiva chrysolema. Я обнаружил, что самки перед кладкой объединяются и кладут яйца в общую нору, причем для каждого выводка отводится отдельный уголок — чем не родильные дома пресмыкающихся! Другим ящерицам это совершенно не свойственно. Обычно они кладут яйца в одиночку, отдельно друг от друга.

Пойманная мной ящерица была окрашена не так, как другие амейвы, которых мне приходилось видеть до сих пор. На противоположной стороне Вавилона водится другая разновидность: Ameiva maynardii. Ее можно встретить повсюду на песчаных местах, вплоть до поселка. Новая ящерица отличалась от maynardii тем, что была равномерно окрашена в нежно-оливковый цвет, переходящий в светло-голубой на брюшке и по бокам. Ameiva maynardii, напротив, окрашена в интенсивный черный цвет, с двумя ярко-желтыми продольными полосами. Нижняя часть тела у нее ультрамариновая. Одним словом, это удивительно красивое существо. Однако анатомическое строение, насколько мне удалось установить, у них полностью совпадает, вплоть до последней чешуйки. Это выяснилось при лабораторном исследовании большого количества ящериц этого семейства. Вот почему новая ящерица не удостоилась выделения в особый вид, но признана подвидом.

Однако больше чем классификация, меня заинтересовало то, что скалы Вавилона оказались демаркационной линией между зонами обитания двух подвидов, сходных решительно во всем, кроме окраски. Очевидно, и те и другие имели общих предков. В последующие недели я обследовал буквально каждую пядь земли на острове и выяснил, что эти родственные подвиды не живут вместе ни в одном районе, кроме небольшого участка протяженностью в несколько миль недалеко от Метьютауна. Там же я нашел несколько экземпляров, представляющих переходную между двумя подвидами форму — это как бы полу-maynardii и полу-maynardii uniformis — так был назван новый подвид.

Линия, проведенная от скал Вавилона до того места, где в последний раз встречается новая ящерица, делит Инагуа как раз пополам и идет под прямым углом к направлению движения ветра. Maynardii — ящерицы подветренной стороны, uniformis — жители наветренной части острова. Эта же линия указывает на распределение и характер растительности острова. На подветренной стороне растительность густая и переплетающаяся, заросли местами совершенно непроходимы. На наветренной стороне растительность редкая и стелется по земле, а местами и вовсе отсутствует.

Находка новой ящерицы вдохнула в меня силы, и я, не обращая внимания на все свои болячки, бодро двинулся дальше. Странный народ натуралисты! Каким пустякам они способны радоваться! До лагуны Кристоф оставалось еще не меньше четырех миль, но я так воспрянул духом, что решил обязательно заночевать у останков нашего суденышка.

К закату я добрался до группы коралловых домиков с крышами из пальмовых листьев. Там я набрал пресной воды из бочки, выставленной под водосточный желоб. Вода была темно-коричневая, почти кофейного цвета, кишела личинками москитов и на вкус оказалась препротивной. Но все же лучше что-нибудь, чем ничего, и я наполнил флягу до краев.

В поселке было около тридцати домов, вернее, не домов, а лачуг, способных служить лишь защитой от ветра, — все с земляными полами и все покинутые. Они располагались группами у самого берега; группа хижин семейства Дэксонов находилась дальше всех от воды, я прошел мимо них, хромая, хотя уже давно заменил дощечки, служившие стельками, пальмовым волокном, вполне эластичным, но сильно натиравшим ноги. Как завершить путешествие по острову без обуви, для меня было неясно.

Я сделал привал, поел, вымыл ноги в яме, заливавшейся во время приливов морской водой. Я почувствовал усталость, настроение у меня испортилось. Радость по поводу находки новой ящерицы уже прошла, сказывалось напряжение перехода по скалам Вавилона и зыбкому песку. И тут снова, как это уже раз случилось со мною в болоте, куда я попал, гоняясь за колпицами, у меня мелькнула мысль: распространение ящериц — неужели это так важно, чтобы ради этого отдавать себя на съедение москитам, изнывать от жары, пить вонючую воду и довольствоваться одной банкой мясных консервов в день? Мне вспомнилось, как однажды, читая лекцию перед студентами, я между прочим заявил: если экспедиция правильно организована, участники гарантированы от всяких злоключений. Вот и сиди теперь босой, в пятидесяти милях от базы, без всякой пищи, с одной фляжкой воды шоколадного цвета! Я невесело усмехнулся…

Луна уже около часу висела в небе, когда я доковылял до лагуны Кристоф и взобрался на отвесную скалу перед «Василиском». Мой когда-то прекрасный парусник лежал на боку, зарывшись в песок, уже недосягаемый для волн. Луна мягким светом заливала его палубу, и на минуту мне показалось, что он почти не поврежден. У меня перехватило горло, я соскользнул с крутого откоса и тут только увидел, что сталось с парусником: в бортах зияли большие пробоины, палубный настил был во многих местах проломлен и доски свисали внутрь. Мачта была сломана у самого основания, бушприт висел под каким-то нелепым углом. В массивном дубовом борту зияла большая дыра, в которой торчал кусок ветвистого коралла. Сквозь развороченную палубу я залез внутрь и увидел хаос нагроможденных досок, кучи наваленного дерева. Где стол, книжные полки, койки? В полумраке я разглядел следы, оставленные топором вокруг тех мест, где когда-то находились бронзовые обкладки иллюминаторов и другие металлические детали.

Я выбрался наружу и вернулся с коробкой спичек. Собрав две кучи мелких щепок и планок, одну в углу разбитой каюты, другую в трюме, я поджег их. Вскоре стало так жарко, что мне пришлось отойти подальше. Я долго стоял на берегу, глядя, как огонь рвется к небесам. Высушенное солнцем дерево быстро разгорелось, и вся внутренность судна запылала ярким пламенем. Берег на несколько ярдов в окружности озарился багровыми отблесками. Крабы-призраки,[36] застигнутые пожаром, поспешно отступали и прятались в норы, отбрасывая длинные, колышущиеся тени.

С вершины откоса я наблюдал, как пламя уничтожает судно. По мере того как обугливались шипы, одна за другой отлетали доски и, разбрасывая каскады искр, дымясь, падали на песок. Палубный настил вспыхнул сразу и обрушился, обнажив каркас из шпангоутов и бимсов. Крепкий дуб горел, яростно треща и взрываясь. Пламя охватило форштевень и рубку и, раздуваемое ветром, с ревом перекинулось на массивную корму. Вскоре корма отвалилась и рухнула на берег. Затем сгорела и нижняя часть судна. Шпангоуты упали на песок и огненными дугами лежали в груде раскаленных углей, а затем смешались с ними. Огонь стихал, стал вишнево-красным, и вскоре на месте судна осталась лишь куча тускло тлеющих углей.