Варлен Стронгин - Любовь Полищук. Безумство храброй

• Название: Любовь Полищук. Безумство храброй
• Автор: Варлен Стронгин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-059316-3, 978-5-226-01196-2

Почему безумству храбрых мы поем песни? Почему мы считаем храбрость проявлением безумства? Вероятно, потому, что она на фоне общей вялотекущей жизни выглядит своеобразным вызовом людям, случаем из ряда вон выходящим.

Была ли смелой Любовь Полищук? Безусловно. Еще в юношеские годы она решилась перебраться из далекого от центра культуры сибирского города в столицу и стать там артисткой. И это была не блажь смазливой девушки, рассчитывающей на свои внешние данные, а твердое решение выучиться актерскому мастерству.

---

Более повезло алтайскому пареньку Михаилу Евдокимову. Он, прибыв в столицу, как и Смоктуновский, на свой страх и риск, даже без обещания кого-либо их эстрадной элиты помочь ему, ночевал на скамейках в сквере. Разговорился с присевшим на скамейку москвичом, рассказал ему о своей неудавшейся судьбе, а также об умении пародировать популярных артистов. Москвич отвел его к эстрадному администратору Феликсу Семеновичу Кацу. Тот прослушал паренька, уловил его способности и после нескольких репетиций оформил ему через Росконцерт актерскую ставку, и, что было редчайшим случаем – начинающего артиста направили на гастроли во Дворец спорта города Ижевска, хотя во Дворцах спорта, где за исполнение номера платили двойную ставку, посылали только опытных и шлягерных артистов. В Ижевске Кац поручил заботу о Евдокимове мне: «Напиши ему пародии. Я заплачу лично. И вообще объясни, что к чему на эстраде, – попросил он меня, – явно способный парень!»

Просьбу рассказать о сути эстрады я выполнил легко, сказал Мише, что с его номером – три музыкальные пародии – в дальнейшем, если он собирается расти как артист эстрады, можно только заканчивать свое выступление, и надо постоянно наращивать сатирический материал в виде рассказов и фельетонов, а пародии могут стать эффектной бисовкой. Молодой, обаятельный парень с лукавым прищуром глаз внимательно выслушал меня и, когда я выходил на сцену, устраивался поблизости за кулисами. Парень оказался толковым, правдивым, только представился почему-то родом из Алтайского села Сростки, где родился писатель Василий Шукшин, хотя появился на свет в другой деревне. Это был своеобразный обман, по крайней мере весьма бескорыстный, и сделан, наверное, лишь потому, что деревня Сростки – родина великого Шукшина, была на слуху у людей. Евдокимов имел успех у зрителей, особенно с пародией на Юрия Никулина.

«Для начала – хорошо, – заметил я ему, – но маловато. Репертуаром, увы, помочь не могу, не умею писать такого рода пародии. Обратись к другим авторам, попробуй что-нибудь сотворить сам. Ведь те пародии, что исполняешь, написаны тобой. И главное – постарайся поступить в театральный институт. Очень постарайся».

Паренек благодарно улыбнулся мне и через месяц на гастролях во Дворце спорта Ростова поразил меня и зрителей удивительно точной и смешной пародией на Иосифа Кобзона, исполняя одну из песен, напетых певцом в кинофильме «Семнадцать мгновений весны». Сходство, утрированное до гротеска, выражало и каменное, как бы застывшее в патриотическом экстазе лицо певца, и однообразное серьезно-фальшивое звучание песни, и внешне похожего на стоящего по стойке «смирно» солдата. Гордо задрав подбородок, воинственно и грозно выставив вперед скулы, Кобзон выглядел учебным манекеном советского воина, готового к борьбе с врагом. Это был действительно тот случай, когда зрители от смеха падали со своих стульев. Но, увы, на концертах в других Дворцах спорта эта пародия в репертуаре Евдокимова отсутствовала. Молодому артисту дали понять, кто есть на эстраде кто, ведь своей пародией он превзошел другого молодого, но уже ангажированного пародиста, дружившего с Кобзоном. Мише, как и Любе Полищук, сразу показали, что нечего вылезать вперед, что таким, как они, надо выживать, а не жить полной творческой жизнью и стремиться к совершенству. Потом, в почти аналогичной ситуации, Миша поступит иначе, чем Люба, отойдя от искусства.

Можно считать, что и с устройством в Москве Полищук повезло больше, чем Евдокимову. Она – член постоянного коллектива «На эстраде – омичи», обеспечена крышей над головой – общежитием, о ее учебе и репертуаре заботятся режиссер и заведующий литературной частью студии. Лично ее учебу курирует начальник Росконцерта Юровский, и наконец ее принимают на работу в самый крупный и значимый коллектив Росконцерта – Московский мюзик-холл. Она сразу – на виду, но в творчестве пока ничем особенным не выделяется, читает хорошо, но обыкновенные тексты, не вызывающие такой зрительский интерес, как монолог «Душа населения» у ее предшественницы на эстраде в женском сольном номере – великой Марии Владимировне Мироновой. Монолог Мироновой написан блистательно одним из самых лучших, если не лучшим, автором эстрады Владимиром Дыховичным: «В газетах пишут о том, сколько и чего приходится в стране на душу населения, сколько угля, нефти, газа, металла и других полезных ископаемых, помимо всего прочего. А ведь душа населения – это я. Я и есть душа населения. И только я знаю, чего мне хватает, чего не хватает, чего бы хотелось, какой колбасы, как у меня обстоят дела с марганцем, свинцом, хватает ли прокатного металла…»

Чтение такого остросоциального монолога Любе Полищук никогда не разрешили бы – ни по отсутствию авторитета, набранного и заслуженно народной артисткой СССР Марии Мироновой в ее предыдущих и отличных программах, ни даже по возрасту молодой актрисы, слишком молодой души населения для серьезных размышлений.

Тем не менее не знаю – догадывалась ли Люба, что в каждой концертной организации существует свой ранжир артистов, и в зависимости от их мест в этом ранжире их допускают на те или иные концертные площадки – на лучшие, второстепенные и сельские. Лучшие безоговорочно отдавались Марии Мироновой, но актриса уже находилась в довольно преклонном возрасте, и на ее место предполагалась Любовь Полищук. Не знаю – ведала ли Люба об этом. А то могла бы довольно беспечно и обеспеченно просуществовать на эстраде. Конечно, не без трудностей, не без постоянной и кропотливой работы с авторами, борьбы с массой завистников. Возможно, Люба об этом знала, но уже в мюзик-холле, увидев зачатки театра, была пленена чудодейственным созданием спектаклей, когда разные по амплуа и таланту артисты создают нечто целое, умное и прекрасное, оставляющие память не только в сознании массового обывательского зрителя, но и целых поколений истинных любителей искусства.

И еще ее пугали козни завистников. Стоило ей эффектно отсняться в фильме «12 стульев», лишь во фрагменте, и ее заметили, взяли на прицел коллеги. О ней начали злословить, следить буквально за каждым поступком, за тем, кому она улыбнулась, кто их мужчин ей оказывает особое внимание, кто после концертов провожает домой, и к ней, доброжелательной и скромной молодой женщине, прикрепили клеймо хищницы – «полищучка». И между собой иначе не называли. А она была в том прекрасном возрасте, что прозван возрастом любви, она, красивая и обаятельная, нравилась многим мужчинам, и были среди них те, что нравились ей. Тем не менее надо много работать, читать, смотреть спектакли коллег, и, чтобы успевать за жизнью, она вынужденно и с болью в сердце отдает Алексея в интернат. И делает все, чтобы приблизить время, когда они снова смогут жить вместе.

Однажды мы с Любой совершенно случайно встречаемся в Театре на Таганке на любимовском спектакле «Мастер и Маргарита». Удается сесть рядом. Она не отводит глаз от сцены, рассматривая декорации, наверное, предвкушая удовольствие от ожидаемого зрелища. Она говорит мне, что дважды прочитала роман, что обалдела от него.

«Обалдела» – ее слово. Потом я узнаю, что она набралась немало эстрадных жаргонов, даже может залепить матерком, но не решаюсь осудить ее за это. То ли не хватает смелости, то ли от понимания того, что она делает это специально, чтобы казаться своей среди артистов, снизить тем их негативное отношение к ее таланту. Мол, смотрите – я такая же, как вы, могу ругнуться, пропустить с вами рюмку-другую. Мне кажется, что в ее устах даже мат звучит ненарочито и столь естественно, что вызывает не отвращение, а улыбку. По крайней мере – снисходительную.

В наиболее напряженные сцены спектакля меня не покидает ощущение, что Любы рядом со мной нет, что она на сцене священнодействует с участниками спектакля. Ее присутствие на соседнем кресле иногда выдают лишь учащенное дыхание и вспышки черных глаз.

Кончается спектакль. Зрители аплодируют стоя.

– Он – гений! Гений! – восклицает Люба.

– Кто? Булгаков или Любимов?

– Оба! Но почему Любимов после спектакля на поклоны первыми выпускает актеров, играющих Мастера и Маргариту. А только потом актеров из свиты Воланда. Ведь успех у свиты значительно больше, чем у главных героев. Смотри – на сцене снова главные. В чем дело – не пойму?

Я тоже задумываюсь, и версия разгадки этого приема великого режиссера приходит быстро.

– Понимаешь, Люба, Булгаков не писал «Мастера и Маргариту» как пьесу. А она заключается в судьбе Мастера и Маргариты, а не в эпизодах со свитой, выглядящих на сцене очень забавно. Любимов специально пошел на нарушение театральных законов – не выпускать первыми на поклон артистов, имеющих наибольший успех в спектакле. Он желает сказать зрителям – это театрализованный роман и его главные герои – Мастер и Маргарита, думайте о них. Переживайте их судьбы.