Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6

• Название: Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6
• Автор: Анатолий Аврутин
• Издательство: ООО «Редакция литературного журнала для семейного чтения „День и ночь“»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009

---

Ну, короче, это иммунитет, старший сын Антигоны Мытищинской, одноклассник жены Родиновой Марии, погиб в армии от желтухи, потому что никому нет дела. Младший сын Антигоны Мытищинской, одноклассник дочки Майки Пупковой, школа на карантине, эпидемия желтухи. Я в армии когда заболел желтухой, то мне фельдшер сначала не хотел поверить, почему он? А потом через 2 месяца в боевую часть турнули, хоть там полгода госпитализации положено по уставу гарнизонной службы, потому что каждый вечер «Иронию судьбы или с лёгким паром» про наш советский славняк с молотком в трусах смотрел, потому что после вечерней поверки во двор драться, какой род войск достойней, десант или человеколюбье. Ах, зачем я мальчиком родился, сейчас бы всё делал, как жена Родинова Мария. А так сначала, как папа Арлекин Пьеров, несчастье и счастье перепутал, потом, как мама Пьеро Арлекинова, 30 лет в одну точку смотрел, стоило или не стоило рождаться. Потом, как Цой, дверь на замок запер, вышел на улицу общину из себя строить, потом ещё подтянутся люди, а на улице летит астероид «Папа, забери меня отсюда, здесь очень страшно». Прилетит через полпоколенья и собою накроет Мелитополь, Мценск, Москву, Мытищи, Соловки, Старицу, Селигер, Сортавалу, трагедию, драму, постмодернизм, неохристианство, жизнь, искусство, индейцев, у которых земля главная, инопланетян, у которых они главные, мутантов, у которых нет главного, послеконцасветцев, у которых всё главное, Платона Каратаева, соль земли русской, гастарбайтера из ближнего зарубежья, в кабине КАМАЗа несущегося по Ярославке в первом ряду, Родиона Романовича Раскольникова, урку, менеджера по доставкам, в салоне «Газели», несущего во втором внешнем ряду по Ярославке, Павла Ивановича Чичикова, мёртвую душу, нового русского, директора фармацевтической фирмы «Щит отечества» в экипаже джипа несущегося в третьем правом ряду по Ярославке, сиреневый, оранжевый закат, в котором никто-никто баранку крутит, единственный зритель, несущийся как перегруженный рефрижератор в четвёртом левом ряду по Ярославке. Они разом по тормозам вдаряют, жопы до ушей об асфальт стирают, встают как вкопанные за нитку до автора, который с цветком в горшке по зебре Ярославку переходит с той стороны, где церковь, на ту сторону, где отделение милиции, а что я изделаю, встаёт посреди проезжей части и такую заклинательную формулу произносит: «Мы ещё не готовы, поле от Франции до Канады, стать Сталкеровой Мартышкой, стаканы взглядом двигать, потому что они наши мысли, все вещи, пол, девственная плева, сплошная линия горизонта, бессмертье, чувственное стихотворенье Тютчева, прабабушка Валя, а смеяться не умеет». И трогается дальше. Движение возобновляется, астероид «Папа, забери меня отсюда, здесь очень страшно» на полмикрона отклоняется от своей орбиты и минует землю, даже не задев стратосферу, через полпоколенья.

Сон Патрика Зюскинда

Митя Иванов, он же Патрик Зюскинд, котёнок с белым на лапе и груди, сам весь серый, знал, что бояться нельзя, что вдохновение — это улица. А то, как Тяпа Тряпкина, бабушкина кошка, слетела с пятого этажа, неделю была в неизвестности, потом с расширенными зрачками в одну точку смотрела, — шок, советская армия, там такое было, а какое? Никто никого не любит, не жалеет. Но ведь это неправда. Это как у Толстого, а не как у Чехова, — никто не виноват, что ты не можешь любить, только ты, вздыхает Патрик Зюскинд, котёнок, подросток. Ну, что сказать. Это как у мамы хозяина и у папы хозяина предубеждение, что улица — это не вдохновение, а нечистота. Понимаете, один в электричке со скамьи согнал бомжа, потому что знал, что они никогда не огрызаются. Места много было. Зато рядом которые думали так, позасирали тут, стали думать сразу так, а кто здесь не приживает? Действие рождает противодействие, вздыхает Патрик Зюскинд и задёргивает плёнками глаза, и ему чудится. На одном складе гастрарбайтеры с Каховки говорили — Хой, Хой. Как один из них полюбил старше себя, у которой снимал жильё. Потом она его кинула, он хотел покончить с собой, а потом сделал духовную карьеру. В одной школе учительница с лицом птицы говорит: приезжаю с работы, выключаю телевизор, телефон, мне кажется, что мир раскачивается. 10 лет назад одна знакомая семья уехала в брошенную деревню под Костромой, теперь их там уже 5 семей. Другая, Мария, говорит: всё это уже было 17 лет назад, потом было, что ты это искушение корыстью и нищетой притащишь за собой в обстоятельства. Вдохновение, улица, джипы, бомжи, гастрарбайтеры, восьмиклассницы, мажоры, гопники, собачьи свадьбы, зелёное, жёлтое, проносилось в мозгу у Патрика Зюскинда. Он сладко плямкал во рту, как грудничок перед сиськой, как Акакий Акакиевич Башмачкин перед сном, что-то Бог пошлёт завтра переписывать. Одна Фонарик сказала: почему они из нас сделали таких баб? Потом сказала, так страшно, меня никто за всю жизнь не любил. Потом сказала: жизнь не удалась. Так прошло 17 лет, внутренняя работа любви шла. Один Никита думал, как выкрутиться? Как только просыпался все эти 17 лет. И единственным ответом был этот сон Патрика Зюскинда.

Роман про приключения героев

Литература — это смыслы, смыслы всегда работают. Ну, конечно, есть какие-то более популярные направления для жизни. Вот, посмотрим, у Веры Верной и Соловьёва четверо. Они очень талантливы, она безумна, он умница. Она мужественна: 40 лет верить в людей, — это чересчур, даже для жизни, только для Бога это как раз. Ум любит банальность, потому что на что же и положиться в жизни, порядочность подведёт, уж больно страшна трагедия, звезда, летящая сквозь пустоту, банальность вывезет, что президент верующий, пусть он только себя любит, но мы верили.

Ренессансная Мадонна художница, Постсуицидальная реанимация психолог, Ирокез архитектор, Саам писатель. Вообще-то они все до 30 при матери, потому что мать — мэр острова Большой Советский в Северном Ледовитом океане. Но, наверное, это 4 самых популярных направления в нынешней ментальности, потому что что-то же происходит, раз жизнь ещё есть. Правда, иногда кажется, что ничего нет, но это, наверное, потому что ты в это время то, что есть, и поэтому его не видишь. Правда, футболисты популярнее или актёры, но они потом станут журналистами и художниками, когда пройдёт слава и настанет работа.

Ренессансная Мадонна родила двоих, потому что не хотела отпускать мужа в армию, а ещё потому что старшая, и ей передался главный в семье дар — любви. А потом у неё настал кризис, она не поняла, зачем это всё, если в нём нет какого-то надмирного смысла, и хотела вернуться к рисованию, но Вера Верная сказала: я не потяну девятерых. Марья Родина тоже так, сначала 20 лет в школе отработала, а потом, когда врачи поставили диагноз, — аневризма сонной артерии, неаневризма сонной артерии, диагноз — ошибка в диагнозе, стала шить текстильных кукол, скульптура такая, у которых они мёртвые, а воздух живой, метафорой мысли, что всё только начинается.

В жизни есть художественное, в художественном есть настоящее, в настоящем есть 4 ступени посвящения, люди, ангелы, Бог, любовь, ∞ − 40 = ∞, 1 + 1 = 1, яяяяяяя, Бог Бога Богом о Бога чистит. Но всё это для вас пустые междометия, если вы не прошли через всё ради них. Тогда с той стороны смерти надвигается жизнь, а с этой стороны жизни — смерть, и всё превращается в художественное. Так у Ренессансной Мадонны и Марьи Родиной получается.

Постсуицидальная реанимация поступала на социальную психологию, но её зарезали на экзамене, а потом сказали: что же вы не сказали, что мама мэр. А она просто обошла вокруг острова с палаткой и поступила на другой факультет, а потом перевелась. Просто у социальной психологии как у Постсуцидальной реанимации и у острова Большой Советский в Северном Ледовитом океане, всём уставленном неолитическими дольменами. То ли посвятительные инициации подростков, достигших половой зрелости, в круги смерти и воскресения, то ли каменные жертвенники, то ли макеты вселенной, то ли ловушки для рыб.

И чем дальше ты продвигаешься по лабиринту одиночества смерти я в жизни, тем больше ты видишь в смерти тот ключ, который не понять психологии с её призом благополучия, но лишь мистике с её посвящением, что счастье единично как сон, хоть под расстрельным дулом, хоть в постели в счастливом браке. То же самое, что у Ренессансной мадонны, понимаете?

Что мы имеем дальше? Ирокез отслужил, потому что проще всех глядел на жизнь. Выпиваешь с друганами бутылку красного, залезаешь на смотровую вышку на Тамарином и кричишь: все — пидоры. А там красота, чайка Петрова и чайка Петров планируют над островом и друг к другу прижимаются, как друг друга бессмертие. А к острову подходит океанский лайнер «Атлантида» с каботажем 100 тысяч тонн с американскими, европейскими, азиатскими, африканскими туристами. Американские туристы снимают абсурд, европейские туристы снимают глаза, азиатские туристы снимают себя, африканские туристы нанимаются гастрарбайтерами. А по острову идут Глядящий со стороны, Рысий глаз, Агар Агарыч, Работник Балда Полбич, Оранжевые усы, Василий Иванович Чапаев, живые и мёртвые, улучив минутку между запоями, и стараются ноги ставить параллельно, но у них плохо получается, и говорят.