Борис Башилов - Масоны и заговор декабристов

• Название: Масоны и заговор декабристов
• Автор: Борис Башилов
• Жанр: История

В «Истории русского масонства» Бориса Башилова освещены ключевые вопросы русской истории и деятельность «вольных каменщиков» как преступной, антинациональной силы, стремящейся погубить и расчленить Россию.

«…Исторические кликуши из числа профессиональных разрушителей России нагородили кучу вздора о декабристах. Написаны кипы книг, в которых декабристы обрисованы небывалыми героями… Декабристское восстание нанесло неисчислимый вред России! Оно посеяло разрыв между правительством и частью общества. Монархия, не имея опоры в обществе, принуждена была опереться на бюрократию… Это было началом многих бед…».

---

«…Когда весь народ, или те, кто произвел переворот, сами по своей воле и своему решению предоставляют правительству неограниченную власть, то это называется диктатурою. Вот такую-то военную диктатуру Постель и хотел учредить на первое время.»

* * *

«…Неограниченное в своей власти временное правительство должно было мерами беспощадной строгости подавлять все контрреволюционные попытки, то есть попытки восстановить старый строй, существовавший до переворота, до революции, а также все самовольные волнения и мятежи.»

* * *

«…Но составлять частные общества гражданам воспрещалось, «как открытые, так и тайные, потому что первые бесполезны, а последние вредны.»

* * *

«…Пестель готов был хотя бы силою принудить народ принять все задуманные им преобразования.»

IV

Н. Былов в книге «Черное Евангелие» метко замечает, что Пестель в своей «Русской Правде» дает уже всю гамму, из которой составились мелодии 1917 года. Его рассуждения о беспощадном «Временном правительстве», которое должно выкорчевать все старые, государственные и церковные учреждения, должно прикончить род царей, должно воспретить имевшиеся свободы, если зачеркнуть под ними его подпись, то можно отнести их к Ленину и Сталину». Николай Былов нисколько не преувеличивает: «Русская Правда» Пестеля, «Катехизис революционера» Нечаева, статьи Писарева, Чернышевского, Добролюбова, статьи Ленина — все это звенья Единой Идеологической Линии, на дрожжах которых взошел Ленинизм и Сталинизм. Тот, кто не видит этой связи, хотя большевики и открыто признают ее, тот ничего не понимает в природе русского национального кризиса. Он подобен тем доктринерам, которые признают благодетельность и народность февраля, не понимая, что это только интермедия перед Пестелевско-Нечаевско-Ленинским октябрем. Сталин действует по программе Пестеля. Сталин вслед за Лениным выполняет то, что было намечено уже Пестелем.

Нечаев в своем «Катехизисе революционера» пишет, что революционер обязан отрекаться от тупости толпы. Такие явления как: ложь, перехватывание чужих писем, подслушивание, слежка друг за другом, вымогательство, кража, грабительство, убийства не должны смущать революционера. Кто этого не понимает, того нельзя допускать к служению революции».

Декабристское восстание, февральская революция, октябрьская революция и большевизм — это различные фазы одного и того же идеологического процесса.

V. Член масонской ложи «Пламенеющая звезда», «рожденный для заварки каш, но не для того, чтобы их расхлебывать»

Рылеев был членом масонской ложи «Пламенеющая звезда». По словам декабриста Булатова, однокашника Рылеева по корпусу, «он рожден для заварки каш, но сам всегда оставался в стороне».

То есть К. Рылеев принадлежал к тому сорту людей, которые хотят «и капитал приобрести, и невинность соблюсти».

Кондратий Рылеев рано умел соединять «искренний пафос с благоразумным, предусмотрительным копированием своих писем».

Рылеев ведет подлую игру с Каховским и Якубовичем, утверждает Цейтлин: «Рылеев, хотел чтобы покушение на царя осталось единоличным актом, а не делом общества, тогда, в случае неудачи, обществу не грозила бы гибель, а в случае удачи, оно пожало бы плоды, не неся тяжести морального осуждения и народного негодования. Для идеалиста-поэта, это был не лишенный макиавеллизма план».

Между Рылеевым, Каховским и Якубовичем, по определению Цейтлина, создалась «кошмарная атмосфера». «Рылеев все время подкармливал денежными подачками будущего цареубийцу. Каховский временами начал подозревать, что Рылеев предназначает его на роль наемного убийцы, и догадки были близки к омерзительной истине».

VI. Тираноубийца № 1

«…В укромном уголку, за трельяжем, беседовала парочка: капитан Якубович и девица Теляшева, Глафира Никитична, чухломская барышня, приехавшая в Петербург погостить, поискать женихов, двоюродная сестра Наташина.

Якубович, «храбрый кавказец», ранен был в голову; рана давно зажила, но он продолжал носить на лбу черную повязку, щеголяя ею, как орденскою лентою. Славился сердечными победами и поединками; за один из них сослан на Кавказ. Лицо бледное, роковое, уже с печатью байронства, хотя никогда не читал Байрона и едва слышал о нем.

Перелистывал Глашенькин альбом с обычными стишками и рисунками. Два голубка на могильной насыпи:

Две горлицы укажут
Тебе мой хладный прах.

Амур над букетом порхающий:
Пчела живет цветами,
Амур живет слезами.

И рядом — блеклыми чернилами, старинным почерком: «О, природа! О, чувствительность!..».

«… — Ну, полно! Расскажите-ка лучше, капитан, как вы на Кавказе сражались…

Якубович не заставил себя просить: любил порассказать о своих подвигах. Слушая, можно было подумать, что он один завоевал Кавказ.

— Да, поела-таки сабля моя живого мяса, благородный пар крови курился на ее лезвии! Когда от пули моей падал в прах какой-нибудь лихой наездник, я с восхищением вонзал шашку мою в сердце его и вытирал кровавую полосу о гриву коня…

— Ах, какой безжалостный! — млела Глашенька.

— Почему же безжалостный? Вот если бы такое беззащитное создание, как вы…

— И неужели не страшно? — перебила она, стыдливо потупившись.

— Страх, сударыня, есть чувство, русским незнакомое. Что будет, то будет, — вот наша вера. Свист пуль стал для нас, наконец, менее, чем ветра свист. Шинель моя прострелена в двух местах, ружье — сквозь обе стенки, пуля изломала шомпол…

— И все такие храбрые?

— Сказать о русском: он храбр — все равно что сказать: он ходит на двух ногах.

— Не родился тот на свете, кто бы русских победил! — патриотическим стишком подтвердила красавица.

Одоевский, подойдя незаметно к трельяжу, подслушивал и, едва удерживаясь от смеха, подмигивал Голицыну. Они познакомились и сошлись очень быстро.

— И этот — член Общества? — спросил Голицын Одоевского, отходя в сторону.

— Да еще какой! Вся надежда Рылеева. Брут и Марат вместе, наш главный тираноубийца. А что, хорош?

— Да, знаете, ежели много таких…

— Ну, таких, пожалуй, немного, а такого много во всех нас.

Чухломское байронство… И каким только ветром надуло, черт его знает! За то, что чином обошли, крестика не дали, Готов царей низвергнуть с тронов И Бога в небе сокрушить, как говорит Рылеев».

Что можно сказать по поводу этого портрета Якубовича, нарисованного Д. Мережковским.

Во-первых, что это позер и фразер. Во-вторых, это типичный мелкий честолюбец, из числа которых обычно комплектуются ряды революционных организаций. Это люди, лишенные данных, чтобы играть какую-нибудь значительную роль в существующем обществе.

Снедаемые завистью к более одаренным людям, они готовы на какое угодно преступление, готовы состоять в какой угодно организации, лишь бы «играть роль».

«От Якубовича на расстоянии несло фальшью, он слишком театрален», — пишет Цейтлин.

VII. Тираноубийца № 2

«…Там, в углу у печки, стоял молодой человек с невзрачным, голодным и тощим лицом, обыкновенным, серым, точно пыльным, лицом захолустного армейского поручика, с надменно оттопыренной нижней губой и жалобными глазами, как у больного ребенка или собаки, потерявшей хозяина. Поношенный черный штатский фрак, ветхая шейная косынка, грязная холстинная сорочка, штаны обтрепанные, башмаки стоптанные. Не то театральный разбойник, не то фортепьянный настройщик. «Пролетар» — словечко это только что узнали в России.

В начале спора он вошел незаметно, почти ни с кем не здороваясь; с жадностью набросился на водку и кулебяку, съел три куска, запил пятью рюмками; отошел от стола и, как стал в углу у печки, скрестив руки по-наполеоновски, так и простоял, не проронив ни слова, только свысока поглядывая на спорщиков и ухмыляясь презрительно.

— Кто это? — спросил Голицын Одоевского.

— Отставной поручик Петр Григорьевич Каховский. Тоже тираноубийца. Якубович — номер первый, а этот — второй…».

«…— Берегись, Рылеев: твой Каховский хуже Якубовича. Намедни опять в Царское ездил… — говорит Бестужев Рылееву.

— Врешь!

— Спроси самого… Государь нынче, говорят, все один, без караула в парке гуляет. Вот он его и выслеживает, охотится. Ну, долго ли до греха? Ведь ни за что пропадем… Образумил бы его хоть ты, что ли?

— Образумишь, как же! — проговорил Рылеев, пожимая плечами с досадой. — Намедни влетел ко мне, как полоумный, едва поздоровался, да с первого же слова — бац: «Послушай, говорит, Рылеев, я пришел тебе сказать, что решил убить царя. Объяви Думе, пусть назначит срок…» Лежал я на софе, вскочил, как ошпаренный: «Что ты, что ты говорю, сумасшедший! Верно хочешь погубить Общество…» И так и сяк. Куда тебе! Уперся, ничего не слушает. Вынь да положь. Только уж под конец стал я перед ним на колени, взмолился: «Пожалей, говорю, хоть Наташу да Настеньку!» Ну, тут как будто задумался, притих, а потом заплакал, обнял меня: «Ну, говорит, ладно, подожду еще немного…». С тем и ушел, да надолго ли?