Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

• Название: Жизнь Антона Чехова
• Автор: Дональд Рейфилд
• Жанр: Биографии и Мемуары
• ISBN: 978-5-93381-258-6

«Три года, проведенные в поисках, расшифровке и осмыслении документов, убедили меня в том, что ничего в этих архивах не может ни дискредитировать, ни опошлить Чехова. Результат как раз обратный: сложность и глубина фигуры писателя становятся еще более очевидными, когда мы оказываемся способны объяснить его человеческие достоинства и недостатки» — такова позиция автора книги «Жизнь Антона Чехова» (1997) профессора Лондонского университета Дональда Рейфилда. Эта многостраничная биография рисует непривычного для нашего читателя Чехова. На русский язык она была впервые переведена в 2005 году и вызвала большой интерес и немало споров среди литературоведов и любителей мемуарного жанра. В текст настоящего издания автором и переводчиком внесены существенные изменения.

---

Богиня богиней, но прислужница должна знать свое место: летом в Бабкине впервые произошло столкновение семейных интересов. Левитан взялся учить Машу живописи, и из-под ее кисти стали выходить неплохие акварельные пейзажи и портреты. Левитан, имевший сотни связей с сотнями женщин, сделать предложение руки и сердца решился лишь однажды. Вот как вспоминала об этом семьдесят лет спустя девяностодвухлетняя Мария Павловна Чехова: «Вдруг Левитан бух передо мной на колени и… объяснение в любви. <…> Я не нашла ничего лучшего, как повернуться и убежать. Целый день я, расстроенная, сидела в своей комнате и плакала, уткнувшись в подушку. К обеду, как всегда, пришел Левитан. Я не вышла. Антон Павлович спросил окружающих, почему меня нет. <…> Антон Павлович встал из-за стола и пришел ко мне. „Чего ты ревешь?“ Я рассказала ему о случившемся и призналась, что не знаю, как и что нужно сказать теперь Левитану. Брат ответил мне так: „Ты, конечно, если хочешь, можешь выйти за него замуж, но имей в виду, что ему нужны женщины бальзаковского возраста, а не такие, как ты“».

Когда бы Маша ни заговаривала с Антоном о претендентах па ее руку, его реакция была отрицательной. И хотя он никогда открыто не возражал против ее замужества, его молчание, а также (при необходимости) кое-какие закулисные хлопоты явно свидетельствовали о его неодобрении и даже сильном беспокойстве по этому поводу.

Сестру Машу удержать от брака Антону было под силу, а вот собственных подруг удержать подле себя ему не удалось. Дуня Эфрос, хотя и приняла от него привезенные из Петербурга шоколадные конфеты, предпочитала держаться на расстоянии. Ольга Кундасова увлеклась профессором Бредихиным из московской обсерватории. Лили Маркова уехала в Уфу и затерялась там среди башкир. Вернувшись в Петербург, она приняла предложение художника А. Сахарова. Алексей Киселев, всегда видевший в личной жизни Антона много забавного, откликнулся на это событие виршами, которые декламировались по всему Бабкину:

А. П. Чехову Сахаров женился
И уж как дивился,
Что дыру у Лили
Раньше просверлили!
Кто? узнать он хочет
И добьется толку —
А Антон хохочет
С Лилей втихомолку.
Едет он, не свищет,
И коли разыщет,
Как задаст трезвону
Блядуну Антону!
Трепку, да такую,
Чтоб не забывать
И в дыру чужую
Слез не проливать [116].

Подобные мысли, правда не столь игриво оформленные, приходили в голову и другим людям. Прочитав напечатанный в одном из августовских номеров «Нового времени» чеховский рассказ «Несчастье», Вера Билибина сказала мужу, что под видом Ильина, бесстыдного совратителя замужней героини, автор вывел самого себя. И вообще она не выходила, когда Антон появлялся у них в доме. Четыре года спустя Билибин оставил ее ради секретарши редакции «Осколков» Анны Соловьевой. У Веры не было никакого сомнения в том, что Антон оказал пагубное влияние на ее мужа.

Глава 19 (сентябрь 1886 — март 1887) Жизнь в «комоде»

Новое жилье для семьи Маша с Мишей сняли за 650 рублей в год у доктора Корнеева. Это был двухэтажный дом в восемь комнат на Садовом кольце, пыльной улице, по которой раз в час проезжала конка. Антон поселился в доме 1 сентября 1886 года. Здесь Чеховы прожили четыре года (сейчас в этом доме, фасад которого напоминал Антону комод, открыт единственный в Москве чеховский музей). Антон расположился этаким барином в собственных комнатах — спальне и кабинете. На первом этаже была просторная кухня, ведущая в комнаты для прислуги и кухарки. Наверху — Машина светелка, примыкавшая к гостиной: доносившиеся оттуда голоса ее подруг выманивали Антона из кабинета. Столовая тоже была на втором этаже, так что звук шагов по лестнице никогда не умолкал. А под лестницей дремала стареющая гончая Корбо. Павел Егорович наведывался сюда ежедневно, хотя ночевать оставался либо при гавриловском амбаре, либо у Вани, жившего неподалеку.

Антон тратил больше, чем зарабатывал, — ему пришлось заложить часы и золотую турецкую монету, полученную в подарок от семейства Яновых за врачебную помощь. В рассказах, написанных в тот период, проступает озабоченность автора собственным статусом: в «Пассажире первого класса» посредственная актриса, любовница построившего мост инженера, становится центром внимания на церемонии открытия моста. Так и Антону казалось, что он заслуживает большего. В шуточной «Литературной табели о рангах», в которой Антон классифицировал русских писателей, высшее место «действительного государственного советника» осталось вакантным. Выше всех стоят Толстой с Гончаровым, следом идут Салтыков-Щедрин и Григорович, далее — драматург Островский, а за ним Лесков с поэтом Полонским. Журналисты «Нового времени» Буренин и Суворин поставлены в один ряд с истинным талантом, тогда еще молодым Всеволодом Гаршиным. Внизу же без всякого ранга оказался антисемитский писатель Окрейц по прозвищу Юдофоб Юдофобович.

Посетительницы дома-комода были фривольно обольстительны, однако, судя по переписке, завлечь Антона им не удалось. Лишь Мария Киселева удостоилась его внимания: она упрекала Чехова в моральном разложении и растрате таланта по пустякам. В письме к ней от 21 сентября он пытается развеять ее иллюзии относительно своего разгульного житья: «Во-первых, жизнь хмурая… Работы от утра до ночи, а толку мало…<…> у меня угарно и холодно…<…> Папиросы невозможны! Прежде чем закурить, я зажигаю лампу, сушу над ней папиросу и потом уж курю, причем лампа дымит и коптит, папироса трещит и темнеет, я обжигаю пальцы… просто хоть застрелиться в пору! <…> Пишу много и долго, но мечусь как угорелый: начинаю одно, не кончив другое… Докторскую вывеску не велю вывешивать до сих пор, а все-таки лечить приходится! Бррр… Боюсь тифа!»

Вслед за этим письмом 29 сентября в Бабкино полетело еще одно: «Живется серо, людей счастливых не видно. Николай у меня. Он серьезно болен (желудочное кровотечение, истощившее его до чертиков). <…> Всем скверно живется. Когда я бываю серьезен, то мне кажется, что люди, питающие отвращение к смерти, не логичны. Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся…»

У самих Киселевых положение было отчаянным: денег не хватало даже на то, чтобы заплатить гувернантке. Двадцать четвертого сентября Алексей Киселев писал Чехову: «Посадил мою литераторшу и заставил ее написать слезливое письмо Пензенской Тетушке, выручай, дескать, меня, мужа и детей <…> Авось сжалится, пришлет не только для уплаты пятисот рублей, но и всем нам на бомбошки».

Письмо посеяло семена, из которых позже вырастет «Вишневый сад»: Гаев просит денег у ярославской тетушки, растратив свое состояние на леденцы.

Рассказы Антона, появившиеся осенью 1886 года, черпают и из семейного источника. Черты отцовского упрямства вперемежку с обидчивостью Чехов стал находить и у себя. В рассказе «Тяжелые люди», написанном в октябре для «Нового времени», описываются безобразные ссоры между отцом и сыном, вынужденными признать сходство характеров. Другой рассказ, «Мечты», повествует о том, как охранники конвоируют заключенного, понимая, что жить ему осталось считанные дни. Возможно, рассказ был навеян мыслями о Коле, а возможно, и о самом себе. Коля наконец вернулся в семью, предупредив брата отчаянной запиской: «Антон, вот уже пять дней как я лежу в постели. С тех пор как я был у Вас, меня беспощадно рвет до выпорота внутренностей». В то время врачи обманывали чахоточных больных объяснением, что кровотечение у них желудочное, а не легочное. Вот и Коля заблуждался: «Я даже думал, что у меня чахотка». Играя в прятки со смертью, Коля метался между Анной Гольден и родительским домом, а порой искал убежища в гнусных студенческих меблирашках. Пробыв на Садовой несколько дней, Коля снова исчез.

Александр целиком и полностью отдал себя на милость Суворину. Тот взял его к себе редактором и репортером, а затем подыскал ему еще одно редакторское место в журнале «Русское судоходство». Оттуда он вскоре был уволен, однако у Суворина он получал достаточно, чтобы к Рождеству привезти из Тулы свою семью. В Петербурге Александр стал для Антона литературным агентом — собирал по редакциям его гонорары, а заодно и сплетни. Лелеял он также мечту пробиться в редакторы «Нового времени» (если вдруг М. Федорова посадят в тюрьму). Но у Суворина нa этот счет были свои соображения, и Александр остался у него в поденщиках.

В конце ноября, вдохновленный весенним визитом, Антон снова отправился в Петербург — снова к Суворину, именитым литераторам и очаровательным актрисам, чье общество вскружило ему голову, невзирая на скверный городской воздух и нездоровую невскую воду. В этот раз он захватил с собой Машу, которая была вне себя от радости. В столице новые чеховские рассказы «Ванька» и «На дороге», которые будут напечатаны под Рождество, произведут фурор: публика всегда была чувствительна к святочным историям об обездоленных детях, но эти новеллы взяли за душу даже критиков. Успех польстил чеховскому самолюбию: «В Питере я становлюсь модным, как Нана!»[117] Впрочем, на литературу он по-прежнему смотрел как на блудодеяние и представлял себя этакой несвятой троицей: «Антоний и медицина Чеховы, жена-медицина, литература-любовница».