Анатолий Афанасьев - Больно не будет

• Название: Больно не будет
• Автор: Анатолий Афанасьев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1986

Роман Анатолия Афанасьева «Больно не будет» — широкое полотно о современной городской жизни, прежде всего столичной. Главное достоинство романа состоит в том, что в нем ведется глубокое исследование душевного состояния героев.

---

— Ну вот, — сказал он печально. — Больше вроде и показывать нечего. Чем богаты, как говорится...

— Мне ужасно, ужасно понравилось. Спасибо вам!

— Да что уж там, — отмахнулся он, тем не менее взволнованно улавливая искренность ее любезных слов, впитывая их как сладкую отраву.

— Не мне оценивать, да я и не сумею, покажусь смешной... но знаете, Тимофей Олегович, я словно приблизилась к чему-то чистому, светлому, и хочется плакать.

— Да? — недоверчиво сказал Кременцов и вдруг неожиданно для себя добавил: — А не хотите ли выпить со мной кофе, Кира? Тут есть одно приличное место на третьем этаже.

В буфете, где, на их счастье, было мало народу, они разговорились совсем по-дружески. Кременцов принес от стойки тарелку пирожных, кофе. Спросил:

— Может быть, по рюмочке коньяку?

— Хоть по стакану, — бодро сказала Кира. — Но лучше не надо.

Все же Кременцов заказал немножко вишневого ликера, густого и пронзительно душистого.

— Нынешние молодые люди не умеют красиво ухаживать, — одобрительна заметила Кира. — Экономят на нашей сестре. В лучшем случае угостят портвейном. А у вас размах прямо королевский.

Кременцов поморщился от прозрачного намека на свой возраст. Он еще не вступил в ту пору, когда нагрянувшая старость представляется обезумевшему вдруг воображению второй молодостью, когда мужчина, если он еще в меру здоров, совершает множество нелепых поступков. Он не был в себе уверен.

— А вы работаете, Кира? Где?

Кира вела рубрику в техническом издательстве.

— Наверное, интересно?

— Очень. Главное, что с такой работой справится любой восьмиклассник. Никаких проблем.

— Но если вам скучно, зачем же вы...

— Разве мы выбираем, Тимофей Олегович? Женщина в принципе способна в жизни выбрать себе только мужа. Все остальное на нее навешивают принудительно.

— Кто же ваш муж?

— О, он ученый. Перспективный товарищ.

— Его вы, значит, сами себе выбрали?

Кира отпила глоток ликера, улыбнулась отрешенно.

— Кажется, да. Хотя теперь я в этом не так уверена, как вначале.

— У вас есть дети?

Кира вскинула голову и натолкнулась на доброжелательный, сочувствующий взгляд. Люди, которые умеют так смотреть, вряд ли способны на подвох.

— Не дал бог детей, — сказала она, нахмурясь.

Кременцов не рискнул углубляться в эту тему. Но и уйти от нее резко не сумел.

— Да, бывает. А у меня двое — сын и дочь. Оба взрослые, естественно. А жена померла... Молодая совсем женщина, чуть за сорок, а возьми и помри... Вы, Кира, конечно, не верите в загробную жизнь?

— Верю.

— Понимаю, для вас, материалистки, это вопрос несерьезный. Хм, а ликер знатный. Так в нос и шибает.

Кира заскучала немного, ей захотелось домой, в привычный уют, захотелось побыстрее увидеть своего умненького Гришу и рассказать ему, как она познакомилась с настоящим художником, как он водил ее по выставке и как они потом пили кофе с ликером и художник спросил ее, верит ли она в загробную жизнь. Это, наверное, позабавит Гришу, особенно если она сумеет передать уморительные подробности. А уж она постарается.

— Тимофей Олегович, ау! Вы почему замолчали? Что там такое с загробной жизнью?

— Черт его знает! Так чего-то в голову взбрело.

Не мог же он сказать этой хорошенькой, но скорее всего легкомысленной девице, что в последнее время вопреки всем доводам рассудка в нем зреет мистическая и какая-то почти чувственная уверенность, что после смерти жены он не расстался с ней окончательно. То есть именно физически не расстался. Он бы не испугался и не удивился, если бы однажды утром она позвонила по телефону или в квартиру. Ощущение близкой и неизбежной встречи достигало иногда такой силы, что он подумывал, не пора ли обратиться к психиатру. Но с чем? Кроме этого чудно-реального предчувствия, он, привыкший копаться в себе, не замечал никаких отклонений в своей психике. Он нормально спал, обладал здоровым аппетитом. Да и то, с каким нетерпением потянулся он к незнакомой девушке, говорило о его полной душевной уравновешенности... Но, с другой-то стороны, зачем он, в самом деле, помянул про загробную жизнь? И не просто помянул, а ждал с напряжением какого-то неведомого ответа. Да бог с ним, эта минута прошла и канула в вечность бесследно, как миллионы других сумасбродных минут. Не такое еще бывало.

— Что ж, Тимофей Олегович, спасибо вам огромное за все... и мне пора прощаться. Муж не любит, когда я задерживаюсь.

— Утомил я вас.

Кира уловила в его словах печаль, похожую на бегство. Печаль, никак не соизмеримую с их коротеньким знакомством.

— Мне было хорошо с вами разговаривать... и все это, — она замешкалась. — Но пора идти.

— Действительно из-за мужа?

— О, он очень суровый и необузданный. Чуть чего — набрасывается с кулаками.

— Вы шутите, надеюсь?

— Какие шутки? У меня все тело в синяках.

Кременцов был ошарашен.

— Но как же так? Вы говорили — ученый человек, образованный. И такая дикость. Прямо не верится.

— Вот никто и не верит. У него сто обличий. Это часто бывает с современными молодыми людьми. Внешний лоск, манеры, все при нем. А в душе — садист.

Кира убрала сигареты в сумочку, мельком взглянула на себя в зеркальце. Что-то ей мешало небрежно кивнуть, улыбнуться на прощанье — и умчаться. И она сделала вот что: поднявшись, склонилась и чмокнула Кременцова в щеку. Звонкий удался поцелуйчик.

— Будете уезжать, звоните попрощаться.

Кременцов достал записную книжку в кожаном переплете и аккуратно записал номер ее телефона. Он не поднимал головы. Он словно чувствовал, что приключение, которое затевалось, ему не по силам и вовсе не нужно. Это было чужое приключение.

Когда Кира ушла, он некоторое время сидел неподвижно, погруженный в расплывчатые видения. Потом поплелся к стойке и попросил еще чашечку кофе. Он давно себе такого не позволял. Буфетчица, пожилая матрона в ослепительно-белом халате, спросила:

— Лимончик вам порезать?

— Чего его резать зря, — сказал Кременцов недовольно. — Вон дайте мне лучше карамельку.

Женщина смотрела на него с лукавым вызовом, ее лицо выражало понимание и готовность к соучастию в любом деликатном дельце. Ее лицо было как сто лет назад прочитанная книга.

Он выпил кофе залпом и положил в рот конфетку.

— Вы давно тут работаете? — спросил он.

— Да уж третий год.

— Хорошее место?

— Когда клиент подходящий, то и нам не скучно!

Женщина сверкнула золотыми коронками, издав короткий гортанный смешок. Под белым халатом угадывалось тело, предрасположенное к юным забавам, не поспевшее за морщинистым увяданием лица. Кременцову достаточно оказалось туманного обещания ее улыбки, чтобы бодрость духа к нему вернулась.

Оставшиеся три дня прошли в обыкновенной предотъездной суматохе. В последний вечер он все же повздорил немного с Дарьей Всеволодовной, невесткой.

Благоразумие ему изменило. Он не остановился у сына, снимал, как обычно, номер в гостинице, но напоследок Викентий уговорил его поужинать По-домашнему. Каково же было его удивление, когда в квартире один за другим начали появляться гости. Причем гости были не совсем обыкновенные, не просто друзья сына или невестки. В этом Тимофей Олегович быстро разобрался. Пришла пожилая дама, пестро, вычурно одетая, главный врач поликлиники, где работала Дарья, прибыли две солидные семейные пары, непонятно сразу кто такие, но видно, что люди немалые и что Викентий их приходом весьма доволен. Наконец — вот те на! — прискакал журналист, который брал у Тимофея Олеговича интервью. Этот привел с собой девицу-хохотушку, затянутую в нечто кожаное и скрипучее. Дарья подводила гостей к Тимофею Олеговичу и знакомила церемонно и торжественно, представляя его с помпой, как свадебного генерала. От неудобства и неловкости он мямлил что-то невразумительное, с трудом сохраняя на лице благолепную, подходящую случаю улыбку. Девица-хохотушка так прямо и брякнула от души:

— А вы правда самородок? Геня сказал, ваши картины за границей котируются! Во здорово, да!

— Конечно, чего же лучше, — отозвался Кременцов, бросив на сына красноречивый взгляд.

Стол ломился от яств, было множество холодных закусок, икра красная и черная, но мясо, приготовленное Дарьей, как всегда, пережарено и переперчено. Напитки были все с яркими наклейками, в необыкновенных бутылках. Гости ели и пили чинно, нахваливали хозяйку, нет-нет да и обращались к Тимофею Олеговичу с вопросами. Оказывается, всех собравшихся так или иначе интересовала живопись. Кременцов отмалчивался, отвечал односложно. Да и как еще ответишь на вопрос, например, журналиста: «Справедливо ли мнение, что наши художники все еще плетутся в хвосте у передвижников и сильно отстали от общего мирового уровня?» Задав этот каверзный вопрос, журналист победоносно взглянул на свою подругу, которая уже достаточно осоловела.

— Вряд ли плетутся, — ответил Тимофей Олегович. — Скорее рвут удила.