Иосиф Гольман - Ради тебя одной

• Название: Ради тебя одной
• Автор: Иосиф Гольман
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-48191-0

Что делают настоящие мужчины, когда их любимая женщина в опасности? Они собирают друзей и идут на войну.

Что делают женщины, когда их мужчины на войне? Ждут и верят.

Те, кто угрожал Альке, любимой женщине Сергея Велегурова, были уверены, что они непобедимы.

Они не представляли, на что способен настоящий мужчина, когда ему есть кого защищать и есть что терять. Когда его ждут и верят ему.

---

Из ступора меня вывело Катино поскуливание.

– Катерин, спокойно, – стряхнув оцепенение, сказал я. – Нечего раньше времени хоронить девицу. Лучше заняться ее лечением.

Призвав на помощь всевышнего и майора Жевелко, я негнущимися пальцами расстегнул до конца пуговки белой кофты, потом «молнию» на боку черной юбки. Полы кофточки откинул в стороны, вытащив из рукавов безвольные горячие руки, а юбку просто стащил через ноги. С колготками мучиться не пришлось, потому что сумасшедшая девчонка была без колготок. Если верить майору Жевелко, надо было бы снять и трусики, но что-то я неожиданно засмущался, ограничившись лифчиком.

Теперь девчонка лежала почти голая и еще менее сексуальная, чем пять минут назад. Ничего, кроме жалости, она у меня не вызывала. Но жалости острой, пронизывающей.

– Зайчик ты мой, – неожиданно сказал я и потрясенно покачал головой. Подобных слов я не произносил лет двадцать пять, с раннего детства.

Но – сантиментов достаточно: я открыл бутылку, налил водку в пиалу, добавил чайную ложку столового уксуса и окунул в пиалку губку. Слегка отжав, я стал протирать раствором тело девчонки.

Начал с лица, осторожно промокнул горящие щеки, потом лоб, дальше шею, плечи, грудь. Руки оставил на потом. Когда, пройдя до пяток, вернулся к рукам, почувствовал, что бешеного жара уже нет. Резко увеличенная теплоотдача сработала, и температура немного упала. Это, конечно, не лечение в полном смысле слова, но мне сейчас нужно было вытащить ее из критического состояния.

Наконец она очнулась – и я никак не ожидал от нее такой прыти!

– Не трогай меня! – закричала она, судорожно пытаясь одновременно и от моей руки с губкой отбиться, и прикрыться краем простынки. Я пытался объяснить ей, что вовсе не трогаю ее, но она как будто совсем спятила. Мне даже пришлось применить силу: я просто прибинтовал ей руки к туловищу второй простыней.

– И не вздумай орать, – предупредил я ее. – Иначе придется заткнуть рот. – Может, и жестоко получилось, но что я объясню милиции, если ее вызовут бдительные соседи? Стенки-то в «хрущевках» тонкие!

Она, почувствовав свою физическую беспомощность, вдруг жалобно и как-то по-ребячьи заплакала. Рядом в унисон заскулил Катерин.

– Ребята, кончайте! – заорал я на обоих.

Катерин заткнулся, а девчонка продолжала всхлипывать.

– Не реви, – сказал я ей. – Ты же видишь, я тебе ничего плохого не сделал. Будет полегче, уйдешь, когда сочтешь нужным. Хочешь, позвоним твоим родителям?

– Нет, – вдруг ответила она. – Не надо звонить.

– Хорошо, не буду, – согласился я. Пусть успокоится, а там видно будет.

Катерин подошел к краю кровати, снова начал лизать ей щеку. Я не препятствовал, поскольку девчонка явно успокаивалась. Но когда я попытался повторить процедуру, она снова стала яростно сопротивляться, правда, уже молча.

– Все, хорош, – разозлился я и вставил ей под мышку термометр. Тридцать восемь и шесть – не слишком хорошая температура, но совсем не то, что было. – Короче, говори, куда тебя отвезти, и там болей в свое удовольствие.

Девчонка молчала.

В этот момент в дверь позвонили.

Я открыл тете Даше, и она вошла, стремительно, как и четверть века назад, неся свое грузное тело.

– Что, деточка, заморозил тебя этот охламон? – спросила она у девчонки. Та молчала.

Тетя Даша, не обращая на это внимание – она всегда была самодостаточной женщиной, – села на стул рядом с кушеткой, легким движением руки согнав с него меня.

– И собаку убери, – заодно приказала она, – развели здесь псарню!

Катерин сразу зарычал, и я от греха подальше ушел с ним во вторую комнату.

Когда минут через двадцать я был вызван в «палату», девчонка уже спала, а тетя Даша, еще раз объяснив мне мое место в этой жизни, дала указания по дальнейшему приему лекарств, после чего удалилась.

Я остался сидеть на стуле, обдумывая житье. Такое ощущение, что от меня ничего и не зависело. Бандиты угоняют автобусы, я, абсолютный солдат, оказываюсь вне армии, падают под колеса безумные девчонки. Что к чему?

Катерин подошел сбоку и толкнул меня носом под локоть. Я согласился и пару раз погладил его по длинному узкому лбу. Катерин от этого просто тащился, и, когда я убрал руку, он снова начал меня толкать, требуя продолжения банкета.

– Уймись, – с легкой угрозой сказал я зверю. Катерин обиженно отошел и, покрутившись на месте, угнездился на полу.

И тут яростно затрезвонил телефон. Я схватил трубку, испугавшись, что проснется девчонка. Но она, видно умаявшись от жара, к счастью, не проснулась.

– Серега, привет! – узнал я голос шефа.

– Здравствуйте, Ефим Аркадьевич!

– Я сейчас на рекламном фестивале и через некоторое время буду не вполне трезв. Ты не смог бы за мной заехать?

Черт возьми, неприятная ситуация. У меня хороший шеф, в нерабочее время он грузит меня не часто, и, кроме того, я катаюсь на его машине. Но как сейчас уехать от этой длинноногой курицы?

– Ефим Аркадьевич, извини ради бога, но сегодня никак не могу. Может, позвонить Володе? – У нас на фирме есть еще Володька, настоящий водитель.

– Не можешь, значит, не можешь, – слегка раздраженно сказал шеф. – Решу эту проблему сам.

Мне стало сильно неловко. Человек я вполне адекватный и прекрасно понимаю, что для меня сделали Ивлиев и шеф. Но ведь действительно не могу сейчас уехать! Я так и сказал:

– Простите меня, но я действительно не могу уехать. У меня тут невеста на кушетке лежит с температурой под сорок. А кроме меня – только Катерин.

– Невеста? – оживился шеф. Они с Ивлиевым мне всегда настойчиво рекомендовали жениться. Да и психолог Ходецкий М.Л. придерживался того же мнения.

– Да, невеста, – закусил я удила: врать так врать.

– Невеста – это хорошо, – уже без обиды подытожил шеф. – А звать-то ее как?

– Не знаю, – после секундной паузы честно ответил я.

Шеф озадаченно хмыкнул, вежливо попрощался и положил трубку.

5. Глинский Озеро Дальнее, Урал

Все напоминало давно ушедшие советские времена, но – странно – эти ассоциации не были неприятны Глинскому, вроде бы не имевшему никаких оснований упомянутую советскую власть любить. Реяли на морозце разноцветные стяги и флажки, на свежесколоченную, пахнущую тесом трибунку наспех прилаживали микрофоны. Нарядная праздничная толпа с шариками и – атрибут современности – маленькими бутылками пива клубилась на небольшой площади, точнее – площадке перед зданием нового цеха. Здесь же крутились дети, которых Глинский, подумав, разрешил провести на территорию завода. Правда, не надеясь на ответственность родителей, Кузьма задействовал двадцать дружинников с повязками, основной задачей которых было следить за мелкими. Да и за взрослыми тоже, если кто ослушается приказа, разрешавшего до фуршета из спиртных напитков только пиво.

Дети в ярких куртках, флаги, шарики, бравурная музыка из огромных колонок, а главное, радостное возбуждение толпы – все это и придавало празднику сходство с канувшими в Лету первомайскими демонстрациями. Точнее – с ноябрьскими: снежок легко припорошил заводские корпуса, а морозец вдарил аж неделю назад, рановато даже для здешних не южных мест.

– Ну что, начнем? – спросил Глинский Кузьму.

– Давай, Мефодьич, – торжественно ответил тот. – Скажи речь. Есть повод.

– Да уж, повод есть, – согласился Глинский. Даже его, в последнее время не столь увлеченного бизнесом, момент волновал. Что уж говорить про Кузьму, для которого завод стал главным делом жизни, а новый пресс – любимым ребенком. Правда, Кузьма не был ни инженером, ни экономистом, но Глинский отдавал себе отчет в том, что одного его финансового гения могло и не хватить, чтобы поднять эту глыбу. «Еще бы знать, стоит ли все заплаченной цены», – грустно подумал он. Впрочем, вопрос был скорее риторическим, и он сам это понимал.

– Давай, Мефодьич! – торопил Кузьма. – Люди ждут.

«Тоже мне народный представитель», – подумал Глинский, но послушно полез на трибуну, некстати вспомнив, что народным представителем был он сам. Кузьме в депутаты путь был заказан, с учетом статей его отбытых сроков.

Глинский поднялся по шатким скрипучим ступеням («Вот же разгильдяи! Завод построить могут, а ступеньки нормально сбить – нет!»), повернул к себе микрофон. Он вдруг сообразил, что ни разу не выступал на улице перед толпой. Даже в депутаты его продвигали заезжие «рекламисты»-политтехнологи, не столько хваля его, сколько критикуя оппонента, то есть используя протестный электорат.

Он помолчал, откашлялся. Толпа замолкла и терпеливо ждала, переминаясь с ноги на ногу, только дети пищали чуть в стороне, играя под чутким присмотром дружинников.

– Товарищи! – привычно начал Глинский и осекся. С некоторых пор это простое русское слово стало своего рода политическим паспортом. Он еще раз всмотрелся в толпу. Большинство лиц было ему знакомо: здесь стояли строители, монтажники, но больше всего было заводчан, особенно – из шестого цеха, в котором устанавливали новое оборудование.