Вера Павлова - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Вера Павлова
• Жанр: Поэзия

Родилась в Москве 4 мая 1963 года. Окончила музыкальный колледж им. Шнитке и Академию музыки им. Гнесиных по специальности "История музыки" (дипломная работа «Поздние вокальные циклы Шостаковича: к проблеме взаимоотношения поэзии и музыки»).

С восьми до восемнадцати лет сочиняла музыку и хотела стать композитором. Работала экскурсоводом в доме-музее Шаляпина, печатала музыковедческие эссе, около десяти лет пела в церковном хоре, двенадцать лет руководила детской литературной студией «Звёзды Зодиака».

Стихи начала писать в возрасте двадцати лет, в роддоме, после рождения первой дочери, Натальи, печататься — после рождения второй, Елизаветы. Первая подборка была опубликована в журнале "Юность", известность пришла с появлением в газете "Сегодня" разворота из семидесяти двух стихотворений, породившего миф, что Вера Павлова — литературная мистификация. Печаталась в литературных журналах в России, Европе и Америке.

В России выпустила пятнадцать книг. Лауреат премий имени Аполлона Григорьева, «Антология» и специальной премии «Московский счёт».

Переведена на двадцать иностранных языков. Участвовала в международных поэтических фестивалях в Англии, Германии, Италии, Франции, Бельгии, Украине, Айзербайджане, Узбекистане, Голландии, США, Греции, Швейцарии.

Автор либретто опер «Эйнштейн и Маргарита», «Планета Пи» (композитор Ираида Юсупова), «Дидона и Эней, пролог» (композитор Майкл Найман), "Рождественская опера" (композитор Антон Дегтяренко), "Последний музыкант" (композитор Ефрем Подгайц), кантат "Цепное дыхание" (композитор Пётр Аполлонов), "Пастухи и ангелы" и "Цветенье ив" (композитор Ираида Юсупова), "Три спаса" (композитор Владимир Генин).

Записала как чтец семь дисков со стихами поэтов Серебряного Века. Спектакли по стихам Павловой поставлены в Скопине, Перми, Москве. Фильмы о ней и с её участием сняты в России, Франции, Германии, США.

Живёт в Москве и в Нью Йорке. Замужем за Стивеном Сеймуром, в прошлом — дипломатическим, а ныне — литературным переводчиком.

---

1

Печальный двоечник с пожухлыми цветами,
пожухлый папа с фотоаппаратом,
зубами щелкающим: ну-ка, птичка,
на вылет! И — отсутствие резцов
в улыбках первоклашек, недостача
в улыбках второклассников — клыков…

2

А на крыльце — мои учителя:
алфизик Инденбаум — всякий знает,
что у него одна нога короче
и, может быть, стеклянные глаза,
Марьпетра вредная, химера, тойсть химоза,
ныне и присно пьяненький чертежник
и величавый педагог труда…

3

Запомнила немного: как Камоша
меня за новорожденные груди
хватал, и было больно и обидно,
а позже — непонятно, почему
девчонки говорят, что неприлично
так тесно танцевать медленный танец
с Камошей. Кстати, ведь Камоша умер.
Болел плевритом, умер. Белый танец.
Я, как всегда, Камошу приглашу.

* * *

Боб сказал:
— А ты написала,
как я ловил летучих мышей?
Боб ловил летучих мышей,
потому что папа сказал, что нельзя
их поймать — у них ультразвук.
Боб ловил летучих мышей,
быстро-пребыстро крутя полотенцем.
Она была жилистой,
как из "Кулинарии".
Ее отпустили.
Боб сказал:
— Написано верно,
но что-то с ритмом

* * *

Поняла, где у меня душа —
в самом нижнем, нежном слое кожи,
в том, изнаночном, что к телу ближе,
в том, что отличает боль от ласки,
в том, что больше ласки ищет боли…

* * *

Они менялись кольцами тайком.
Они в санях по городу летели.
Метели покрывали их платком
и хмелем посыпали их метели.
И путь у них настолько был один,
настолько было некуда деваться,
что не хотелось куриц и перин,
что даже не хотелось целоваться,
а только лица ветру подставлять,
а только на ветру в лице меняться.
Метели мягко стелят. Страшно спать.
Еще страшнее будет просыпаться.

* * *

Мужчина: удар, давление.
Сперва без сопротивления
позволю давить сок,
потом напомню: лобок
под мякотью прячет кость,
и ты — не хозяин: гость.

* * *

То ли пол — это полдела
то ли дело на полжизни
то ли жизнь не полна половая
то ли я не люблю тебя больше
Нет, я люблю тебя больше.

* * *

"На севере диком…" — Сапфо, а не Гейне.
Ты — пальма. И юг твой, как север мой, дик.
А если из Гейне, то пенье на Рейне,
дуэт лорелей. А сплочая сплетенье —
Наталья, пойдем в хоровод эвридик,
которым орфеи и лели — до фени:
с нездешнею нежностью, без сожаленья
покажем им розовый острый язык!

* * *

Душа расставалась с телом.
Моя — с твоим телом.
Твоя — с моим телом.
Душа улыбалась телу:
— Ну все. Я полетела.
— Ну все. И я полетела.
Душа склонялась над телом:
— А мне-то какое дело?
— И мне — какое дело?
Душа прижималась к телу:
— Прости. Я не хотела.
— Прости. И я не хотела.

* * *

Одиночество — это болезнь,
передающаяся половым путем.
Я не лезу, и ты не лезь.
Лучше просто побудем вдвоем,
поболтаем о том, о сем,
не о том, не о сем помолчим
и обнимемся, и поймем:
одинокий неизлечим.

* * *

Размажь по стенке, но — по своей,
топчи, чтоб смогла прилипнуть к ногам,
из колючей проволоки гнездо свей,
вот увидишь, что нам будет там
хорошо.

* * *

Нет любви? — Так сделаем ее!
Сделали. Что дальше будем делать? —
Сделаем заботу, нежность, смелость,
ревность, пресыщение, вранье.

* * *

Надобны два зеркала
или два мужчины
чтоб себя любимую
увидеть со спины
Надобно быть зеркалом
чтобы два мужчины
были друг ко другу
лицом обращены
чтоб наполнив рюмки
виноградной гнилью
спутавшись локтями
перешли на Я
Чтоб накрывши юбкой
как епитрахилью
отпустила каждого:
Да, твоя. Твоя.

* * *

Давай друг друга трогать,
пока у нас есть руки,
ладонь, предплечье, локоть,
давай любить за муки,
давай друг друга мучить,
уродовать, калечить,
чтобы запомнить лучше,
чтобы расстаться легче.

* * *

Зачем считала, сколько мужиков
и сколько раз, и сколько раз кончала?
Неужто думала, что будет мало?
И — было мало. Список мужиков —
бессонница — прочтя до середины,
я очутилась в сумрачном лесу.
Мне страшно. Я иду к себе с повинной.
Себя, как наказание, несу.

* * *

О чем бы я ни писала, пишу о ебле.
И только когда я пишу о самой ебле,
то кажется, что пишу совсем не о ебле.
Вот почему я пишу только о ебле.

* * *

Не кричите на меня, птицы,
не машите на меня руками, елки,
не подглядывайте, ангелы, за мною
сквозь замочные скважины звезд —
ничего я не могу для вас сделать!

* * *

Новость, от которой сердце
бьется, как дитя в утробе:
не нашли его во гробе!
Ничего там нет, во гробе!
Ничегошеньки — во гробе!
А куда из гроба деться,
кроме… Взгляд и голос ввысь тяну.
Так — воистину? Воистину.

* * *

А может быть, биенье наших тел
рождает звук, который нам не слышен,
но слышен там, на облаках и выше,
но слышен тем, кому уже не слышен
обычный звук… А может, Он хотел
проверить нас на слух: целы? без трещин?
А может быть, Он бьет мужчин о женщин
для этого?

* * *

Всей музыки, и той не хватит
твое молчанье заглушить.

* * *

Вечность — скатертью дорога.
Скатерть вечности бела.
Белизну ее не могут
запятнать ничьи дела.
Ни награды, ни расплаты,
ни в блаженстве, ни в огне,
только версты полосаты
попадаются одне.

ЧЕТВЕРТЫЙ СОН

Цикл "Попутные песни" — из книги новых стихов Веры Павловой "Четвертый сон", которая выходит осенью этого года в издательстве "Захаров".

Попутные песни (двенадцать вокализов)

1

ой растенья насажденья
в первородном саду
метастазы наслажденья
по всему животу
восхожденье наважденье
ой держи упаду
клеток перерожденье
в полную пустоту

2

Падая жертвой любовной картечи
на дно воздушной ямы блаженства,
теряю постылый дар речи,
обретаю заветный дар жеста,
поднимаю веки прозревшей кожи,
чешуей очей библейски одета.
Для чего же выпытывать так тревожно:
— Скажи, как ты? Скажи, где ты?

3

Где-где?
На звезде,
у тебя на бороде,
на простыночном холсте
в подвенечной наготе,
далее —
везде.

4

Супружеское ложе,
супружеская лужа,
чья, тот в ней и лежи.
— Да оба хороши.

5

и стал свет
внутри живота
и закрыла глаза
боясь ослепить
и закрыла лицо
как Моисей
и увидел ты
что мне хорошо

6

Тебе ничего не стоит на миллионы частей раздробиться.
Мне нужен месяц, чтобы снести одно яйцо.
Ты ищешь себя, примеряя разные лица.
Я меняю кремы, чтобы не изменилось мое лицо.
Меня любили многие и любить меня тебя научили.
Я любила многих и научилась любить одного.
Короче, акмэ. Но все мои слабости остаются в силе.
Золотое сечение. Но времени остается всего ничего.

7

Мы увидим небо с овчинку,
догадаемся, чья папаха.
Мы узнаем свою начинку
на разделочных досках страха.
Мы поймем: оправдаться нечем.
Мы заглянем в глаза воловьи
тихих ангелов междуречья,
грустных демонов послесловья.
Послелюбья нежнейшие нети!
И периною гробовою,
чтобы нас не увидели дети,
мы укроемся с головою.

8