Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

• Название: ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА
• Автор: Дмитрий Жвания
• Жанр: Прочая документальная литература

Документальный роман Д.Жвания рассказывает о бурных временах Перестройки и 1990-х годах, о становлении в стране движения "новых левых" и об их мечте переделать мир к лучшему.

---

Я не был бы анархистом-футуристом, если бы не любил эпатировать обывателей. Я отрастил волосы, ходил в гимнастерке образца первой мировой войны, в длинном черном пальто, на груди – значок с фото Джона Леннона. На семинарах по философии и истории высказывал самые радикальные мысли: предлагал сослать бюрократию в трудовые исправительные коммуны, закрыть академические учреждения культуры…

Но я хотел не только читать, писать стихи, переписывать книги эпатировать. «Чума у наших очагов; надо уничтожить источник заразы и, если даже придется действовать огнем и мечом, - мы не должны останавливаться: дело идет о спасении всего человечества» - эти и многие другие кропоткинские строки укрепляли меня в желании действовать. Я жаждал действия! И стал создавать «Союз максималистов». Сперва завербовал в него ребят, с которыми болел за СКА. Один из них ходил в матросском бушлате и называл себя анархистом, поэтому я объяснил ему, что после этого он просто обязан стать активистом «Союза максималистов». Он не стал возражать. Второй, не помню его фанатское прозвище, сказал, что сочувствует итальянским «Красным бригадам», принес как-то на хоккей вырезки об их акциях. «Если потребуется, мы будем действовать так же!» - пообещал я ему. Это его воодушевило. Третий был моим другом, правда, болел он за «Зенит», а не за СКА, в среде заядлых болельщиков его до сих пор знают как Макса Пацифика, и я не буду раскрывать его настоящее имя. До армии он тусовался с хиппи, ходил с сумкой для противогаза, носил потертые джинсы, свитер грубой вязки, но волосы не отращивал, в общем, выглядел как битник. Когда я начал создавать «Союз максималистов», Макс только что вернулся из армии. Я его пригласил его к себе домой пообщаться. «Хиппи, фанаты – это все, конечно, хорошо, Макс, - я решил сразу взять быка за рога, - но уже не актуально. Давай лучше вместе создадим организацию революционеров, чтобы будем бороться за анархический коммунизм». Макс удивился лишь словосочетанию – анархический коммунизм: «А что это такое? Может, как-нибудь без коммунизма обойдемся, а то ведь не поймут», - взмолился Макс. «В том-то и дело, что анархия и коммунизм - одно и тоже! Вот почитай, что пишет Кропоткин». Макс с интересом стал листать «Речи бунтовщика», «Хлеб и Волю»: «Настоящие анархистские книги!» Уходя, он спросил: «С чего начнем?»

Начали мы с распространения нашего манифеста, его написал я, но мы его приняли, как полагается на общем собрании: «Анархисты?!» - спросите вы. И наверняка скептически улыбнетесь. В вашей памяти сразу же возникнет образ пьяного матроса в бескозырке набекрень, горланящего «Цыпленок жаренный». Мы хотели во что бы то ни стало доказать, что настоящие анархисты не имеют ничего общего с героями «Оптимистической трагедии»: «Общество, где все равны и свободны, где превыше всего ставится благо человека; общество, свободное не только от власти денег, но и от власти бюрократии - вот цель анархистов». Тираж был небольшим, экземпляров 30. Манифест размножили на машинке юные поэтессы, студентки литературного факультета. «Тебе бы, анархуша, жить лет 70 назад. Чего-то ты припозднился», - подначивали они меня. И я им не возражал. Затем мы боролись против принятия «Закона о молодежи», распространили в университете листовки с его критикой. На них обратила внимание газета «Смена», которая была тогда органом Обкома ВЛКСМ.

Учился я с удовольствием. Мне очень нравилась атмосфера герценовского института. Очень творческая! На семинарах по истории КПСС мы воспроизводили партийные дискуссии начала века. Одна часть группы выступала в роли меньшевиков, другая – в роли большевиков. На одном из семинаров от имени эсеров я защищал крестьян, доказывал, что община - отличная основа для строительства социализма в деревне. Меня обличали «марксисты из РСДРП», используя те же аргументы, какие сейчас выдвигают против ДСПА некоторые троцкисты: «вы - мелкобуржуазный демократ!» Еще я играл Троцкого - представлял его концепцию перманентной революции. На семинаре о Брестском мире я был «левым коммунистом» Бухариным и обличал «похабный мир». Меня поддерживала левая эссерка «Спиридонова» - одна милая девочка. После семинара я ей предложил стать первой девушкой в «Союзе максималистов». Она обещала подумать. Через неделю она подошла ко мне и со смущением сказала: «Боюсь, что из меня не получится революционерки. Но я буду тебе помогать. Если что нужно на машинке распечатать – ты обращайся». Я не раз пользовался услугами этой особы. Хотела быть Спиридоновой? Вот и будь ей!

Семинары по другим предметам проходили тоже очень интересно. Когда я делал доклад о батьке Махно, послушать меня пришли ребята из других групп. Аудитория была забита до отказа.

В конце 2-го семестра я был капитаном команды истфака на Олимпиаде по истории КПСС. Команды должны были придумать себе девиз. Я предложил перефразировать Маяковского: «Мы крысами выгрызем бюрократизм!» И запустить в жюри живой крысой. Все меня поддержали. Крысу я взял напрокат у одного знакомого хиппи. Я рассчитывал, что члены жюри попадают в обморок. Но белая крыса из зоомагазина не добилась ожидаемого мною эффекта. Один преподаватель даже погладил ее. Затем крыса описала штаны одного студента – вот и все ее достижения. Но все равно наше представление было признано самым театральным. Я старался. К тому времени я прочел много о теории пролетарской культуры и пролетарского театра Всеволода Мейерхольда.

В конце 80-х студенты истфака и литфака института имени Герцена постоянно проводили неформальные собрания. Обсуждали самые разные вопросы литературы, философии, истории, политики. Однажды я увидел объявление: «Красные бригады» - преступники или революционеры?» Оп-па! Конечно, я после занятий я пошел на это собрание. Вел его высокий темноволосый парень с твердым голосом – командир отряда «Форпост» и член комитета комсомола нашего института. Петя Годлевский. Потом Петя станет активистом питерского Народного фронта, а после перестройки сосредоточится на работе в прессе и на телевидении. Сейчас он – генеральный директор газеты «Известия».

Мы долго спорили. Я, естественно, доказывал, что «Красные бригады» - самые настоящие революционеры. Но большинство собрания, когда появилась угроза остаться в институте ночевать, склонилось к тому, что бригадисты, без всякого сомнения, - революционеры, но действуют они преступными методами. Я начал было возражать, что преступным является институт государства… Но Петя предупредил: «Заканчивай. Иначе мы не успеем на метро». Пришлось отложить спор. А с Петей потом мы часто будем спорить. Как-то он мне скажет: «Людям легче один раз в пять лет сходить проголосовать за кого-то, чем брать на себя ответственность за все. Поэтому пусть лучше убогая демократия, чем диктатура, которая обязательно вырастит из твоей анархии». Петя был разочаровавшимся социалистом. Я тогда не сумел доказать Пете, что он не прав. Но желание доказать это у меня не пропало.

Летом 1988 года я отдыхал в Сухуми, где до грузино-абхазской войны у меня было родственников по папиной линии. С собой я прихватил две книги (больше брать не стал, потому что у дяди-писателя в Сухуми была целая библиотека): воспоминания о Маяковском и монографию о левом терроризме на Западе, в которой, помимо штампов казенного марксизма о «взбесившихся от ужасов капитализма мелких буржуа», было много фактов. Я узнал о французе Равашоле, итальянце Казиеро, испанцах Хуане Моккези и Франсиско Гонсалесе, перуанском «Сендеро луминосо», уругвайских «Тупамарос», пополнил свои знания о «Красных бригадах» и RAF. «Кидая бомбы в аппарат насилия, мы врываемся в сознание масс, одурманенных буржуазными свиньями», - этот пассаж я находил в манифесте западногерманских красноармейцев. И я заболел идеей вооруженной борьбы.

От заката до рассвета

В ноябре 1988 года я женился. Это радостное событие было омрачено тем, что сразу после свадьбы меня начала мучить подзабытая мною аллергия. Приступы зуда выводили из себя. Достаточно было почувствовать запах табачного дыма или какой-нибудь химии, и как будто тысячи муравьев начинали бегать по коже, глаза слезились. С тех пор меня раздражает, когда курят в моем присутствии, не спрашивая у меня разрешения, я считаю это эгоизмом. Под новый год у меня случился очередной приступ, и я оказался на больничной койке с «Манифестом синдикального анархизма» Якова Новомирского. «Союз максималистов» распался. Но Макс Пацифик регулярно меня навещал, и мы, сидя в больничном холле, который раньше был залом чьего-то особняка, обсуждали, что делать дальше. Решили, что нужно заявить о себе какой-нибудь громкой акцией, устроить символический взрыв - такой, чтобы никто не пострадал. Комсомольско-молодежный оперотряд, чей штаб располагается на Невском проспекте во дворце Белосельских-Белозерских - отличная мишень. Бойцы этого отряда постоянно устраивали облавы на неформалов, которые собирались в «Сайгоне» - в кафе на углу Невского и Владимирского проспектов. Потом – в 90-е годы – кафе будет переоборудовано под магазин элитных унитазов и прочей сантехники, а сейчас в этом здании находится пятизвездочный отель. Выйдя из больницы, я первым делом отправился во дворец и детально изучил «местность». Теперь надо было найти химика. Нашли. Но с его стороны дальше обещаний дело не пошло: химик убеждал нас, что ему никак не изготовить смесь, которая была бы и гремучей и безопасной одновременно. То одного вещества не хватало, то другого. Мне он сразу не очень понравился, и, в конце концов, я его пугнул: «Не хочешь помогать революции – не надо, но если проговоришься, мы перед тем, как сесть, за раз накормим тебя всей таблицей Менделеева». Говорят, потом этот парень стал производить синтетические наркотики, был изобличен и посажен в «Кресты».