Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед

• Название: Лед и вода, вода и лед
• Автор: Майгулль Аксельссон
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-28500-4

Майгулль Аксельссон — звезда современной шведской романистики. Еще в 80-е она завоевала известность журналистскими расследованиями и документальными повестями, а затем прославилась на весь мир семейными романами, в том числе знаменитой «Апрельской ведьмой», переведенной на пятнадцать языков и удостоенной множества наград.

«Лед и вода, вода и лед» — современная сага с детективным сюжетом, история трех поколений шведской семьи с ее драмами, тайным соперничеством и любовью-ненавистью. Действие происходит на борту исследовательского судна, идущего к Северному полюсу. Волею случая среди участников экспедиции оказываются люди, чьи судьбы роковым образом пересекались в прошлом. Давняя трагедия находит неожиданную развязку.

---

Проходит мгновение, прежде чем она отвечает, торопливо глянув на него:

— Нечаянно бросила свитер в море. И полотенце. Это было недоразумение.

— Нечаянно бросили свитер и полотенце в море?

— Это было недоразумение.

Ее ответ звучит резко. Наступает молчание. Андерс сощурясь смотрит на горизонт.

— Видели?

Она поворачивает голову, смотрит на него:

— Что именно?

— Фонтан. По-моему, там впереди кит…

Он роется в кармане в поисках бинокля, который одолжил у Фольке. Великолепный, настоящий «сваровски», превосходный, стоит больше тысячи крон, и поэтому Андерс держит его мертвой хваткой. Но не видит никакого кита. Наверное, обманулся. Что-что, а это он умеет.

— Нет, — говорит Сюсанна.

Андерс не отвечает, просто переводит бинокль на остров вдалеке. Только что остров был сиреневым, но в бинокле он стал коричневым. Голая земля. Может, еще лишайники. Арктическая пустыня.

Он продолжает прижимать бинокль к глазам, когда она снова начинает говорить:

— Я не ослышалась в первый день — вы ведь из Ландскроны?

Голос у нее уже не такой сердитый. Андерс опускает бинокль.

— Нет, не ослышались.

— А я в Ландскроне родилась. Хотя не была там уже больше десяти лет.

— Вы мало потеряли.

Она смеется:

— Я вам верю.

Приближается новый айсберг, модернистская скульптура с острыми зубцами и ярко-синими пустотами. Оба молча рассматривают его, покуда тот проплывает мимо.

— А вы какой врач? — наконец произносит Сюсанна.

— Общей практики.

Он спускается на палубу и засовывает бинокль в карман, собираясь уходить. Она по-прежнему стоит на смотровой ступени, но повернулась к океану спиной.

— Значит, вы разбираетесь во всем понемножку?

Он чуть улыбается. Надо же, как лестно можно выразить эту мысль!

— Хм, можно сказать и так.

— И в психиатрии?

Он начинает догадываться, к чему она клонит. Нервная дамочка. Тему лучше бы свернуть.

— Ну да, — говорит он. — И в психиатрии. Когда-то даже в психологи собирался. Да потом взял и бросил, не дожидаясь диплома. — Андерс снова улыбается, чтобы скрыть то, что думает дальше — «Сам бросил, как мне кажется!» — но не говорит.

— Но это ведь так хорошо, когда на борту врач с двумя специальностями.

Она по-детски, двумя ногами, спрыгивает на палубу и прячет ладони в рукава куртки. Андерс, чуть склонив голову вбок, ждет продолжения.

— А что в этом хорошего? — спрашивает он наконец.

Она в ответ чуть улыбается:

— Да просто хорошо, и все.

И тоже уходит.

Через несколько часов все уже по-другому. В баре полно народу, хотя еще только четыре часа дня. Магнус опустошает кружку пива в один прием, кружка большая, и на это уходит какое-то время, а вокруг столпились ученые и команда. Все бьют в ладоши, ритмично, в быстром темпе, все смотрят на Магнуса и его кружку, они улыбаются, но взгляды ничего не выражают — все глубоко захвачены движением и ритмом. Когда же кружка наконец опустела и Магнус торжествующе поднял ее к потолку, ликование вырывается наружу. Да! Он сделал это!

Андерс прислоняется к стойке и хватает свою кружку, стараясь не слышать песню, гремящую из динамиков стереосистемы. I'm a Man of Constant Sorrow…[2] Нет. Он всего лишь подвыпивший врач общей практики, только что обрившийся наголо. Он осторожно проводит правой рукой по макушке, она гладкая и холодит ладонь. Не то чтобы большая разница, брить-то было особо нечего, но если его голый череп может стать дополнительным развлечением, то почему бы и нет? Всю свою взрослую жизнь, практически с того дня, как он не без некоторого чувства вины взял и женился на своей пациентке, Андерс старался держать с людьми профессиональную дистанцию. Теперь он больше не женат, ну разве что формально, и на профессиональную дистанцию ему плевать. Теперь ему более или менее плевать даже на сохранение самого себя в трезвом виде. Если кто-нибудь сегодня вечером возьмет и сломает ногу, сам будет виноват. Доктор не намерен накладывать ни шину, ни гипс. Доктор намерен нажраться как следует.

В половине третьего «Один» пересек полярный круг, а через пятнадцать минут на борту появился морской царь Нептун со своей морской царицей, то есть переодетый старший механик в короне и с трезубцем и буфетчица в серебристом бикини и с черными накладными ресницами. Исследователей и гостей собрали в курилку и заперли вместе с несколькими ящиками баночного пива, а потом пришли мужики из команды, наряженные пиратами, и вывели их всех, одного за другим. Хохочущих, со связанными за спиной руками, их препроводили на палубу, чтобы макнуть макушкой в корыто с ледяной океанской водой, потом проводили в спортзал, к тоже ряженому штурману с большим секатором в руках. А теперь стричь волосы! Ученые-женщины, зажмурившись и вереща, сидели на полу, покуда один из матросов тянул их за волосы, а штурман щелкал секатором в воздухе. Возможно, и с мужчинами он поступал так же. Видимо, именно поэтому Андерса и встретили таким ликованием, когда он наконец, по-прежнему со связанными руками, был приведен в бар, где надлежало выпить ритуальный стакан морской воды. «Смотрите! А доктора-то наголо побрили!»

А теперь крещение прошли уже все, и веселье в разгаре, гремит музыка, научная работа на сегодня закончена, и в баре полно народу. Некоторые из бывалых полярников уже танцуют. Ульрика покачивает бедрами перед молодым химиком, одна из буфетчиц, закинув голову, улыбается молодому штурману, Стюре, зажмурившись, пытается танцевать медленный танец с чиновницей из Секретариата полярных исследований, притом что музыка совсем к тому не располагает.

— Ну, угар! — Ула поднимает свою кружку навстречу Андерсу. — Ладно, будьте здоровы!

— И вы.

— Так вас побрили?

— Ага.

— И его вон тоже.

Ула кивает на немолодого мужчину с седым конским хвостом. Андерс закрывает глаза и пытается вспомнить имя. Роберт. Химик-аналитик, доцент Упсальского университета.

— Надо же! — отвечает Андерс. — А по-моему, у него еще много осталось.

В ту же минуту Роберт задирает водолазку и демонстрирует свою обнаженную грудь Йенни, смешливой докторантке. Та взвизгивает от восторга. Роберт с довольной улыбкой поворачивается, чтобы всем было видно. Среди седых волос у него на груди аккуратно выбрит кружок — буква «О». Как в слове «Один».

— Все девки — его, — замечает Ула. — А вроде уж не молоденький.

Это такая ирония? Или просто пиво на Андерса плохо действует? Он отпивает глоток из кружки и решает сменить тему.

— Вы первый раз в экспедиции?

Ула качает головой:

— Нет. В третий.

— И что — всегда такой дурдом?

— Да бывало и похуже. Гораздо хуже. Посмотрим, как дальше пойдет, ближе к ночи. Думаю, все угомонятся.

Взгляд Андерса скользит вокруг. На угловом диване теснота. Молодые ученые и такие же молодые члены команды уселись там так плотно, что каждое движение волной прокатывается по всей группе. Кажется, всех это устраивает. Американский профессор ласково улыбается из своего кожаного кресла напротив, а рядом на подлокотнике балансирует единственная женщина-матрос, пытаясь не нарушить дистанции. В другом кожаном кресле сидит Мартин с Софией на коленях. Смазчик и буфетчица. Они, конечно, признанная пара, Андерс видел, что они живут в одной каюте, кажется, они даже женаты. Но недавно в таком случае — оба на вид не старше двадцати пяти. В третье кресло опускается Магнус, и кожаная обивка скрипит под его громадным корпусом, он ставит на стол очередную кружку с пивом, угрожающе оскалив зубы в сторону Маркуса, пытающегося присесть на подлокотник. Совершенно очевидно, что он не желает столь тесного соседства другого мужика, тем более художника, узкоплечего и кудрявого. Маркус поводит глазами и поднимается, отворачивается и направляется прочь, к стойке. Снаружи у двери стоит Сюсанна, прислонившись к стене. Она обхватила двумя ладонями бокал красного вина, ее взгляд мечется туда-сюда, вперед-назад, словно она кого-то выискивает. Андерса царапнуло легкое раздражение. Ищет проблем на свою голову, типичный случай.

— Пошли, доктор! Потанцуем!

Это Ульрика берет его за запястье и улыбается. На миг — искушение покачать головой и сказать «нет», но он отставляет кружку на стойку и улыбается в ответ. Глаза Ульрики блестят, она широко улыбается. И к дьяволу эту профессиональную дистанцию.

— Да я не мастер танцевать…

— Зато я мастер, — говорит Ульрика. — Так что в среднем выйдет норма.

На танцполе такая теснота, что оценить упомянутое мастерство Ульрики невозможно. Все жмутся и толкаются, кто-то — что ли, этот Роберт? — так пихает ее в спину локтем, что Ульрика теряет равновесие. Андерсу приходится подхватить ее за обе руки, чтобы не дать упасть ничком. Это хорошо. Если держать друг друга за руки, стоя и подергиваясь, то не видно, какой ты скованный. Ева отказывалась танцевать с ним в последние годы. Говорила, это как танцевать с роботом. Так что если вдруг случались танцы на вечеринках, куда их обычно приглашали, то он сидел на диване, пил коньяк и разговаривал, пока она прижималась то к одному, то к другому. А когда возвращались домой, она всегда его хотела. Танцы ее возбуждали.