Валентина Колесникова - Гонимые и неизгнанные

• Название: Гонимые и неизгнанные
• Автор: Валентина Колесникова
• Жанр: Русская классическая проза

---

Иль веры своея ревнитель

В оковы тело заточал!

Нравственная атмосфера казематского содружества поддерживала здоровье декабристов лучше хорошего климата. Они содержали в чистоте свои мысли, между ними не было лжи, грубости и насмешек - а это лучшая дезинфекция и тоническое средство. Они духом усвоили: их община подобна химическому соединению - из любви, проникновения, понимания, созидания, взаимовлияния; и она немыслима без дисциплины и свободы. Они не знали устали от трудов физических и умственных - а ведь сад духа вырастет не из праздности, а от смены вида труда. Декабристы в течение короткого времени выработали сознание "все могу" - это не было хвастовством, но пониманием совершенства своего духовного и мыслительного аппарата. Именно духовные основы вызвали к жизни тот взрыв творчества, который становится возможным, когда из жизни изгнаны запреты.

"Литературные произведения были очень многочисленны. Не говоря уже о переводах, было много и самостоятельных творений. Поэтические произведения Одоевского и басни Бобрищева-Пушкина заняли бы с честию место во всякой литературе. Корнилович и Муханов занимались изысканиями, относившимися к русской старине и пр. Занятия политическими, юридическими науками были общие, но и по этим предметам написано было много статей"1, - вспоминал Д.И. Завалишин.

Председателем литературного казематского общества стал Петр Александрович Муханов. Он был не только страстный любитель и компетентный ценитель русской литературы, но и сам литератор: до ареста его статьи печатались в "Сыне Отечества", "Северном архиве", "Московском телеграфе"; вместе с П.Н. Араповым он написал либретто к опере Алябьева "Лунная ночь, или Домовые"; был близок к К.Ф. Рылееву, который посвятил Петру Александровичу свою думу "Ермак".

П.А. Муханов стал инициатором еженедельных литературных вечеров. На них читались как собственные сочинения, так и наиболее интересные из напечатанных в периодике. Разрастающееся литературное наследие подвигнуло Муханова на смелую идею: из произведений декабристов создать альманах поэзии и прозы. Его символически назвали "Зарница". Загоревшись идеей, Муханов предпринимает попытки вывести альманах "в свет" - просит некоторых дам (жен декабристов) написать в Петербург и спросить, не будет ли позволено напечатать сочинения декабристского литературного кружка, объясняя, что они "весьма дельные по всем отраслям литературы". Дамы не замедлили написать родным и близким в Петербург. А пока в Петербурге просили, ходатайствовали, хлопотали о "Зарнице", сам Петр Александрович сумел нелегально передать в Москву письмо к приятелю своему поэту П.А. Вяземскому (датированное 12 июля 1829 года):

"Вот стихи, писанные под небом гранитным и в каторжных норах. Если вы их не засудите - отдайте в печать. Может быть, ваши журналисты Гарпагоны дадут хоть по гривенке за стих. Автору с друзьями хотелось было выдать альманах Зарница в пользу невольно заключенных. Но одно легкое долетит до вас - не знаю, дотащится ли когда-нибудь подвода с прозой. Замолвите слово на Парнасе: не подмогут ли ваши волшебники блеснуть нашей Зарнице? Нам не копить золота - наш металл железо. И цель желание заработать. Впрочем, воля ваша..."

Вместе с письмом Муханов переслал Вяземскому тетрадь со стихами Одоевского. Некоторые из них удалось напечатать в следующем, 1830 году, в "Литературной газете", остальные появились в альманахе "Северные цветы" за 1831 год - в обоих случаях анонимно. Это единственные публикации из "Зарницы". Но ни самого сборника, ни даже того, что ещё предполагалось включить в "Зарницу", обнаружить теперь не удастся.

Дело в том, что П.А. Муханов не оставил мысли о публикации1 "Зарницы" - тем более что даже само название было значимо - декабристы мечтали, чтобы ярко, как зарница, сверкнули в русской литературе их произведения и напомнили бы соотечественникам, что ни их идеалы, ни талант не иссякли. Выходя в 1832 го-ду на поселение, Петр Александрович взял с собой все рукописи товарищей для "Зарницы", надеясь, что там ему будет легче прибегнуть к помощи своих московских и петербургских друзей и осуществить задуманное. Однако вскоре по доносу местного чиновника на его квартире был произведен обыск. Видимо, чудом удалось ему уничтожить заветные тетради (он даже сумел тайно предупредить товарищей, оставшихся в каземате Петровского завода, и они тоже успели до обыска уничтожить черновые варианты своих творений)...

] ] ]

Множество исследований посвящено академии декабристов в Чите и Петровском заводе. И все же каждое новое исследование выявляет какие-то новые грани её деятельности, хотя то, что архивы открывают недра и поиск приводит к находкам, воспринимается как чудо. Совершенно очевидно, что объем и глубина духовной жизни декабристов "казематского периода" известны далеко не полностью в силу условий их заточения: постоянная угроза обысков, достаточно жесткие тюремные запреты и т. д. "Черновую рукопись я истребил по случаю бывшего тогда тюремного осмотра. Нельзя было сохранить эту контрабанду: чернила были запрещены", - в этих словах И.И. Пущина объяснение того, почему так много из написанного в казематах исчезло. И хотя со временем декабристы обрели конспиративные возможности и пути передачи корреспонденции, пользовались различными добрыми оказиями, они не переставали осторожничать, и можно сказать, их информация о занятиях в каземате была весьма избирательной.

"То была самая цветущая эпоха стихотворений, повестей, рассказов и мемуаров", - писал М.А. Бестужев о казематском периоде.

Безусловно, среди стихотворений А.П. Барятинского, А.И. Одоевского, В.Л. Давыдова, Ф.Ф. Вадков-ского, В.П. Ивашева были басни и стихи П.С. Бобрищева-Пушкина. Как много их было - остается только гадать, но, видимо, немало. Кроме того, в некоторых мемуарах глухо упоминается, что начиная с последних лет пребывания в Читинском остроге многие декабристы начали набрасывать записки для будущих воспоминаний, но вынуждены были сжечь их накануне обысков. Вполне возможно, что одним из них был и Павел Сергеевич Пушкин...

Думается, что П.С. Пушкин на поселении все реже возвращался к своим басням, руководствуясь теми же соображениями, что и Н.А. Бестужев: "Рука не движется, когда знаешь, что твой труд осужден будет на вечное затворничество в том столе, на котором он родился".

Тем не менее не перестает поражать объем интеллектуального труда декабристов и неисчерпаемость их интересов, разносторонность и глубина духовной жизни. Литератор С.И. Черепанов, которому в 1834 году довелось побывать в Петровском заводе и познакомиться с декабристами, сообщал: "Могу сказать, что Петровский завод составлял для меня нечто похожее на академию или университет с 120 академиками или профессорами".

Следует добавить: монарху российскому не удалось исключить декабристов ни из жизни, ни из русского общества. Именно благодаря созданной ими академии, несмотря на социальную, политическую и физическую изоляцию, они были включены, притом активно, в культурный, научный, духовный процесс современности - не только российский, но и мировой.

1104 часа по земному шару

Конец лета 1830 года ознаменовался немаловажным событием - читинским узникам предстояло перебраться в новую, специально для них построенную тюрьму, в 700 верстах1 от Читы - в Петровском заводе, что недалеко от Верхнеудинска. Собирались не без удовольствия: было известно, что каждый получит отдельный каземат, и значит, можно в тишине и покое заниматься любимым делом, наукой, чтением. От шума и тесноты общей жизни все устали. Из Читы выступили хмурым, в моросящем дожде утром 7 августа 1830 года. Шли двумя партиями с интервалом в один переход. И хотя при каждой партии было до 30 подвод с вещами и слабым физически можно было ехать, все дружно решили совершить этот переход пешком. Ежедневно проходили 20-25 километров, на третий день останавливались на дневку. И погода, кроме первого ненастного дня, стояла на редкость ясная, теплая.

46 дней - а это 1104 часа (включая и сон) - длился переход из Читинского острога в Петровский завод. После трех с лишним лет малого замкнутого пространства Читинского острога это воспринималось как 1104 часа шествия по земному шару, 1104 часа видимости свободы; 1104 часа воздуха, солнца, вечерних костров и биваков, бесед - то неспешных, то бурных. 1104 часа того сладостного слияния с природой, счастье постижения которого доступно, наверное, во всей полноте только узникам. 1104 часа впитывания в себя красоты земной, когда они ещё здоровы, веселы, оптимистичны. Через 30 лет те немногие, что останутся живы, совершат этот путь в сторону родины, уже будучи стариками, хотя их старость - большинству едва за 50 лет определит не природа, а изгнание, Сибирь, тоска по свободе и отчему дому.

Иллюзию свободы поддерживали воспоминания. А.П. Беляев писал, что эти переходы многим из заслуженных воинов напоминали их боевые походы, а молодым переходы и передвижения маневров. Маршрут проходил через малонаселенные места, и, значит, сибирская природа почти на 700 верст была в полном распоряжении путешественников. Несколько дней пути лежали через долины, окруженные со всех сторон горами. Путники встречались лишь с бурятскими табунами да конными пастухами с ружьями, луками и стрелами, двухколесными арбами с войлочными юртами, женами и детьми пастухов. Буряты-кочевники попадались им и на степных участках пути. Вскоре показались красивые и величественные берега Селенги. Вот так описывает эти места А.Е. Розен: