Антонина Коптяева - Дерзание

• Название: Дерзание
• Автор: Антонина Коптяева
• Жанр: Советская классическая проза

ОБ АВТОРЕ

Роман «Дерзание» (1958 г.) Антонины Коптяевой завершает трилогию о докторе Аржанове, первые две части которой составили книги «Иван Иванович» (1949 г.) и «Дружба» (1954 г.). Перипетии жизни своего героя Коптяева изображает в исторически конкретной обстановке.

Так, в романе «Иван Иванович» хирург Аржанов работает в глубинке, на северо-востоке страны, в крае, который еще в недалеком прошлом был глухим и диким. Помогает людям избавиться ст болезней, воодушевляя их своим трудом. Действие романа «Дружба» вводит читателя в драматическую обстановку Сталинградской битвы, участником которой является и доктор Аржанов, а в «Дерзании» Иван Иванович предстает перед нами в послевоенное время: он уже в Москве и один из первых дерзает проводить операции на сердце.

Работа Ивана Ивановича, его одержимость делом, которому он служит, показана в естественных взаимосвязях с действиями, надеждами и устремлениями людей, среди которых он живет. Рядом с образом главного героя перед читателем проходят живые, правдивые и нравственно светлые образы председателя районного Совета Марфы Антоновой, юной якутки Вари Громовой, одной из учениц Ивана Ивановича, ставшей его женой, молодого и талантливого врача Ларисы Фирсовой, у которой война отняла семью. Своим трудом эти люди утверждают силу добра, благородства и гуманизма.

Следует отметить важную черту писательского дарования Антонины Коптяевой — обстоятельность и точность изображения характеров ее героев. Страницы трилогии, показывающие доктора Аржанова у операционного стола, захватывают точностью изображения настолько, что, читая их, ощущаешь себя как бы присутствующим в операционной. Хотя дело Ивана Ивановича определяет главную линию его жизни, однако, показывая и личную, семейную жизнь героя, которая складывается непросто, автор поднимает проблему гармонии творческого труда и личного счастья.

Жажда очерковой достоверности вместе с желанием заглянуть во внутренний мир своих героев, коснуться вечных источников бытия — любви, верности, измены, встречи, разлуки, товарищества — отличает уже раннюю работу писательницы — ее первый роман «Фарт» (1940 г.). В нем показана жизнь золотодобытчиков — старателей, шахтеров, обитателей суровой тайги. Роман был написан на основе долгих наблюдений, отличного знания быта, условий таежного труда, которые открылись автору не как стороннему наблюдателю. Родившись в семье золотоискателя на прииске Южном, с юных лет Антонина Коптяева работала со старателями в амурской тайге.

Наблюдения, почерпнутые в золотоносном таежном крае, легли в основу следующего произведения Коптяевой — ее дипломной работы в литературном институте им. Горького — романа «Товарищ Анна» (1946 г.), в котором раскрывается образ человека с сильным и цельным характером. Личная жизнь главной героини Анны, руководительницы крупного золотодобывающего предприятия, фактически слившаяся с жизнью в обществе, на производстве, является главным содержанием книги. Автор показывает духовное обновление человека, неразрывно связанное с творческим трудом.

Эту мысль Коптяева последовательно проводит и в романе «Дар земли»(1963 г.), где на фоне напряженной борьбы за добычу приволжской нефти показывает картины зарождения новых взаимоотношений в трудовой семье.

После завершения работы над романом «Дар земли» Антонина Коптяева обратилась к новой для себе теме — историко-революционной. Роман «На Урале-реке» посвящен борьбе оренбургских рабочих против белоказаков Дутова и колчаковцев. В книге раскрывается способность автора широко охватить всю картину событий И одновременно представить ее читателю в детальных подробностях. В романе правдиво переплелись судьбы героев, созданных воображением писателя на основе изучения жизненного материала, и характеры действующих лиц, реально существовавших, таких, как Петр Алексеевич Кобозев — чрезвычайный комиссар по борьбе с дутовщиной, герой казахского народа Алибий Джангильдин, председатель оренбургского ревкома Самуил Цвиллинг, рабочий-большевик Александр Коростелев и другие.

Коптяева показала быт и нравы оренбургского казачества и в мирной жизни и во время гражданской войны. В первой книге романа «Год 1917-й» автор рассказывает о возникновении Оренбургской партийной организации, о всеобщей рабочей забастовке, вооруженной защите города от войск атамана Дутова, о приходе Советской власти в Оренбург. Вторая книга охватывает события гражданской войны в Оренбуржье в 1918 —начале 1919 года.

Яркое художественное выражение нашла здесь идея защиты революционных завоеваний, одухотворявшая героев обороны Оренбурга.

В творчестве Антонины Коптяевой большое место занимает в работа в очерково-публицистическом жанре. Книга очерков «Чистые реки» (1969 г.) и страницы из дневника писательницы — «Сибирские сокровища» (1971 г.) свидетельствуют об остроте чувства современности, о знании автором жизни народа.

Очерки Коптяевой отличает естественность интонации повествования, светлый лиризм. Описание природы она использует как средство для более полного раскрытия сути происходящих событий. Это проявляется и в небольших по объему, но богатых по содержанию очерках «Края родные», «О самом дорогом», «Память сердца», «Северное сияние»…

Всем своим творчеством Антонина Коптяева раскрывает общественное назначение человека, утверждая невозможность истинного счастья без ощущения нужности людям.

Е. Абрамович.

---

— Вот бешеные! Право, бешеные!

И Мишутка, тоже занятый происходящей перед ним игрой, все смотрел да смотрел, пока не устал вертеть головой и не озяб. Но стоило Логунову засунуть его под полу своей нерпичьей дошки на собачьем меху и тепло обнять другой полой, так что выглядывала одна голова в шапочке-ушанке, как мальчик опять оживился.

Войдя во вкус игры, Варя забыла обо всех неприятностях и в азарте, сама того не замечая, теребила Логунова за рукав, хватала под локоть, требуя внимания к сочувствию, которое кипело в ней. Ей стало вдруг так легко впервые за последнее время — пропало ощущение подавленности.

В один из интереснейших моментов состязания она взглянула на сынишку, задремавшего в теплых объятиях «папы». Богатство впечатлений и долгое пребывание на свежем воздухе сморили неугомонное дитя.

А Логунов… Он смотрел в это время на поле боя, и такое гордое восхищение, такая веселая удаль отражались на его лице, что Варя не вдруг отвела взгляд.

31

На очередной научной конференции в клинике Иван Иванович должен был «продемонстрировать» перед врачами Наташу Коробову. Он сразу пошел договориться с нею, узнав о приезде Логунова.

— Покажу вас своим коллегам, а потом отправляйтесь домой. Вы только не смущайтесь. У нас всегда так водится: мы обсуждаем лечение некоторых больных — это важно для обмена опытом. Я сделаю сообщение, покажу рентгеновские снимки, расскажу об операции, а вы пройдетесь перед товарищами, ответите на вопросы. Многие видели, в каком состоянии вы находились, пусть посмотрят теперь. Будут врачи из Института усовершенствования, хирурги с периферии, студенты.

Наташа слушала, устремив на Ивана Ивановича глаза, светившие яркой синевой на исхудалом лице.

— Мне бы хотелось сделать что-нибудь такое… — нерешительно сказала она, пошевелив пальцами.

— А что же вы можете сделать? Вам теперь только одно нужно — отдыхать и поправляться.

— Я бы хотела попробовать. Хотела бы сыграть. У профессора Аржанова даже холодок по коже пробежал.

— На чем сыграть, Наталья Трофимовна? На баяне? — Он сразу вспомнил ее мастерскую игру, но как можно выступить теперь, если перед операцией она даже имя свое забыла?

— Нет, мне хочется на скрипке… Ведь до войны я училась в музыкальной школе. И потом в Сибири, у себя на руднике, тоже много играла.

— Может быть, принести скрипку сюда? Вы попробуете здесь, — предложил Иван Иванович, совсем не уверенный в том, что его бывшая больная выдержит подобное испытание.

— Нет. Пробовать я не стану. Если там не смогу, то, значит, уже никогда…

— Не надо так настраивать себя: ведь после операции не все силы восстанавливаются сразу.

В день, когда была назначена конференция, Софья Шефер несколько раз забегала к Наташе. Волновался и Иван Иванович, никому, кроме Софьи, не сказавший о предложении Наташи сыграть на скрипке. Он в это не поверил, но подумал:

«Ничего, пусть попробует. Не обязательно ей сейчас играть. Главное, она снова стала человеком, и это уже великая радость».

Однако, хорошо представляя себе будущую аудиторию, он не хотел бы дать повод для насмешек кое-кому из присутствующих. Студентам, конечно, хочется, чтобы все было хорошо. Вдумчивые врачи тоже заинтересованы в благополучном исходе. Но в медицине, как и везде, к сожалению, есть скептики, которые любят все хоронить, придираясь к каждой мелочи, это люди, знающие медицину, но отчего-то слабые на практике. Очень страшно, когда такой врач попадает на работу в министерство. Вот там-то, под крылышком влиятельного зама или пома, он и распекает при случае своих бывших коллег, там-то и маринует дельные предложения, игнорируя насущные нужды, цепляясь за параграфы многочисленных инструкций. Такой медик, попав на научную конференцию, обязательно постарается «подсыпать перцу». И, думая о том, как этот недруг осклабится тихонечко при неудачной попытке выздоравливающей Наташи, Иван Иванович заранее хмурился.

— Скрипку я принес, — сказал он ей, заглянув в палату перед конференцией. — Скрипка будет в зале, но никто не знает, зачем ее принесли, и если вы раздумаете, то можете только ответить на вопросы, и этого будет достаточно.

Наташа промолчала, хотя в лице ее выразилась укоризна. Неужели он не понимает, как ей важно проверить себя перед отъездом в тайгу?

В коридоре Ивана Ивановича перехватила Софья Шефер.

— Наталочка умерла, — сообщила она со слезами на глазах. — Мать сейчас там… Невозможно на нее смотреть! Ведь единственный ребенок, краса и гордость жизни. Вот ужас-то!

— Да, ужас! — глухо произнес Иван Иванович и пошел в палату.

Девушку уже уложили на носилки, собираясь вынести в морг. Она была прекрасна и мертвая, в марлевой повязке, похожей на чалму, сбившуюся на тот бок, где выпирала опухоль. Чуть выгнулись вперед обнаженные плечи, точно Наталка хотела привстать, опираясь локтями в края носилок, и от этого выдались под простыней ее маленькие груди и колени слегка согнутых ног.

«Это еще не все! — как будто говорили неспокойная поза девушки и ее немножко сердитое лицо. — Хочу подняться хоть на один месяц, ну, хоть на один день. Я ничего не успела в жизни, и разве я зря боролась со своей черной немочью?! Отчего вы не сумели помочь мне в этой жестокой борьбе?»

Упрек, конечно, относился не к матери, а к хирургу, который стоял, опустив руки, и, насупясь, смотрел на новую жертву, принесенную прожорливому загадочному чудовищу.

«Да, ты вправе упрекнуть нас за бессилие перед этой болезнью», — думал хирург, глядя, как санитары подняли и понесли носилки и как несчастная мать, уже на ходу, прикрыла краем простыни лицо дочери.

— Что же делать, Иван Иванович! — с надрывом произнесла она, посмотрев на него исплаканными глазами. — Ведь Натуся сама понимала, что помочь ей было невозможно. Она погибала без искры надежды, моя бедная девочка! И страшнее всего то, что до последней минуты находилась в сознании. Мне легче бы… — Женщина махнула рукой и, не договорив, вышла из палаты.

Точно камень холодный оказался в груди Ивана Ивановича. Сразу огрузнев, всем телом ощущая эту леденящую тяжесть, хирург пошел в аудиторию. Там уже гудел народ.

Потом стало тихо. Занимая свое место у длинного стола на кафедре, Иван Иванович ободряюще кивнул Наташе, которая в темной фланелевой пижаме сидела рядом с Софьей Шефер в переднем ряду. Повязка с ее стриженой головы была снята, и сизый подковообразный рубец на месте операционной раны виднелся издали. Первый доклад сделал Гриднев. Он говорил об удалении щитовидной железы, о мерах, принятых для облегчения этих трудных, кровоточивых операций, для улучшения общего состояния больных. Затем Гриднев показал аудитории больного, которого он стал оперировать с диагнозом «загрудинного зоба», но нашел аневризму аорты. При таком «открытии» хирург не пошел дальше, хотя искушение довести дело до конца было огромное. Только подготовив кусок трансплантата для аорты, чтобы заменить в случае надобности пострадавший участок этого главного кровеносного сосуда, Гриднев снова назначил операцию и с успехом провел ее.

Иван Иванович слушал доклад руководителя кафедры внимательно. Он видел и сам делал операции на аорте, но вот применение трансплантата, для которого одни хирурги предлагают консервированный препарат от трупа, другие — нейлоновую трубку. Тут все ново и смутно. Одни хвалят нейлоновые заменители и утверждают, что куски трупных сосудов рассасываются в живом организме, и это сразу дает смертельное кровотечение, другие утверждают, что нейлон может вызвать рак. Спорят и о способе консервирования препаратов. Иван Иванович сам видел у своей подопытной собаки вставленный им кусок трупной аорты, который через год не только не рассосался, но, наоборот, приобрел вид и строение живой ткани. А недавно он наблюдал в институте экспериментальной хирургии, как пришивали отрезанную лапу собаке. Теперь она бегает, и не поймешь, какая нога была у нее отрезана. При операции применялся сложный аппарат для сшивания сосудов, предложенный советскими учеными. Действовал он молниеносно и безотказно.

«Как нам не хватало этого во время войны!» — думал Иван Иванович.

У него немалое торжество — выздоровление Наташи Коробовой. Но как бы он был счастлив, если бы мог привести сюда и вторую Наташу — Наталку!

«Нет, хирургия пока тоже однокрылая птица! Много мы создали — нового, бесспорно, вперед двинулись и все-таки еще ой как далеки от совершенства! Наука будущего должна создать новую медицину, где хирургия будет неотделима от терапии, медицину, которая окрылит, вооружит врачей в борьбе с любым врагом человеческого здоровья. Наука, создающая реактивные самолеты и машины-автоматы, только-только не умеющие мыслить и говорить, наука, расщепившая атом, должна наконец сделать переворот и в медицине. Если мы не умеем омолаживать людей, то обязаны хотя бы избавить их от различных страданий, помочь им прожить счастливо всю жизнь. — Тут Иван Иванович сразу подумал о себе: — Однокрылый журавль — вот кто ты, товарищ Аржанов! Сломали тебе крыло, и остался один на замерзшем болоте. Там желтые метелки камышей шуршат, там снежок белеет между кочками. А в сером небе давно уже отзвучали журавлиные трубы. Фу-ты, черт, какая чепуха лезет в голову! Но в самом деле… Приехал Логунов, и улетит с ним Варя далеко-далеко, и Мишутку они унесут с собой…»