Богумил Грабал - Bambini di Praga 1947

• Название: Bambini di Praga 1947
• Автор: Богумил Грабал
• Издательство: Калганов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 5-904660-01-7

Всемирно признанный классик чешской литературы XX века Богумил Грабал стал печататься лишь в 1960-е годы, хотя еще в 59-м был запрещен к изданию сборник его рассказов «Жаворонок на нитке» о принудительном перевоспитании несознательных членов общества на стройке социализма. Российскому читателю этот этап в творчестве писателя был до сих пор известен мало; между тем в нем берет начало многое из того, что получило развитие в таких зрелых произведениях Грабала, как романы «Я обслуживал английского короля» и «Слишком шумное одиночество».

Предлагаемая книга включает повесть и рассказы из трех ранних сборников Грабала. Это «Жемчужина на дне» (1963) и «Пабители» (1964) с неологизмом в заглавии, которым здесь автор впервые обозначил частый затем в его сочинениях тип «досужих философов», выдумщиков и чудаков, а также «Объявление о продаже дома, в котором я уже не хочу жить» (1965).

---

— Но мы же ничего не едим, — заметил Священник.

— Ну, так принесите какой-нибудь еды, — сказал режиссер.

— Мы уже все съели, питье — это еще как-нибудь, это можно и с пустыми кружками, как хор оруженосцев в «Далиборе», но вот булка с колбасой…

— Правильно, — кивнул режиссер и поддернул рукав, — однако время летит! Аквариумы подвиньте к стене и пойдите купите себе колбасы и булок.

— Это вы сами нам купите, вы же можете включить все в смету, — сказал Легавый, — или вам на нас денег жалко?

— Господи! — вздохнул режиссер и вытаращил глаза.

И вытянул руку, и вскочил на край корыта, и принялся подпрыгивать, а советник держался за кабели и шел с подъемником за Винди.

— Стойте, стойте! — кричал Винди.

И советник нажал на кнопку, но не на ту. После чего ему оставалось только одно — нажать на ту.

— Ничего, — успокоил его Винди, — у вас получится. А когда еще вы были счастливы?

— Когда я ходил на соседнюю фабрику красок для дерева. Мне давали там бочки из-под анилиновой краски — фиолетовой, красной, зеленой, синей, желтой, а я носил их во двор и распиливал, и руки у меня были разноцветные, и я брался ими за лицо и шею, а дочка смеялась надо мной, папочка, ты совсем как попугай, а потом вечером мы топили печку всякий раз другим цветом…

— Что случилось? Что? — перепугались шлифовщики.

— Вот этот вот поезд с таким симпатичным дымком часто тут ездит? — тыкал пальцем режиссер.

— Раз в час.

— Проклятье! Какой задник мог бы выйти! Ладно, идите за посудой, а я пошлю за хлебом и колбасой.

А потом помощник режиссера привел учеников металлургов и стал учить их изображать фон для «Полдника на наших заводах», объясняя, что одна группа расположится рядом с аквариумом с рыбками и будет увлеченно повышать свое образование, а вторая группа тем временем выбежит из березовой рощицы и устремится к ведущим дискуссию рабочим, распевая патриотическую песню «Прикажем ветру и дождю»… А сам режиссер взялся за мел и начал чертить на воротах склада металлолома план, и ему помогал ассистент, и они рисовали, совсем как хореографы, которые показывают на рисунке танцорам, где чье место на сцене, и ученики стояли вокруг него и смотрели, как отодвинулась створка ворот и как режиссер с мелком в руке стучал этим самым мелком по лбу мужчины в английском костюме, с которым шагнули на солнечный свет председатель завкома в сатиновом халате и профорг в грязном комбинезоне.

— Так, а теперь снимаем! — воскликнул режиссер, и с разных сторон потянулись шлифовщики с пустыми кувшинами и кружками… свободной рукой они брали булку с колбасой, некоторые разворачивали газеты и опирались спинами о болванки, а ученики склонялись над рыбками в аквариумах и толпились за березовой рощицей.

Винди подал знак, и крючья опустились и звякнули о зеленое стекло огромной бутыли. Винди откашлялся:

— А сейчас моя очередь, пан советник, — сказал он, — стихотворение памяти Ярослава Врхлицкого. Не было области, куда бы не проник твой вещий дух на жизненном пути, таком гигантском, в стихах лицо увековечил и изнанку различных ты эпох и светлым словом возвысил потрясенных братьев…

Вот как декламировал Винди, и на топчане в бытовке проснулся знатный рабочий. Он встал, пинком растворил дверь, сел и какое-то время наблюдал за травильней в облаках зеленоватых испарений, потом он нарезал зельц, пересчитал ломтики и отрезал ровно столько же кусков хлеба. И он аккуратно клал зельц на хлеб и размышлял о том, как смешно стоит вон там этот самый советник юстиции, который, может быть, путает кнопки только потому, что он, опытный рабочий, злится на него, может, лучше было бы отнестись к нему по-доброму, ведь он все же советник юстиции, весь завод сейчас переполнен людьми самых разных профессий, и специальностей, и ремесел, нет больше в цехах рабочего духа, в раздевалках нынче ведутся совсем другие беседы, сюда пришло множество ученых голов, вот и в столовой то же самое, человек в комбинезоне может оказаться полковником или даже прокурором, и нам надо быть к ним добрее, они же не виноваты в том, что мы победили.

— Начинаем! — махнул рукой режиссер, и камера стрекотала, а шлифовщики жевали и выкрикивали с набитыми ртами: «Крепость Пусан скоро падет! Империалисты, кидайтесь в море! Мы зальем ваши глотки нашей мирной сталью!» Ученики показывали на рыбок, а группа в рощице скакала по рельсам и пела «Прикажем ветру и дождю!»

— Стоп! — велел режиссер. — А сейчас план сверху!

И он помог оператору забраться на вагонетку, груженную болванками, и помощник бережно подал ему камеру.

И камера принялась стрекотать уже сверху, а шлифовщики чокались пустыми кружками и выкрикивали лозунги, а ученики снова выбегали из березовой рощицы и склонялись над аквариумами до тех пор, пока режиссер не подал обеими руками знак:

— Спасибо, готово!

Голос Винди разносился над кислотными испарениями.

— Лишь ты один из лучших всех поэтов восславил чешский луг, и в Пантеон муз ты, Ярослав, вступил с другими наравне. Ныне ведут твои следы к вершинам вечной славы… хоть в беспрерывной суете сиюминутной мишурою ослеплен наш взгляд… но с каждой вновь весною сад покрывает цвет, а дух от хаоса стихии воспаряет к гармонии…

Винди снял шапку, волосы у него были густые, как папаха. А голова такая большая, что любую шапку ему приходилось сзади надрезать ножницами и закалывать английской булавкой. Передовой рабочий вышел из бытовки, выплевывая кусочки зельца, которые застряли у него в дырявых зубах, и зашагал по настилу вдоль корыт, проходя сквозь зеленоватые испарения. И когда он миновал склад бутылей, его штаны и спецовку лизали зеленоватые язычки, огоньки пара.

Рельсы как раз переходили председатель завкома, профорг и человек в английском костюме, который успел уже надеть кепку.

— Это секретарь ЦК профсоюза, — представил его председатель завкома.

— Такой занятой человек, а выкроил время, чтобы встретиться с вами, — сообщил профорг.

— Послушайте, я с огорчением узнал, что вы не согласны с решением о том, чтобы приблизиться к социализму, — проговорил секретарь и жестом, подсмотренным им в «Великом гражданине», надвинул кепку пониже на лоб. — Если бы об этом узнал автор «Алого зарева над Кладно», то что бы он сказал?

— Вот как? — отозвался Молочник и поднял пустую кружку. — Что бы он сказал, когда вы тут нас заставляете выполнять нормы, которые с нами в надлежащем порядке не обсуждались? Тонда был бы на нашей стороне! Я был еще мальчишкой, когда он играл на гармошке вместе с моим отцом, а по вечерам учил рабочих никогда не сдаваться!

Секретарь отвернулся, сделал два шага, опустил руку в воду аквариума и смочил ею, как святой водой, себе виски. А потом спросил зачарованно:

— На какой еще гармошке?

— На аккордеоне, — ответил Молочник, — он с моим отцом любил пропустить в кабаке по рюмочке. Потому что Тонда был и остается живым человеком.

Секретарь вытащил из пальцев Священника карту, посмотрел на нее и сказал:

— Так нельзя говорить, этим вы подыгрываете агрессорам. Я слышал, как вы правильно сказали, когда снимались в кино, что истекающая кровью Корея нуждается в нашем оружии… но что я слышу теперь?

— То же самое, — загремел Молочник, — что слышали профорг и вот еще председатель завкома. Вы обращаетесь с нами, как с маленькими мальчиками, а это нарушение партийной морали! Куда же мы идем? — кричал Молочник и колотил кружкой по болванке.

Секретарь глянул на своих сопровождающих, потом опять шагнул вперед, оперся на аквариум, с интересом осмотрел красных и золотых рыбок, обернулся и произнес устало:

— Такое поведение недопустимо, вы не имеете права перечить и не подчиняться решениям правительства.

— Знаешь что, товарищ, обратись-ка ты с этим к товарищам Кроснаржу[16] и Запотоцкому, они всегда учили, что те, кто наверху, должны слушать нас, тех, кто внизу. Лицом к массам, так ведь, да? — сказал Молочник, размахивая рукой и поворачиваясь за подтверждением своих слов ко всем шлифовщикам по очереди.

Советник юстиции вскочил на край корыта, сжимая в руках четыре кабеля от подъемника; аккуратно переставляя белые ноги, которые торчали из оборванных штанин комбинезона, он шагал следом за зеленой бутылью с соляной кислотой, бутыль в сетчатой железной люльке возносилась высоко-высоко и походила на зеленую луну. Когда он увидел передового рабочего, то качнулся на краю корыта, точно канатоходец, однако же продолжил свой путь… и нажал на кнопку, и подъемник остановился.

Передовой рабочий кивнул.

— Здорово у вас сегодня получается, — сказал рабочий.

— Стараюсь, — ответил советник юстиции.

И Винди положил поперек корыта железный прут и поднял руку, а советник юстиции нажал на кнопку, на нужную кнопку, и бутыль поплыла вниз. Винди так и держал руку поднятой, и только когда бутыль коснулась прута и начала наклоняться, Винди вытащил затычку из горлышка, и бутыль принялась толчками выпускать из себя зеленоватую едкую жидкость, и посудина клонилась все ниже, вот она уже почти достигла горизонтального положения… вот горлышко оказалось ниже железного прута.