Никул Эркай - Новая родня

• Название: Новая родня
• Автор: Никул Эркай
• Издательство: Мордовское книжное идательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1977

В глухой мордовской деревушке Курмыши живёт семья Учайкиных. Отец, Григорий Учайкин, ушёл на фронт, дома остались Марфа и двое детей — Мика и Сандрик. Мика чувствует себя взрослым, он за мужчину" дома. Есть у Мики и его друга Юки страстная мечта. Вот переделают они все дела и махнут на фронт бить фашистов. А дел у Мики множество, и все дела очень важные.

Прочтите книгу, и вы узнаете, как жили в тяжелые военные годы ребятишки одной мордовской деревни. Наверное, вы полюбите добрых, великодушных, жизнерадостных героев повести, которые умеют помочь людям в трудную минуту.

Автор этой книги Никул Эркай известен юным читателям. Его повесть „Алёшка", изданная впервые в 1960 году, была хорошо принята читателями.

На Всероссийском конкурсе на лучшее художественное произведение для детей (1965–1966 гг.), проводимом Комитетом по печати при Совете Министров РСФСР и Министерством просвещения РСФСР, повесть „Новая родня" отмечена второй премией.

---

— Но ведь отец-то писал в письме про мальчишку! — подскочил Мика.

— Ой, да было ему когда разбираться в дыму да в пламени. Я сама, помнится, когда мы горели, впопыхах вместо прялки самоварную трубу вытащила! — рассмеялась ещё веселей мать.

Мика стоял на своем:

— Как же это ошибся отец?

— Ну да мало ли, с кем не бывает: я вот тоже ошиблась, — кивнула Марфа на Сандрика, — хотела купить в дом девчонку, а принесла мальчишку. Ну ничего, папка наш не растерялся, сестрёнку вам с войны прислал!

— Ты не спросила, как её зовут?

Спрашивала, как же, да что-то отмалчивается. Уж я ласкала, и целовала, и уговаривала: «Не дичись, деточка, ты у своих», — молчит, как глухонькая… Может, она бомбами оглушённая? Может, сильно войной напуганная? Ну, глядишь, отоспится, отлежится, одумается и заговорит… А будем её любить да холить — глядишь, и запоёт канареечкой. Вернётся отец, а дома у нас певчая птичка — вот радость-то!

— Так-то оно так, — Мика почесал маковку, — а всё-таки не пойму я, как это получилось. Панас — мужское имя, уж это я точно знаю. — Да уймись ты. Отпишем отцу, узнаем. Раздевайся да ложись спать вон в мою кровать. Сандрик уже спит. А я вместе с ней на печке. Кабы не свалилась… Мало ли что, вдруг приснятся ей война, бомбы…

Мике самому хотелось нынче поспать на печке: назябся в дороге-то и хорошо бы на тёплом просе угреться… Но, как и его отец, не любитель перечить матери, он, вздохнув, пошёл спать к Сандрику под полог.

Улёгся с ним рядом, потолкал — спит, не просыпается.

Вот счастливый: ему что, он в доме не за старшего, его заботы лёгкие.

Мика стал думать, как теперь жить. Лишний парень в семье — не помеха, а вот девчонка — дело другое. О сестрёнке надо по-особенному заботиться. И одеть-нарядить. Это ведь не мальчишка, негоже выпустить на улицу в драном. И оберечь-защитить, ведь известно: девчонка пугается и мышонка…

Покряхтел Мика, поворочался с боку на бок. Как же теперь на войну отъехать, когда две женщины в доме? Одна старая… другая малая. Сандрик с ними' не управится. Да ещё и хворенькая попалась, ножки ватные. Её ставят — она валится… Вот диво-то, надо завтра самому посмотреть. С такой мыслью Мика и заснул.

ПТИЧКА-НЕВЕЛИЧКА И ЕЁ ПРИЧУДЫ

Проснулся Мика в тревоге. Что-то в его жизни изменилось, а что — не сообразит. Заспал вчерашнее.

Напомнила ему мать. Потолкала в плечо, потрепала за чубик и шепнула:

— Спит наша птичка-невеличка. Ну и не буди. А проснётся, покорми её молочной кашей. Вот она тут, на загнётке, на угольках будет долго тёпленькая.

— Ладно, — отозвался Мика и, не залёживаясь, стал одеваться.

Мать поторопилась в коровник: там у неё были стельные коровы, о которых она сильно беспокоилась, а Мика поспешил по своим хозяйским делам.

Задёрнув полог кровати, чтобы Сандрик дольше поспал и под ногами не путался, Мика выбежал из сеней во двор вместе с Кудлаем.

Мика умылся снегом, а пёс повалялся в снегу. Потом принялись за хозяйство.

Первым делом надо было козу напоить тёплым пойлом и сенца ей подбросить лесного, с ветками. Она вот-вот козлят принесёт. Ишь — поперёк себя шире. Они у неё в животе до поры до времени прячутся, чтобы волк не съел. А потом, в одну тёмную ночь, когда никто не видит, выскочат и давай скакать-выплясывать. Радуются, что на свет сразу резвыми народились.

Вернувшись с ведром в избу, чтобы зачерпнуть пойла из лоханки, Мика заглянул на печку — спит, носик остренький вверх торчит, как у птички.

— Ножки ватные — ничего, с молочной каши они задвигаются!

Улыбнувшись, он оглянулся, услышав знакомое журчанье, — это лентяй Сандрик, вместо того чтобы на выбежать на двор, в лоханку струйку пускал.

— Ты опять козе пойло портишь?! — Ухватив за ухо, Мика проучил его, как положено старшему брату, и выпроводил на снег босого. Чтобы следующий раз не чудил.

Сандрик вернулся с негромким похныкиваньем и полез было на печку погреть озноблённые пятки, но Мика остановил его.

— Не лезь, разбудишь, там птичка спит! Озяб, так попляши, крепче будешь, — сказал он незлобно. Сам ведь баловался не так давно, когда поменьше был.

Умыв Сандрика студёной водой из ведра, в ко-тором плавали льдинки, заставив высморкаться, чтобы прочистить нос, Мика подолом своей исподней рубахи отёр его пухлое лицо, затянул тесёмкой штаны, которые с братишки всегда спадали, и счёл свои обязанности выполненными. Хотел уже нести козе пойло, как вдруг почувствовал на себе взгляд. Вскинул лицо, а с печки смотрят два глаза, чёршенькие, как спелые смородинки.

— Проснулась!

Вначале он обрадовался, а потом смутился. Как управляться с малым братишкой, Мика знал, а вот как с ленинградской сестрёнкой? Уж лучше бы спала до прихода мамы.

— Птичка! — указал на неё пальцем Сандрик. Девочка спряталась.

— Да ты не бойся, мы свои, фашисты отсюда далеко, за лесами, за полями. Это вот я, Микул, а это вот Сандрик… А это наш Кудлай. Не понимаешь? Ну, если по-русски сказать — Николай и Александр мы, братья Учайкины. Наш отец на войне, тот самый рядовой Учайкин, который тебя из-под бомб спас. Вот — угадываешь? Это его одёжа!

И для убедительности Микул потряс тёплым, уже прожаренным матерью в печке ватником.

Девчоночка ни звука.

— Ты что, слезать боишься? Высоко тебе? У вас в городе таких печек нет, что ли? Ну ладно, на кровати будешь спать, вон под пологом. Давай сниму, что ли?

Выждал, послушал и ничего не услышал. Мика осторожно заглянул на печку. Девчонка сидела спиной к нему и тихонько пересыпала из горстки в горстку просо, любуясь, как оно гладко скользит.

— Беда, Сандра, — сказал упавшим голосом Мика, — девка-то у нас глухая. Что будем делать? А?

У Сандрика были свои думки.

— Кашу есть! — ответил он шустро.

Сняв с бечёвки хорошо просушенные полосатые штанишки и кофточку, Мика быстро отыскал скалку, ловко прокатал бельё и, свернув, бросил его на печку. И, наверное, попал точно. Девчонка, судя по шороху, принялась одеваться. Так и есть, выглянула уже в своем полосатом наряде.

Вспомнив про ватные ноги, Мика решительно влез по приступкам и, ухватив сестрёнку под мышки, стащил вниз. Она не сопротивлялась. Ну, ватная кукла, да и только. Набрав воды в рот, чтобы согреть немного, Мика хотел умыть девчонку так же, как умывал Сандрика, когда тот был поменьше, но она вскрикнула и закрылась рукавом. Ишь ты, значит, так не приучена! И как их там воспитывают, в городе? Показал ей на лоханку, чтобы не простудилась на снегу-то с непривычки, а она ничегошеньки не поняла.

Смотрит на лоханку, держится за ушко, в которое палку продевают, когда выносят, и глазами хлоп-хлоп.

Мика даже за дверь вышел, чтобы не мешать, и Сандрика за руку вывел. Успел козе пойло снести и вернуться, а она всё стоит и посматривает, как в лоханке корки хлебушка плавают, картофельные очистки, блёстки постного масла от ополосков. Ну и стружки, которые, балуясь ножом, Сандрик настрогал, когда больших дома не было.

«Неужели такой простой вещи, как лоханка, никогда не видела? И как они там живут, в Ленинграде?»— опять подивился Мика.

Вот горе с ней, пора кашей кормить, а она не умывается, не прибирается.

— Ну ты хоть сама поплескайся. — Мика подтащил её к ведру.

Стала, держась рукой за лавку, и льдинки пальчиками трогает. Руки-то ничего, не ватные… Глядишь, сможет хоть шерсть прясть да чулки, варежки вязать…

— Может, ты снегом умываешься? Ишь лицо какое беленькое! Ну пойдём на улицу.

Мика хотел обуть её в Сандриковы валенки, но брат такого рёву дал, что Мика заткнул уши. Пошёл в горницу за мамиными новыми чёсанками, на которые ещё и галоши не куплены. Пусть разок наденет.

Девчонка в приоткрытую дверь заглянула, даже глаза расширились. Вон как удивилась — горниц, что ли, не видала? Что, у них в городе таких чистых горниц нет, в которых не живут, а только самое лучшее добро и вещи хранят и по праздникам гостей принимают?

Наверное, бедновато жили. И на деревне есть такие, у которых избы не пятистенные, а обыкновенные, где живут, спят, едят, телят держат и гостей принимают. Ну, это уж совсем не самостоятельные колхозники.

В горницу вообще зря ходить не полагается, особенно ребятам. И ничего там брать без спросу нельзя, всё запретное, новое. Там кровать стоит никелированная, с блестящими шарами, на которой и мама ни разу ещё не спала, а уж ребятам и подавно поспать на ней не снилось. Только полюбоваться можно было горкой подушек в красных наволочках да покрывалом кружевным. Ох и красиво!

И Мика, раз уж вошли без спросу, не вытерпел и похвалился:

— Вот у нас что есть, ты не думай, будто мы бедные! Наш папка бригадиром был. У нас всё есть. А вон мамин сундук, знаешь в нём какие платья!

Но девчонка почему-то глядела не на нарядную кровать, не на сундук, окованный серебристыми пластинками, а под кровать заглядывала. Ну и чудная! Чего она там искала?